Ой упало солнце: Из украинской поэзии 20–30-х годов

«На улице праздник…»

На улице праздник — и за окнами девчата с заводскими хлопцами за руки взялись. — Ой, куда ж мы, парубки, да идем сегодня? — На завод! На завод! — Ой, хотелось, милые, во поля широкие, побродить в цветах! — Нам туда не хочется. Что нам там? Не терпится — мы идем ковать… Так ответив, парубки повели за рученьки молодых девчат. И затихла улица, и запело в кузнице песню ремесло. А на браме, черной браме золотыми куполами небо проросло.

ПАВЛУ ТЫЧИНЕ

Мы любим сталь, чугун и медь, Бетон и гибкость жести: У них учился гром греметь, А струны — петь о жизни. Несем рассветы на плечах. Нужны отчизне звезды? Штыками, саблями в боях Их снимем с неба просто. К лицу ли и тебе, и мне Слагать цветочкам гимны? На революции коне Мы за нее погибнем. И конь ревет, копытом бьет, Всегда подобный бесу. И панцирь радости кует Новый кузнец железу.

СТУЧИТСЯ В ДВЕРЬ ЗИМА

Поселок на горе, а там — завод сизый. На сердце лепестка тепло и тихо: мак. Уже отщебетал хор птичий гимны, мессы — стучится в дверь зима. Ни лодок на реке, ни лебединых крыльев, не за горами снег, и листопад горит, и солнца первый луч плугов уже не будит — ослаб и долго спит. Спокойной ночи всем! Мы, гуси, отлетаем. И я не устаю за солнцем вслед лететь. И в жизни так всегда: не замечаем солнца, пока не устает оно светить и петь. А желтый ветерок резвится, как лосенок. Дуб голый на уме. Гудок. И вот, пыля, товарищи идут, идут, как франкмасоны, и так же, как они, задумчивы поля. Запала тишина. Сгорают молча листья. Понурый пес бежит через глухой овраг… В какой гармонии дождусь я нынче гостя? Стучится в дверь зима…

ГОЛОД

Уже обглодали кони деревья, Чахнет от засухи и осот. Скованы страхом дороги, деревни, Ужас гнезда вьет. А солнце лучи каленые точит, Острит, как ножи, острит, И каждый, сумевший дожить до ночи, Отчаяньем только сыт. Возы надрываются, ищут хлеба, Плетется следом тоскливый скрип, А на горизонте срывается с неба Грома предсмертный хрип. И бледноволосые дни отцветают, И травы забыли прохладу рос… За хлевом голодные псы доедают Сухой прошлогодний навоз.

«За зеленым лесом…»

За зеленым лесом грянул выстрел-гром. Тучи — стаи. Дым столбом. И в лугах туманы, и в полях. Отуманьте еще небо — бах-ба-бах! Расстреляли поле, кровь на цветах. Корчится бандура — в чьих руках? Море крови, море! Безупречный смех так раскрасил землю — куда весне! Покатился выстрел, и другой за ним… мрак убегает по стволам… дым…

«Столбы… Столбы…»

Столбы… Столбы… Кабель переплетается над землею, Переплетается. Зов. Шлях. Шаг. Мы вышли на поиски счастья Голубиного. Даже месяц бледнолицый Искрит… Четче путь отмеряйте шагами, Глазами! Мышцы закалите, Легкие — в мехи! Задетый молнией золотой, Дуб трещит вековой… Столб! И кровавыми солдатскими штыками Растерзаны дебри.

«То дыма молоко душа на зиму цедит…»

т. Сосюре

То дыма молоко душа на зиму цедит, Из хлева мы идем в шатер железных дней, Один маячит путь, глаза привыкли к цели И не пойдут бродить по золотой стерне. Сирень звенела мне о цветниках-заводах, Жужжащий шмель обжег мне взгляд, когда проник Я в пение твое, где — как в медовых сотах — Слились в одно и луг, и солнце, и родник. Как хорошо любить! Захлебываться счастьем, Сияньем рыжих кос будить в ночи пруды И с новым днем идти — с тем петушком горластым. Который держит путь в небесные сады.

«И набрал дождь минорный силу…»

И набрал дождь минорный силу, И слетает с осины лист, Только сердце мое не застыло, Не замолкло, ведь я — коммунист. И шагаю с попутным ветром, У меня на ладони — заря, Завтра я разбужу этим светом Беспросветных, таежных зырян. Прячу в жалких лохмотьях — гения… Не Магомет, не Будда он, не Конфуций. И не примете вы его так, без прений: Он из чрева моей революции. А погода — «мементо мори», Тротуары в объятиях вьюг, Только скоро — слышите? — скоро Потеплеют глаза и у шлюх. Зря свою не подставлю голову — Я железный, я все могу, Лучше где-то застыну голый На снегу…

ГОЛУБОЙ МЕД

Мед голубой течет в уста, приколота к пространству вдохновеньем душа — коллекционный мотылек. Антенны… ах! занятно… ах! Луна и там над городом блуждала, и корабли к песчаным берегам так тяжело, так трепетно тянулись, а в мачтах вил гнездо обломок бури. И не искали для себя тогда созвучий гармоничных, не наполняли музыкою воздух аэропланы. И только на ночь глядя коршун кружил вверху, а рядом суетились нежные ласточки и точками врастали в нагую высь. Антенны… ах! занятно… ах! Душа — коллекционный мотылек — летит все дальше, в глубь вселенной. Одно воспоминанье пролетела, затем — другое, а на третьем — вдруг распяла сама себя… Чело прострелено не жалом радуги-пчелки, а печалью. …Но, навзничь пав, она лежит один лишь миг, а после вновь бежит, бежит, бежит отведать меда, голубого меда.

«Встал день, взвалил на плечи небо…»

Встал день, взвалил на плечи небо, Вздохнул так солнечно — и вдруг Пролился краской, алой краской На пасмурный пейзаж вокруг. А может, кровью? Может, кровью? Но неразлучна жизнь с любовью. Цветут, здоровьем пышут все. И по рубиновой росе Шагает человек…

ПОЭМА МОЕЙ СЕСТРЫ

Весенние кварталы. Угол. Моя сестра — гулящая. Темнеет. — Я всем доступна! Для вас потаскуха я. Отблески крови в фонарях красных — это юная кровь — моя. Мое лоно ждет вас, все оно в цветах. Груди вспыхнут звездно, в голову — туман… …мечтал и звал… …мечтал и звал… Вскипает страсть. И крысы, крысы, суетятся крысы. И, словно жала, обжигают тропки подкрашенных бровей. На купола церквей нисходит тень. Во взглядах умирает день. Квадраты. Конусы. Бетона горы. Звенит. Гудит. Город. …………………… Сквозь земную кору в глубину, где страдает одышкою магма, поводырь моих дум зашагал. В недрах быстро смеркалось …темя тьмы …невтерпеж И на кружеве вздохов кончалась, умирала стыдливая дрожь. Два крота, два подземных вампира, кровь сосали, сопя, друг из друга. То был бой, бой за самку. Слепую. Наконец-то один победил и, пожрав проигравшего схватку, лез в гнездо, лез к горячему телу — и насел… Я на полюс летел! Я на полюс летел, где из вод океанских на льдину два тюленя карабкались — случка —

I

…Чернобровая самка, самица… Я! бросила радость в нашу бурю и на интернациональные позиции сердцем перешла, бровей не хмурю. Мой отец чахоткою страдал, в груди носил он огненную осень. Думала о первенце весны, дремала на звездном утесе. Пришла она, метелица-вьюга, заметалась по кварталам темным, и я, уличная потаскуха, отдалась революционному темпу. …Теперь — фонари погашены. Светает рано… Солнце — всех лозунгов краше… Земля родная! Сколько тех бездорожных дорог… Товарищ, выберем шлях, где над головою клубится гром и флаги трепещут в очах. Далеко, брести далеко, штык террора грозится: — Подстерегу! — Но к вратам коммунистической Мекки с тобою, ветер, побегу! С тобою, ветер, побегу в диадеме красного страдания. Эй ты, буржуй! Я дочка пролетарского восстания.