Отряд

–  Слава царю Дмитрию!
– радостно закричал сотник, и собравшаяся толпа подхватила крик слаженным многоголосым хором:

–  Слава царю!

–  Слава!

–  Царю Дмитрию многая лета-а-а!

Кричали хорошо, складно - недаром все утро репетировали под надзором молодого князя, - впрочем, кричали, кажется, от души, слишком уж много русских людей связывали с молодым царем свои надежды и чаянья. И, надо сказать, Дмитрий пока их не обманывал - жизнь прямо на глазах становилась лучше, и, казалось, ушли далеко в прошлое голод, нужда и отчаяние.

–  Слава царю Дмитрию! Слава!

Охваченная любопытством толпа подалась было вперед, тут же сдержанная зоркими стрельцами.

–  Осади назад!

–  А ну, осади, кому сказано!

–  Возок! Возок!
– вдруг закричали с краю, и все собравшиеся дружно повернули шеи, увидев, как с холма медленно спускается золоченая карета, запряженная тройкой гнедых.

–  Слава матушке государыне, слава!

Дмитрий, спешившись, протянул поводья коня князю Михайле и, стараясь ступать неторопливо и плавно, как положено государю, пошел навстречу… гм… матушке. Крики и славословия быстро затихли, народ застыл в немом ожидании.

С помощью стольника Шапкина выбравшись из кареты, Марфа Нагая, худенькая сгорбленная старушка, впрочем, довольно живенькая для своих лет, поправила одежку и, распахнув объятия, шагнула к царю:

–  Сыне мой, Дмитрий!

–  Матушка…

Оба обнялись со слезами, озаренные желто-красным сияньем закатного солнца. Толпа рыдала…

Иван и сам вдруг почувствовал, как им овладевает экстаз: хотелось кричать, радоваться и плакать. Странно, но еще совсем недавно он ничего такого не чувствовал… Получается, что - заразился от толпы? Может быть…

О чем они там беседовали - царь и его матушка, - никому слышно не было, впрочем, надолго беседа не затянулась. Марфа села в карету, кони тронулись, и Дмитрий, как почтительный сын, с непокрытой головой зашагал рядом.

Собравшиеся исходили рыданиями.

–  Слава царю Дмитрию!
– вновь закричал кто?то.

–  Матушке царице слава!

Царице? Иван про себя усмехнулся. Вдова Иоанна Грозного Марфа Нагая давным-давно уже не была царицей, сосланная в далекий северный монастырь.

Царь пересел на коня, поехал возле кареты, и все остальные - свита, войска, народ - двинулись следом. Дернув поводья предоставленного князем Михайлой коня, Иван поехал вслед за стрелецким сотником.

–  А матушка-то, матушка, - шептались в толпе.
– Сразу сыночка признала!

–  Да как же ей не признать - все ж таки родной сын!

–  Слава царю Дмитрию, слава!

Позвякивая берендейкой, Ивана нагнал высокий стрелец в черном кафтане, при сабле, но без бердыша и пищали. Десятник. Тот самый… как его? Заиша!

–  Ты извиняй, господине, - улыбнулся он.
– Всякое на службе бывает.

Юноша милостиво кивнул:

–  Бывает.

А солнце уже спряталось за деревьями, лишь последние лучи его рвались багряными полосами в бледно-голубое, быстро темнеющее небо. Смеркалось. Иван машинально подумал, что царь со свитою уж никак не успеют добраться до Москвы - не поедут же ночью? Значит, будут ночевать. А приготовлен ли ночлег? Наверное, приготовлен, князь Михайла, несмотря на молодость, проявлял завидную распорядительность.

Так и есть, через какое-то время - в небе уже повисли луна и звезды - впереди вдруг залаяли псы, а затем показались и частоколы, и избы. Село. И довольно большое.

–  Там, за церковью - посады московские, - подъехав к Ивану, заметил нарядно одетый всадник. Высокий шлем его - ерихонка - был обложен золотом, в свете луны загадочно переливались драгоценные каменья на рукояти сабли.

–  Князь!
– узнал Иван.

Михаил улыбнулся:

–  Давно тебе поджидаю, думал - и не сыщу. Хорошо, десятник Заиша сказал. Идем, поможешь.

Князь и Иван спешились, передав коней враз подбежавшим слугам.

–  Вот тебе свет, - взяв у слуги факел, Михаил протянул его Ивану.
– Вставай здесь, на перекрестке. Стрельцов посылай налево, рейтар направо, дьяков и прочих приказных - во-он в ту избу.

–  А бояр?

–  С боярами и поляками я сам разберусь.

Пожелав Ивану удачи, молодой князь быстро зашагал к обширной избе, где у крыльца уже толпились богато одетые люди из свиты Дмитрия. Скворча смолою, жарко горели факелы.

Честно говоря, Иван утомился, разводя всех - тяжелой оказалось работа, каждый - ну, почти каждый - спорил, что-то доказывал, стремясь занять местечко поближе к царевой избе, и не малых потуг стоило уговорить приказных располагаться на ночлег там, где им указано.

–  Да я - жилец! Чин столичный из приказу Большой казны!
– нагло выпятив бороду, рвался к царевой избе какой-то дьяк.

–  Я сам - дворянин московский!
– гордо подбоченился Иван.
– И видишь, вперед не лезу!

–  Да ведь и мы не лезем, милостивец, - услыхав чин юноши, залебезил дьяк.
– Ты, эвон, туда посмотри-ко!

Какой-то иноземец в коротком немецком кафтане и накинутой на плечи епанче, раздвигая собравшихся широкой грудью вороного коня, нагло пробивался на царев двор. На голове его в свете факелов и луны сверкал серебром украшенный перьями испанский пехотный шлем - морион.

–  Эй, парень!
– пробиваясь к всаднику, закричал Иван.
– А ну, осади! Осади, я кому сказал?!

Высоко подняв факел, юноша, изловчившись, ухватил за поводья коня.

Иноземец гневно обернулся, закричал на ломаном русском:

–  Стоять! Молчать! Я - страж Его величества Дмитрия!

–  А я откуда ведаю, что ты страж?
– резонно возразил Дмитрий.
– Может, ты разбойник, тать лесной?

–  Я - тать лесной?
– Иноземец схватился за рукоять палаша.

Иван тоже привычно поискал рукою саблю… и не найдя таковой, схватил кинжал.

–  Чего расшумелся, Яков?
– князь Михаил появился вовремя.
– Не пропускают? Правильно делают. Это мой человек, - он кивнул на Ивана.

Яков со злостью сунул палаш в ножны: