Отзвуки загадочного лета

Ой. Охранники ведь говорили, что сюда может прийти разве что барчук. Это не про Веньку ли, сына хозяина дома? Ведь, судя по рассказам Володи и самой Альки, Венька вовсе не похож на своего отца и братьев. Даже внешне - не черноволосый темноглазый красавчик-дворянин, словно сошедший с портрета начала девятнадцатого века. Рыжий, худенький, глаза светлые. Да, поначалу он и правда изображал самодовольного "барчука". Да, казался высокомерным, держался отстраненно, и никто не мог сказать, о чем он думает, что чувствует. Он никому не доверял, ни с кем не разговаривал о чем-то более-менее личном. Да, командовал всеми, но у него железные принципы, которые он никогда не нарушает. А еще чувствовалось, что домой он возвращаться не хочет, и отношения у него дома сложные. Он как будто вовсе не умел кому-то доверять, а тут вот доверился. И Алька в другой ситуации согласилась бы на дружбу, ей был интересен этот странный, очень скрытный мальчишка, который восхищенно на нее смотрел, но именно там и тогда ее бы неправильно поняли в обоих отрядах. Приходилось держать нейтралитет и ждать.

Кстати, вот и иллюстрация ко второму дню. Тогда у ребят была игра в первооткрывателей, поездка на съемочную площадку приключенческого фильма, игра между "конкистадорами" и "аборигенами" и конференция об истории географических открытий. И опять Алька оказалась в роли лидера. Живописная, кстати, получилась композиция! И дело не только в самодельном вигваме и костюмах с бахромой и головных уборах из перьев. Хотя, конечно, мальчишки-подростки в качестве вождей смотрелись весьма колоритно. Особенно и так-то смуглый Митька. Саша изображала дочь вождя, сидящую от него по левую руку. Вот ее как раз долго гримировали, чтобы лицо казалось смуглым. А Алька, с ее белокурыми волосами, могла сойти разве что за Зверобоя, воспитанника индейцев. И вместе с тем, она стояла с таким видом, что никому и в голову не пришло бы усомниться в ее праве диктовать условия. Не в том дело, что историю географических открытий у нее в поселке все знали назубок и с малолетства. И не в том, что историй об отважных путешественниках, в том числе своих предков, соседей и знакомых, она могла рассказать множество! Но она еще категорически не приемлет несправедливости, а подлость совершать не позволяет никому. Так что и "своих" из плена вытащила, от засады уберегла, и "чужих" не дала обижать. Вот она, на картинке, в индейском наряде выступает перед "вождями" по поводу связанных пленных. Между прочим, именно Веньку-то она и не дала условно расстрелять, и после того, как за него был заплачен выкуп, лично проводила до границы, защищая от возможного нападения "своих" или "чужих", которые могли бы попытаться нарушить договор.

И снова склеенные страницы. Теперь Слава уже даже не сомневалась, стоит ли и расклеивать, и вчиталась в написанные слабо-слабо, чтоб не продавить страницу и не показать, что с обратной стороны что-то есть, строки:

"Нет, я уже окончательно перестал понимать Альку! Ведь она же ясно дала понять, что между нами не может быть никакой дружбы, и даже общаться нам нежелательно! А теперь вот условно спасает жизнь. Зачем? Вполне логично было устранить пленного члена команды соперников! Я бы понял, если бы меня условно расстреляли после того, как передача выкупа закончилась провокацией. Братья и отец так бы и поступили. Но дядя Кондор говорил когда-то о чести мундира. О том, что подлость не может быть ответной, и что бы ни сделали тебе, своими поступками ты пятнаешь в первую очередь себя. И Алька вот тоже: "Я не намерена допускать подлость! Выкуп был заплачен, так что я лично доведу его до границы. И тронуть пленных вы сможете только через мой труп!". Нет, отец тоже любит пафос. Но не до такой же степени! А ну как и правда решат стрелять? Она одна, а их много! В нашей команде так бы и поступили. Здесь нет, притихли. Уважают? Тоже так думают? Не понимаю! Ничего я не понимаю!".

На третий день, насколько Слава помнила рассказы Альки и Саши о потрясающем отдыхе, был экстремальный отдых, а перед ним - инструктаж МЧС. Теперь обе команды, накануне все же примирившиеся, в одной связке устроили сплав по реке, палатки ставили, ориентировались в лесу, бродили по пещерам, и так далее. В общем, отдых был изумительный, и Алька в тот день себя чувствовала как рыба в воде! Оно и по картинкам видно. На одной Алька, Саша и Митька карабкаются вверх по скале, на другой они - в пещере, на третьей - в лодке на стремнине. Венька тогда держался молодцом, и о его достижениях Алька рассказывала с невольным уважением и даже почти восхищением.

Но никаких комментариев Венька опять не оставил. Просто страницы с картинками. Только такое ощущение, что рука у него немного дрожала. Устал, видимо. Но явно был доволен. Яркие, сочные краски, и общая атмосфера рисунка какая-то... Нет, не умиротворяющая. Чувствовалось и напряжение, и ощущение опасности момента. И в то же время было понятно без слов - тем, кто нарисован здесь, нравилось то, что происходит. Они наслаждались ясным солнечным деньком, прохладой воды, свежим ветром. Они отдыхали, дышали полной грудью и хотели продлить этот миг. И Венька хотел. Иначе не рисовал бы!

Затем был тот самый день, когда познакомились Алька и Слава. В лагере был бал литературных героев, игра в дворянское сообщество. Почти как в институте - с горечью вспомнила Слава. Только Алька там исполняла роль не безымянной барышни или кого-то из своих предков, а героини своей любимой книги. Какой - Слава позабыла. Она даже про этого автора-то не слышала, не то, что про книгу. А ведь считала себя образованным человеком! Впрочем, оно и понятно, за Уралом - свои местные авторы. Саша Нахимова была профессорской дочкой из фильма "Затерянная экспедиция", Митька - юным гардемарином Володей Ашаниным, героем Станюковича. А Венька - не много, не мало - капитаном Немо, принцем Даккаром. И так же, как к Славе, к Саше во время танцев подошел с угрозами человек, которого Алька называла Опричником. Насколько девушка знала, это был давний враг Алькиного отца.

Оказывается, Владимир Вспышкин, полярный капитан, был похож на Володю не только внешне. Он так же принципиален, так же умен и решителен, и так же способен даже в очень молодом возрасте сделать карьеру. Ну и неудивительно, что ему завидовали и ненавидели. С Опричником он был знаком с детства, и тот уже давно притворялся другом, а сам так и норовил вставлять палки в колеса, а заодно за чужой счет пробиваться. И пробился довольно высоко, ведь именно Опричник организовывал экспедицию, после которой Владимира Вспышкина считали без вести пропавшим, а потом имел наглость прийти к его жене с конфиденциальным разговором, после которого ночью дом, где были Алькина мама с детьми, загорелся. Дело было в дачном поселке, в летнем домике, который принадлежал Антонине Вспышкиной еще до замужества. Ночевали в этом поселке редко, соседей и вовсе в тот день не было, да никто из соседей и не помнил толком, приезжала ли она, или нет. Они и пожар заметили только когда полыхало так, что тушить было поздно. Позже пожарные определили, что это был поджог, и что дверь нарочно заблокировали снаружи. Неудивительно, что девочка его искренне ненавидела и знала, что это действительно очень опасный человек! Не заслуга Опричника, а его просчет, что экспедиция даже с выведенными из строя рациями и навигационными приборами, почти без припасов умудрилась дрейфовать немножко не в том направлении, которое ожидалось, а потому выбрались на остров, где от прошлых зимовщиков остались припасы! Так что они перезимовали и к лету вышли к людям. А мама Альки, поняв, что угрозы были вполне серьезны, отправилась с детьми ночевать к соседям, благо знала, где они хранят ключ от домика, и еще до того, как прибежали зеваки, успела покинуть поселок. Да, пожарные подтвердили, что погибших не было, но куда делись Вспышкины, почему больше туда не вернулись, и живы ли они вообще, в том городе знала Алька, а больше - никто.

Вот только Олег Витальевич Нахимов, бывший спецназовец, а ныне - сотрудник МЧС, откуда-то узнал про экспедицию и про пожар, начал разбираться, и узнал слишком много. Именно поэтому он, перед тем как уезжать в очередную командировку, передал бумаги дочери. И вот пожалуйста! Сам считался погибшим от ран, жена - скончалась в реанимации. Говорили, сердце, но уж очень ситуация складывалась подозрительная. Так что когда Опричник начал угрожать Саше, Алька ни минуты не сомневалась - помогла им с Митькой сбежать из лагеря, велела пробираться в город, к тем людям, которым Олег Нахимов полностью доверял. А сама за подмогой к Володе. Кстати, по словам Альки, ей бы не выбраться из лагеря, если бы не помощь Веньки Кушакова, который задействовал связи своего отца и его влияние. Венька и в самом лагере помог, и потом - что мог, по телефону сделал.

Правда, когда они добрались до города, ребят уже похитили, и Алька, бедовая голова, решила идти на переговоры. Убедила всех взрослых, что она то Опричника хорошо знает, у нее есть, чем его отвлечь, как потянуть время до прихода подмоги, чтоб заложники не пострадали. Но в последний момент, когда казалось, что переговоры прошли успешно, кто-то спугнул похитителей, и Опричник бросил гранату в тот самый подвал, где он держал детей. Володя, вместе с остальными разбирал тогда завал вручную. Тогда и руки себе разрезал осколками кирпичей, и даже не заметил. И бровь ему рассекла упавшая сверху тяжелая балка. Хорошо хоть вскользь, только кожу повредила, а мог бы и шею сломать, или сотрясение мозга получить! Нет, преступников задержали, он это видел, но это было уже неважно. Володя знал, что стоит там, внизу, запаниковать - и даже если еще не завалило, ребята могут задохнуться, обвалить что-то, держащееся непрочно. И он не обращал внимания ни на сгущающиеся сумерки, ни на то, что руки повредил. Он вообще ни о чем, не думал, пока не образовалась достаточно большая щель, чтобы можно было вылезти. Дети были живы и невредимы, если не считать нескольких синяков и ссадин. Да, перепачкались, да, перенервничали. Но они целы! И смогли обнять родителей. Володя лично отвез их на мотоцикле в больницу, где лежали старшие Нахимовы. Олега Витальевича привезли специальным рейсом, едва поняли, что он все-таки живой, на новейшем оборудовании провели обследование, сделали операцию, раны зашили, и он помаленьку приходил в себя и больше не походил на умирающего. Антонина Павловна тоже оправилась. Оказывается, и ее тоже смогли буквально с того света вытащить. Потом Володя и кто-то из командования лично доставили ребят обратно в лагерь, договаривались с его руководством. Преступники были арестованы, а в ближайшее время Нахимовых должны были перевести в лучшую клинику, где обоим обещали полную реабилитацию вплоть до возвращения к службе.

Но на иллюстрации Алька была в бальном платье середины девятнадцатого века, в красивом парике, уложенном в изящную прическу, и она впервые казалась хрупкой и невесомой барышней, а вовсе не прежним сорвиголовой. Тем более, танцевала она с Володей, которому удивительно шла морская форма того же времени. Они казались такими счастливыми, такими безмятежными... Еще бы, до похищения оставалось более часа, ничто не предвещало беды.

И снова склеенные страницы. Склеены небрежно, наспех. И почерк немного другой. Было видно, что тот, кто писал эти строки, сильно волнуется.

"Я полный кретин! Идиот, бестолочь, недоумок! Ну какого, какого лешего я отпустил ее, а?! Девчонку, хрупкую беззащитную девчонку, которую, кажется, ветром сдуть может! И сам же, балда, дубина стоеросовая, помог ей сбежать из лагеря. Тут-то они хоть в безопасности. А там?! Ладно Митька, этого бугая не вдруг дубиной перешибешь. И вообще, детдомовские - они живучие. Тем более, парень. Его попробуй не отпусти, прибьет! Ладно Сашка. Ее жалко, конечно, но это ее родители. Если б мне не дали выполнить последнюю просьбу мамы, я б кого угодно размазал по стенке. Но Алька-то! Это не ее война. Не ее враги. Зачем она вмешивается? Дело чести. Да лучше б я с ней пошел! А так точно с ума сойду. И если с ней что случится... Нет-нет! Не думать!!! Не думать, я сказал!!! Уф, позвонила. Да плевать мне, что скажет батяня. Плевать, что он со мной сделает! Я не мог поступить иначе. Ради памяти мамы. И ради Альки. Только бы врачи успели! Только бы не слишком поздно! И да, использовать положение отца в своих целях, заставлять взрослых, которых видишь (нет, слышишь) в первый раз в жизни поступать, как хочешь ты - это, оказывается, приятно. Только потом тошнить начинает. А поначалу чувствуешь себя героем. Когда давал алькиным знакомым "зеленую улицу", когда отмазывал ее перед начальством в лагере и стравливал отцовских дуболомов с бандитами, которых подослал какой-то Опричник, было... Не знаю, как назвать это ощущение. Эйфория? Наверное. Зато потом так себя ненавидел! И чем я лучше братьев и отца? Ничем. Такая же тварь, которая пользуется своей безнаказанностью и топчется по чужим судьбам, как по мостовой. Тошно...".