Отряд

Оглянувшись, Прошка кивнул будильщику и, скользнув в калиточку, оказался за стенами монастыря. Позади остались ворота, сложенные из крепких бревен стены, мощные деревянные башни угрюмо зачернели за спиною. Богородичный монастырь - велика крепость, если надо - не пройдет враг, будет всей земле русской заступа, не только волею Богоматери Тихвинской, но и стенами неприступными, и тюфяками-пищалями-пушками.

–  Книжник, говоришь, Паисий?
– Выслушав Прохора в горнице на постоялом дворе, Иванко потер руки.
– Это хорошо, что книжник, это очень хорошо. Чего еще узнал? Ну, говори, говори, вижу ведь - сказать хочешь.

–  Да не знаю, - парень замялся.
– Важно ли…

–  Ты скажи, а уж потом решим - важно иль нет.

–  Анемподиста, монаха тонного, помнишь?

–  Это карела, что ль? Ну.

–  Так вот, он… - Прошка понизил голос до шепота.

А в ответ услыхал лишь громкий Иванкин смех:

–  Ой, Проша, ну, уморил. Что же, считаешь, Анемподист - содомит?

–  А чего ж тогда про платья выспрашивал? И со мной так говорил, разлюбезно… А поначалу-то не придал виду. Но, Иван, знай - коли этот тонник ко мне приставать полезет, содомит он там или нет, ка-ак дам по сусалам - мало не покажется!

–  Да уж, - Иван спрятал улыбку.
– К тебе, пожалуй, пристанешь.

Выпроводив Прохора, помощник приказа дьяка разбойного, сняв сапоги, заходил по горнице, в которой в последнее время жил один, - Прохор был в монастыре, а Митька ночевал на Стретилове, в усадьбе бабки Свекачихи, к которой Иван чувствовал сильный интерес, особенно после доклада Митрия о некоем Ваське Москве - неведомо где сгинувшем «деловом человеке». Не этот ли Васька подстерегал с двумя самострелами Прохора на берегах Вяжицкого ручья? И что с трупом этого незадачливого убийцы? Унесло в Тихвинку, выбросило на берег? Эх, черт! Надо было раньше поинтересоваться утопленниками. Ничего - пожалуй, и сейчас еще не поздно. Но пока в первую очередь - Паисий, судебный старец. Интересно, чем он так напугал московского купца Акинфия Козинца? И продолжает ли расследование дальше? Наверное, да. По крайней мере, должен. Убийство таможенного монаха - это вам не шуточки. Итак, сойтись с этим Паисием поближе. Лучше всего - на почве книжности. Как именно - придумать. С утра придет Митька, с ним и покумекать, парня не зря Умником прозвали - голова варит, аж пар идет! Господи, как хорошо, что на пути встретились эти двое - Митька и Прохор. Местные, все вокруг знают. Митька - ум, Прошка - сила. Как было бы трудно без них!

Книжная лавка купца Ерофея Остратова находилась на большом гостином дворе, сразу же за рядами суконников. Остратов, как и любой другой купец, естественно, торговал не только книгами, но и лесом, и пенькой, и воском, и многим другим товаром. А книги - это уж были так, для души. Да мало кто и покупал - товарец-то не дешевый. Гости заморские изредка брали, старосты - пыль в глаза пускать, - ну и монастырские, из высшей братии, уж те частенько наведывались, как, к примеру, отец Паисий, судебный старец. Любил отче в книжицах покопаться, дед Кузема, приказчик остратовский, ему завсегда рад был. Вот и сегодня с утра ждал старца Кузема, уж все глаза проглядел - давненько не захаживал отец Паисий. Да и сегодня что-то не было. Зато другие были. Один - высокий красивый юноша в зеленом бархатном полукафтанье давно уже рассматривал все подряд книжицы, вопросы дельные задавал, книжника издалека видать, то деду Куземе зело приятственно было. Второй посетитель оказался немцем - длинный, худой, белоголовый - судя по засаленному платью, из простых - кормщик или приказчик. Говорил по-русски смешно, но правильно - видать, из свейской немчуры парень. Первый-то посетитель, вьюнош кареглазый, вскорости и ушел, а этот, вишь, остался, огляделся да принялся про книгу какую-то выспрашивать.

–  Так что за книга-то?
– выпытывал дед Кузема.
– Евангелие, Месяцеслов аль светская какая книжица?

–  Светская, так, - закивал свей.
– Авантюра. Рабле, Франсуа Рабле - «Пантагрюэль».

–  Хм, - дед пожал плечами.
– Пантягрюель какой-то. Не, не бывало такой книжицы.

–  А купить, купить?
– Свей пощелкал пальцами.
– Никакой отрок не продавал?

–  Отрок?
– удивился торговец.
– Да нет, не бывало такого. А книжица-то чудна! Чай, не русская?

–  Француз автор. Вот что, дед… - Посетитель снова осмотрелся, как будто лавка была полна людей.
– Нельзя ли вызнать хоть что-нибудь про эту книжицу? Очень уж она хозяину моему нужна, за деньгами б не постоял.

Кузема солидно кивнул:

–  Поспрошаю… Книгочеев на посаде не так уж и много.

–  Вот-вот, и я про то говорю!
– обрадовался свей.
– Может быть, и есть у кого эта книга. Запомнил автора? Рабле, Франсуа Рабле.

–  Да запомнил, чего уж, - дед усмехнулся в бороду.
– Чего не запомнить? Рабле - хранцузский немец.

–  Ну, хорошо.
– Посетитель достал из кошеля деньгу, протянул деду.
– Это тебе задаток. А я наведаюсь дня через три.

Едва странный посетитель ушел, как в лавке наконец появился давно ожидаемый отец Паисий.

–  Ой, слава Господу, отче!
– не скрывая радости, бросился к нему дед Кузема.
– Давненько не захаживал, святой отец. Я уж, грешным делом, подумывал - не случилось ли чего? Вот, новое Евангелие имеется, могилевской печати, с картинками, а из латынных книг - сам смотри, отче, я ведь поганых наречий не ведаю.

–  Не стоит хулить чужое, Кузема, - попенял монах.
– Латынцы, бывает, и неплохие книжицы пишут. Давай-ка, показывай свои закрома!

Кузема и рад стараться. Про просьбу недавнего свея тоже не забыл - уплачено!
– исподволь осведомился насчет Рабле.

–  Рабле?
– удивился Паисий.
– Нет, о такой книжке не слыхивал.

Ну, не слыхивал так не слыхивал, дед пожал плечами. Отобрав для монастыря пару книжиц, Паисий расплатился серебром и, выйдя из лавки, подозвал служку. Тот и протянул уже было за покупками руки… Да вдруг из-под суконного рядка, словно черт, выскочил шпынь - хвать книжицу, и бежать со всех ног, только пятки засверкали.

Паисий на миг дар речи потерял от такой наглости - не кого-нибудь, его, судебного старца, ограбили! Да как нахально-то - оттого и обиднее. Ну, тати поганые, ну, подождите…

Нерасторопный служка повалился в ноги:

–  Прости Христа ради, батюшка, не уследил.

А уже по всему рядку заорали:

–  Лови татя, держи! Эвон он, эвон, рыжий! К реке побежал.

–  Не, к реке - это Игнатка-сбитенщик, уж он красть не станет.

–  Лови, лови рыжего!

По всему торжищу вдруг бросились врассыпную мальчишки. Все одновременно, словно бы кто знак подал. А и подал - но об этом те, кто ловил вора, не ведали. Шум, гам, суета, пыль под ногами вьется. Глянь - а в пыли уже и сукна, и серебряного ряда товар.

–  Какой же гад рядок-то перевернул, православные?!

–  Уж я того гада!..

–  Лови, лови, во-он он!

–  Да где?

–  Да эвон, у паперти! Бежит! А чего честному человеку бежать? Не с чего!

–  Так вон и этот бежит! И тот…

Суета. Так никого и не поймали… Не поймали б, если б не красивый юноша, блондин с карими блестящими глазами в полукафтанце зеленого бархата, серебряной плющеной проволочкой - битью - украшенном. Видать, его-то и сбил с ног ворюга! Ничего, встал молодой вьюнош, ноги от пыли отряхнул, в правой руке - книжица. Подошел к Паисию, поклонился в пояс:

–  Не твоя ли, святой отец, книжица?

–  Моя, моя!
– Уж как обрадовался судебный старец, перекрестился.
– Ишь, сподобил Господь удержать татя.

–  А татя-то я как раз и упустил, - виновато признался юноша.
– Вот, книжку только удалось отнять.

–  Ничего, ничего, - Таисий замахал руками.
– Пес с ним, с татем. Какого, молодой вьюнош, роду-племени? Как звать-величать?

–  Иван, приказчик архангельский.

Так и познакомились, разговорились. Слово за слово, Иван старца к себе на постоялый двор пригласил, есть, мол, одна книжица. Правда, обгорелая вся, зато, говорят, редкая. Редкая? Вот тут и запал старче! Хотя какой там старче? В самом соку мужчина. Татя вот только пропустил, ну, так уж это от удивления - кто ж знал, что посмеют вот так, нахально…