Отражение в тебе
Шрифт:
Лиса злорадно ухмылялась в дверном проёме.
– Да ладно, не стройте такие мрачные рожи. Всё равно не сильно весело оказалось. Ты, Ярик, извини, но у тебя по любому раньше девок не было – первый раз кончил, едва ко мне под юбку забрал…
Матвей в мгновение ока оказался рядом с ней, выкинул руку и всё так же молча сомкнул пальцы на тонкой девчачьей шее.
– Матвей!..
– Одевайся. Живо.
Лиса корчилась в железной хватке опасного гостя, пыталась разжать руками его пальцы.
– Ты её задушишь!
– Отлично. Меньше трепаться будет… Я не вижу, чтобы ты шевелился!
Путаясь в рукавах и штанинах,
Матвей кинул косой взгляд на брата, разжал руки. Лиса упала на пол, закашлялась.
– Псих!
– Я тебя предупреждал.
– Как ты только его вечно обнаруживаешь? Ты сам как собака. Натасканная на этого доверчивого ангелка!
Яра мутило. Голову будто ватой набили, даже собственные руки-ноги едва его слушались – сигнал о действии запаздывал на несколько секунд.
Матвей не глядя притянул подошедшего Яра к себе, грубо сжал локоть.
– Скажи честно, вы действительно переспали?- всё так же тяжело глядя на сидящую у ног Лису.
В каком бы не был состоянии Яр, он отчётливо почувствовал, что от ответа зависит жизнь глупой девчонки. Уж целостность организма – точно! Это должна была понять и Лиса. Но вместо того, чтобы хотя бы попытаться солгать и так вымолить себе прощение, она залилась диким злорадным смехом.
Точно в кошмаре, Матвей вытащил Яра из квартиры, не слишком заботясь, чтобы тот успевал перебирать ногами.
– Я это специально сделала,- в дверной проём высунулась когда-то миленькая мордашка. Она и сейчас напоминала куколку. Оттого на душе стало ещё гадостнее.
– Счастлива?- спросил Матвей, до предела сжимая пальцы на локте Яра.
– Безумно! Хотела хотя бы раз представить, как сплю с тобой. Ну и тебе насолить, конечно же… Невоспитанный он у тебя, неопытный. Но стонет – отпад! Как вспоминаю – так опять завожусь.
И захлопнула дверь…
– Матвей, я правда не помню…
Матвей пинком вышиб входную дверь, цыкнул на выскочившую Барселону и влепил Яра в косяк. Тот охнул – по спине рвануло болью. Перед глазами заплясали цветные искры.
– Ну хватит беситься!- Яр кое-как собрал глаза в кучку, оттолкнул психующего Матвея и попытался пройти внутрь.- Даже если мы и переспали, что здесь такого? Я парень, она девушка. Всё естественно.
На плечо легла тяжёлая рука. Рывок. Мир крутанулся по оси, и Яр влип носом в Матвееву грудь. На горящую после косяка спину легли широкие ладони.
– Кто тебе разрешил трепыхнуться?- незнакомый властный тон. Яр поднял лицо. И наткнулся на пустой стеклянный взгляд. Обычно тёмные без проблеска глаза с мягким вишнёвым оттенком налились колким ртутным блеском. Пальцы больно вдавились в ноющие лопатки.- Забыл, кому принадлежишь?
– Хватит дурью маяться!- остатки хмеля ударили в голову. Яр зло вырвался.- Ты уже заигрался в хозяина. Я тебе не цепной зверёк! Я – твой брат! А ты – сумасшедший ревнивый придурок!!! Отвали от меня! Иди башку лечить! Ты же не думал, в самом деле, что я всё забыл? Что я простил? Не думай, что я растекусь лужей только потому, что ты одинокий и никому не нужный! Ты моя семья, поэтому я тебя терплю! Только поэтому!
Матвей замахнулся и наотмашь ударил по лицу. Яр упал. Матвей скривил губы в улыбке, склонился. Одна рука схватила Яра за волосы, не позволяя дёрнуться, вторая рванула
рубашку. Посыпались на пол пуговицы. От разбитой губы во рту появился металлический привкус крови.– Я из-за тебя цепным псом стал,- зло прошипел он. Коснулся пальцами видного из-под одежды засоса у шеи.- Добровольно подписался влезть во всю эту грязь, только чтобы твою шкуру вытащить. А ты, маленькая неблагодарная сволочь, при первой же возможности удираешь к этой стерве, а потом заявляешь «всё естественно»?
И Матвей высмыкнул брата из рубашки, поднял с пола и, полуоглушённого, понёс вглубь квартиры.
Зря тот брыкался и сопротивлялся. Яра занесли в его же спальню, швырнули на кровать, не слишком заботясь о том, чтобы не повредить не раз уже битую спину. Не слушая ругани и угроз, Матвей стянул с него оставшиеся джинсы, грубо перевернул на живот. Клацнула бляха на поясе. Зашуршала трущаяся о ткань кожа ремня, вытаскиваемого из петель.
– Ну что ж…- тихо и до дрожи спокойно проговорил Матвей.- А вот я к тебе не отношусь, как к семье. Ты – моя собственность, понял? И ты будешь делать только то, что я тебе разрешу. Выходить из дома – запрещено. Видеться с этой девкой – запрещено. Удирать, пытаться себе навредить… пить. Всё это – запрещено. И мне всё равно, нравится это тебе или нет, считаешь ты меня психом или не считаешь. Ты можешь меня любить, ненавидеть – всё равно. Я тебя люблю. Мне этого хватает. И я не потерплю, чтобы ты так запросто трахался с первой попавшейся девицей.
Рассёк воздух сложенный петлёй ремень. Хлясь! На позвоночнике расцвёл красный рубец, оставленный грубо выделанной кожей. Яр дёрнулся, перевернулся. И следующий удар пришёлся на живот.
– Что ты делаешь?!
Он попытался вскочить, но Матвей грубо толкнул его обратно, бесстрастно продолжая хлестать по обнажённому телу – до чего дотянется: спина, плечи, бока, живот, грудь, ноги, руки. Хлясь, хлясь, хлясь! Тонкие красные полосы исчертили белую кожу, с каждой секундой всё сильнее наливаясь красками.
Яра никогда не били. Он не знал, что это такое, и сейчас с ужасом вжимался в кровать, свернувшись комком, чтобы ядовитое жало щёлкающего в воздухе ремня ранило как можно меньше его плоти. А Матвей словно с цепи сорвался – впился пальцами в волосы, заставляя его разогнуться и опять перевернуться на живот, и с маниакальным упорством стал стегать ягодицы.
Он комкал покрывало, стискивал зубы, старался ухватиться хотя бы за краешек реальности и не запутаться в лабиринте из боли и страха. В мире не осталось ничего, кроме жгущих кожу полос и хищного въедливого свиста над головой. Ягодицы горели огнём. Он уже не мог шевелиться, любое напряжение отдавалось ещё большей болью в изувеченном, побитом теле. И тогда ремень отшвырнули в угол. Он дохлой змеёй брякнул по полу и замер. Где-то на краю сознания знакомо клацнула молния Матвеевых джинсов.
Яр даже дёрнуться не мог – не было сил, да и не почувствовал толком из-за боли, как легли на талию ладони, как скользнули ниже. Рука коснулась исхлёстанных ягодиц, прошлась между ними, нашла вход. Знакомое болезненное ощущение вдавливающихся внутрь пальцев. Одного… двух… на третьем он всё же застонал, вгрызаясь зубами в кулак.
Тело горит от порки. Ещё болезненней делается внизу живота, когда там загорается уже огонь внутренний. И тогда рука исчезает и сзади теперь трётся упругая горячая головка. Надавливает, проталкивается внутрь.