Отрочество
Шрифт:
Первая чашка впивается за гостя, то бишь меня. Вторая — за меч, и берберский клинок приходится как нельзя кстати, идя по рукам, а я рассказываю причудливую историю его приобретения. Третья чашка для удовольствия, и таки да! Удовольствия столько, што безучастно провожаю глазами толпу паломников, прошедшую по дороге в паре сотен метров от нас.
Я не спешу! Это не галоп из точки «А» в точку «Б», а путешествие ради статей, которые будут печататься в московских газетах, обфыркиваясь ругательно. Пусть! Читают ведь.
Пару часов спустя, сделав несколько снимков большого семейства ради иллюстрации к будущей заметки,
В самом городе места для меня не нашлось, по крайней мере такого, в котором можно было отдохнуть как следует, не беспокоясь о сохранности имущества. Ни мало этому не волнуясь, нашёл приют у православного священника-араба, живущего за городской чертой.
Обычный небогатый дом, резко контрастирующий с домами греческого духовенства. Священство арабское вообще очень небогато, находясь под гнётом осман и греков разом, видящих в Палестине свою житницу.
Сняв целиком одну из небольших лачуг, и заплатив одному из родственников священника за обиход лошадей и охрану имущества, отправился на прогулку. Обыденная небогатая жизнь, с поправкой на особенности Палестины. Мелкий рогатый скот на улицах, жители в многократно чиненых, застиранных одеждах, сопливые замурзанные ребятишки, и паломники, потерянно шарящиеся по лабиринту строений.
Местные зарабатывают на них, сдавая жильё и продавая еду, да хоть бы даже и кипяток. Поглядел я, как в большой закопчённый котёл подливают холодную воду самого сомнительного происхождения, не успевающую даже и закипать, да и головой только покачал. Будут потом маяться животами, и хоть ты обговорись! Или за ручку водить надо, или вовсе не лезть.
Как привык уже, вышел я полностью вооружённым, што в здешних местах даёт не только относительную безопасность, но и почёт.
Безопасность даже и в городах Палестинских весьма относительна, кроме разве што самого Иерусалима. Прочие же городки и поселения, несмотря на турецкую администрацию, никак не подходят под определения безопасных мест.
Полноценные военные действия в этих краях ведутся редко, но разбойничьи налёты воспринимаются докучливой обыденностью. Да и привычка местных вспыхивать как порох, также небезызвестна. Даже забитые феллахи при случае могут натворить всякого.
По случаю воскресного дня посетил церковь, отстояв службу. Велась она на греческом, но священник, пожилой грек со страдальческим лицом, вставлял фразы то на арабском, а то и на русском, специально для наших паломников.
Арабы после службы затеяли плясать с оружием, в порыве религиозного рвения, перемешанного с воинственностью. Сплясал с ними я, ну вот просто патаму шта! Этнография, быт туземных племён. Миклухо-Маклай практически.
Гуляя после службы, наткнулся ненароком на двух англичан с фотографическим аппаратом и йоркширским акцентом, нашедших меня «Весьма интересным образцом местного туземца, в жилах которого несомненно течёт кровь крестоносцев».
Попросили о фотографии, и отказывать я не стал, с удовольствием попозировав с оружием в руках. От платы я отказался, и тогда джентльмены, упрощая донельзя английскую речь, предложили выслать мне готовые снимки.
— Ваш адрес… э-э, сэр?
— Российская
Империя, Москва, Столешников переулок, дом девять. Гиляровским, — предвкушая будущий анекдот и фельетон, ответил им на куда как более качественном английском, — Впрочем, джентльмены, я вам лучше запишу…Сорок шестая глава
— Фима! Фи-има! — голосом, способным перешуметь чаячий базар, воззвала тётя Эстер, распахивая навстречу мне глаза и руки. Шаг навстречу с извозчичьей пролетки, и вот меня прижали с размаху к пышной груди, задохнув лицо, — А вырос! Вырос-то как! Фи-ма!
— Да иду, иду! — ловя ногой ускользающую туфлю без задника, на пороге показался запыхавшийся дядя Фима в домашней одёжке.
— А-а! Шломо! — возопил он жирным голосом, — Ну-ка поворотись!
Объятия, тисканья, трепление щёк и взъерошиванье волос, да всё это шумно и очень по-одесски, с привычкой ничуточку не таиться, потому как соседи всё равно будут в курсе, штоб они были здоровы!
— А похудел! — всплеснула полными руками тётя Эстер, отпуская меня на миг, дабы тут же с озабоченным видом ущипнуть за щёку, — Вот тибе и Палестина, где реки полны молоком и мёдом, а поверх плавает маца! Фима! Ты погляди, какой мальчик худенький, и скажи потом Иосифу за то, и за Палестину тоже, потому как рвётся сына, сам не понимая, куда!
— Мальчик растёт! — отдуваясь, отозвался дядя Фима, сгибая мне руку, — ну-ка напряги! И наш тоже, хотя немножечко опасаюсь, шо не туда.
Я послушно напрягаю, и Бляйшман грустно вздыхает, согнув свою руку, и косясь на жирный бицепс. Дескать, вот это — да, мышцы!
— Я тебе шо говорила?! — уловила супружница, делая руки посредине туловища за неимением боков, — Мальчик голодный и хочет кушать, а ты его на пороге стоишь, как опять!
Извозчик, молодой совсем турок, глядящий на всё это с открытым ртом и интересом человека, впервые попавшего из провинции прямо в цирк, помог слугам сгрузить поклажу и уехал, постоянно оглядываясь. Дружелюбно скалится Момчил, и кажется, рад вполне искренне, несмотря на давнее.
Занесли багаж, и дядя Фима заторопил меня в домашнюю мыльню, куда и сам пошёл на поговорить, а заодно и сполоснуться.
«— Ох и разожрался!» — заметилось мне ненароком. Деловой мой партнёр как нельзя сильно стал походить на волосатый такой арбуз, и даже хвостика за пузом не видать.
Плескаясь, он смывал пот и жаловался мне на любимую супругу, у которой нет понимания насчёт пользы алкоголя с утра. Женщина! Што она может понимать в мужском организме, не считая этово самово!
— Наспех, — сокрушалась тётя Эстер полчаса спустя у накрытого стола, чуть ли не прогибающегося посерёдке под тяжестью и богатством блюд, — разве так гостей? Ну ничего, вечером уже нормально посидим.
От её посула заранее заныла печень, и я замахал руками:
— Тётя Эстер! Да ваше наспех иным библейским царям за пир сошло бы!
— Да шо ты говоришь!? — кокетливо отмахивалась она, сияя полным лицом и всеми тремя лоснящимися подбородками, — Вот вечером, это да, а пока так, небольшая разминка для молодово желудка!
— Ну и как там? — поинтересовался Бляйшман, подвигая к себе блюдо с перепёлками, и вглядываясь маленькими глазками в настольный натюрморт, которому в самом скором времени предстоит превратить в сцену ожесточённой баталии.