Отрада

Она тихо охнула, когда Храбр вдруг сграбастал ее одной рукой в свои медвежьи объятия и крепко прижал себе, и вдохнул медовый запах ее волос, прикоснувшись губами к макушке.

— Ты только верь в меня. И ничего не страшись, — попросил сдавленным, сиплым голосом, и у Отрады внутри все затрепетало.

Она сама обняла его двумя руками за шею и подалась ближе, почти впечаталась в его сильную, широкую грудь и часто-часто закивала.

— Я верю, верю. Вестимо, верю, — зашептала она иступлено и осторожно, чтобы не потревожить лишний раз раны, прижалась щекой к плечу.

Сильная дрожь колотила Отраду, когда вечером вновь шли они на поляну, куда велел явиться воевода. Храбр держал ее за руку, крепко сжимая ладонь, и шагал медленнее обычного, подстраиваясь под нее. В ее косе нарядно поблескивали две ленты — знак того, что была она просватана.

Второй раз прийти на людской да воеводин суд было отчего-то сложнее. Взгляды всех сделались как будто острее и пристальнее. И все отчетливее Отрада слышала шепотки у себя за спиной. На них косились, указывали пальцами. Их обсуждали и в глаза, и за глаза. Она старалась не кукситься и не дергаться, когда слышала про себя и Храбра очередную кривду. Ее жених и взглядом никого из тех, кто шептался, не удостоил. Все шел да шел себе вперед, лишь крепче сжимая ее ладошку.

Воевода с двумя добрыми молодцами уже дожидался их. За ним — староста Зорян с семьей, одного лишь Годуна не хватало среди всей родни.

Сердце слегка кольнуло. Как бы до смерти не забили мальчишку, прознав, что именно он подсобил Храбру.

Неподалеку от старосты стоял и вуй Избор. Вокруг него — жена и сыновья, и невестка выглядывала у них из-за спин.

Почувствовав на себе жгучий взгляд тетки Купавы, Отрада, не выдержав, отвернулась. И наткнулась, наконец, на тех, кто во всем поддерживал кузнеца. Белояр да Услада, да дядька Третьяк с родней посмотривали на Храбра с неподдельной тревогой. В их полных заботы взглядах отогрелась немного и сама Отрада.

— Я пришел требовать суда, воевода, — сказал Храбр, когда все затихли.

— Сперва мы разберемся с тем, что приключилось с этим мужем, — воевода указал рукой на Избора, который нынче выглядел еще хуже, чем ранним утром.

Глаза у него заплыли, брови налились синевой. И губ, и нос были разбиты до крови, и тонкая короче запеклась на них. Левую половину покрывали сплошные ссадины и синяки. Он говорил с трудом, едва шевеля губами.

— Что приключилось с ним, я уже обсказал, — Храбр бросил в сторону Избора гневный взгляд. — Он замыслил совершить гнилое, страшное дело. Убить свою же кровь.

— То неправда, господине! Клеветник он! Вздумал девку на себе силой оженить, а я согласия не дал! Вот он и затаил на меня лютую злобу. Убить чаял, чтобы на его пути я не стоял! — прошепелявил Избор, пару раз утерев сочившуюся из губ кровь.

Отрада вспыхнула, словно щепка, услыхав такое непотребство. Храбр же лишь дернул правой щекой, усмехнувшись.

— Ты расскажи сперва воеводе, как выгнал девчонку из отцовской избы. Как полдвора разрыл, все камни драгоценные искал. И в лес ее за тем же утащил. Выпытать хотел у нее, куда батька их запрятал.

— Камни? Какие камни? — воевода повысил голос, чтобы перекричать Избора, который завыл.

— Не смей! Не смей своим грязным ртом поминать камни! — бушевал мужчина, размахивая руками, словно мельница.

Даже жена его ступила в сторону, чтобы не задел, да поглядывала на него с откровенным страхом.

— Камни — мои, мои, мои! Выведу и тебя, и девку на чистую воду, сам ими завладею... Ведаю, ведаю, что вы задумали! Но нет, ничего-то у вас не выйдет. Меня не проведешь... Отвечай, дрянь, куда камни дела?! — и он резко, словно животное, метнулся к Отраде, выпростав вперед руки.

Та вросла в землю, перепугавшись, но Храбр преградил Избору к ней путь, остановив тяжелым кулаком. Охнув, мужик рухнул на землю и покатился по ней, крича и бранясь. Он принялся колотить траву кулаками, и в разные стороны от него посыпались черные комки с торчащим корнями. Всколоченный, взлохмаченный, с торчащими клоками рыжих волос Избор казался настоящим безумцем.

Два здоровенных кметя насилу оторвали его от земли и поставили на ноги. Кое-как они отволокли Избора прочь, но еще долго на поляне звучал его безумный, нечеловеческий крик.

— Что ж, — заговорил воевода, когда взбудораженная толпа перестала гудеть. — Теперь я и сам все вижу. Нет веры его словам.

Облегчение затопило Отраду с головы до ног, и она покачнулась, вцепившись в руку Храбра. Но радость ее была недолгой, потому как воевода вновь заговорил.

— Стало быть, ищешь суда, кузнец?

— Ищу, — хмуро кивнул он. — Меня чаяли убить. И я говорю, что то был староста Зорян.

— Что скажешь, Зорян? — воевода был также мрачен и не многословен боле.

— Кузнец уж клеветал на меня как-то, помнишь ли, Добрынич? Ты тогда по чести рассудил нас, а ему, псу, все одно — неймется. Больно нужна мне жизнь его. Пущай за детьми следит получше, может, тогда и щенка его всей общиной искать не станем.

Храбр резко повернулся к нему, впился гневным, истым взглядом. Зорян усмехнулся ему в лицо, шагнул вперед, подбоченившись.

— Кто за тебя станет?

Храбру понадобилось время, чтобы уразуметь, что воевода обратился к нему.

— Сам, — коротко обрубил он, усмиряя разгоревшуюся внутри ярость. Ее черед еще придет.

— Раны же у тебя!

— С такими победить не сможешь!

— Рукой правой не володеешь!..

Отрада вздрогнула от раздавшихся со всех сторон окриков. Люди зашевелились, стали напирать вперед, пытаясь пробиться поближе, увидеть своими глазами. Она отступила на шаг, оказавшись тесно прижатой к Белояру. Мужчина, казалось, едва замечал творившееся вокруг него: он пристально смотрел прям перед собой, щурился, глядя на Храбра.

— А ты, Зорян? — воевода и бровью не повел на донесшиеся до него крики и спокойно взглянул на старосту.

— Я за батьку постою, — растянув губы в широкой улыбке, сказал Перван.

Храбр хмыкнул, будто бы довольный, развернулся и пошел к Белояру и Отраде. Люди расступались перед ним, провожали взглядами, вытягивали шеи, чтобы получше рассмотреть. Мужчину то, казалось, ничуть не трогало, он едва ли обращал внимание.

Отрада закусила губу, когда Храбр подошел к ним. Белояр протянул ему молот, стиснул плечо так, что побелели костяшки пальцев и шепнул что-то, едва разжимая губы.

Кузнец тряхнул в ответ головой и повернулся к Отраде. Она пыталась улыбаться, несмотря на слезы, что стояли в глазах.