Ожесточение
Шрифт:
Уже деловым тоном Магомед продолжил:
– Я займусь отдельными делами. Я буду вынужден покинуть Россию. Это произойдет очень скоро. Нашим руководителем, нашим старшим в делах станет Ахмед. Ахмед станет исполнительным директором управляющей компании и председателем совета директоров акционерных обществ, где это необходимо. Я не оставил за собой никаких должностей и постов. Кое-где пакеты акций. С Ахмедом мы уже это обсудили. Это уже произошло, это факт.
– Скажу вам, что я думаю об Ахмеде. Пока вы этого не понимаете, и так не думаете. Он сам этого не думает. Но Ахмед ни в чем не уступает мне. К тому же он добрее и лучше меня. Вы не знаете этого, потому что всю жизнь в делах и на войне он был моим
– Салман останется Салманом. Все присутствующие продвинутся выше по ступеням, подробности мы проработаем. Пока об этом должны знать только те, кто здесь. На столе лежат папки с вашими именами. Мы с Ахмедом набросали новую структуру обязанностей. Возьмите и прочтите. Мы обсудим с каждым отдельно. Но имейте ввиду, что по этой структуре последнее слово уже у Ахмеда.
Глава 11. Ожесточение
Рабы и Сыновья
Лужи на улицах Покровки весело блестели на солнце. Голубое небо было просто итальянским. Верилось, что вода в реке бывает теплой. Земля готовилась прорасти травой. Вороны на крыше собора каркали очень весело, на погосте рядом птицы пели весенними голосами. Переносной генератор бубнил за дверью. Евгений сверялся с распечатанным цветным чертежом. Он сооружал леса на втором ярусе, черновой ремонт которого планировал завершить к середине лета.
– Эй, - услышал он.
Двое мужчин встретились взглядом. Если бы они были героями черно-белой индийской мелодрамы, Евгений сказал бы:
– Что-то ты долго меня искал.
Магомед бы ответил ему:
– Ты до сих пор жив только потому, что люди, которых я уважаю, просили меня отложить месть. Они хотели, чтобы был суд, наказание. А тебя мучает совесть за это?
– Пожалуй, нет, "мучает" неподходящее слово, - честно сказал бы Евгений, - Раскаяние накатывает иногда сильно. Это было не самое страшное и не самое плохое, что я видел на той войне. Легко сказать: "Я выполнял приказ". Я только потом, через много лет, понял, что это сделал я. Я понял, что там все решал я. Что те, кто отдал приказ, находились в тридцати километрах. Что все зависело от меня. Мне больше стыдно именно за это - что я не понимал ответственности. Наверное, я бы выполнил приказ. Но я тогда ни разу не подумал, что могу не делать этого.
– Это хорошо, что ты это понял. Я тоже много думал над тем, что делает виновным: нельзя же мстить всем! Иначе мы вечно будем продолжать эту кровавую кашу. И я решил: виноват тот, кто имел умысел и власть. Мы оба командиры и знаем, на операции, в бою бойцы полностью в нашей власти. И решаем мы, а не те, кто говорит "убей". Те, кто говорит "убей!" отвратительны, но решаем мы. Значит, виноваты мы, у кого была свобода выбора и возможность делать или не делать.
Или по более сентиментальному сценарию Евгений мог бы сказать: "Мне жаль, попробуй простить меня". Магомед бы ответил ему:
– Кто я такой, чтобы простить тебя? Может быть, Всемилостивый, если Ему будет угодно, тебя простит. Ты убил праведника. Праведник будет отомщен, поэтому у тебя будет шанс на прощение. А я просто человек.
Евгений мог бы сказать: "Подожди, дай мне закончить работу". Магомед бы объяснил ему:
– Мне жаль, что ты не закончишь свой труд. Человек, которого ты убил, попросил бы не мстить. Но теперь некому тебя защитить.
Кулагин еще мог бы спросить, так, просто из любопытства:
– А все-таки,
они были разведгруппой?Магомед пожал бы плечами:
– Что значит разведгруппа? Тогда любого горца, от младенца до старика можно было попросить проверить, нет ли засады по дороге.
Может быть, Евгений поделился бы тем, что его действительно волновало, над чем он слегка думал почти каждый день: что означал ясный взгляд человека, которого он убил? В этом взгляде не было страха, в нем не было удивления.
– Знание, - сказал бы Магомед, - в нем было знание. То, что ты называешь верой.
А еще круче, если бы двое мужчин только посмотрели бы друг другу в глаза. Крупным планом глаза одного, второго. Солнечный свет врывается через пролом в куполе. Он освещает облупленную штукатурку над разбитым алтарем. В ярких цветных пятнах сбитых фресок проглядывает лик Христа. Магомед убирает оружие, разворачивается и уходит. Евгений смотрит ему вслед. Конец. Титры. Mohammad - Tom Cruise. Zara - Emily Blunt.
Но жизнь не кино, ничего этого они сказать не могли. Им даже и в голову не могла прийти вся эта напыщенная чушь. Двое мужчин на мгновение встретились взглядом. Строительная лопатка сама оказалась в правой руке Евгения, он нырнул под линию выстрела, левой защищая голову. Магомед выстрелил четыре раза.
Как будто удар молотом. Перед Евгением пронеслись облупленные стены его храма, доски, которые он постелил, чтобы начать ремонт второго яруса. В пробитый купол хлынул свет. Чувства немели в нем. Сын приедет. Он хотел что-то сказать, но уже не мог. Было жаль.
Дохлая кляча Салмана
В свете фар мелькали редкие знаки, изредка указатели на населенные пункты. Машина приближалась к границе России и Европы. В этой машине не было ни встроенного навигатора, ни каких-либо встроенных приборов определения положения. Салман и Магомед ориентировались по самому простейшему навигатору, прикрепленному к лобовому стеклу. Кроме фар машины изредка огни населенных пунктов, фары редких встречных грузовиков.
"Салман, сынок, ты слишком аналитичен, больше страсти", - говорил его учитель по шахматам. Учитель был очень колоритный человек - одноногий старик, ветеран Второй мировой войны. На практических занятиях он разбивал учеников на пары по одному ему известному принципу. Салмана, которому было тогда шесть лет, часто сажал напротив печального инженера, склонного разыгрывать закрытые начала. На своем костыле учитель носился по помещению, отпуская довольно едкие замечания. Однажды Салман своими пешками загородил выход коню. "Все сюда!
– кричал учитель, - у Салмана лошадь сдохла! Посмотрите на эту клячу! От этой доски воняет мертвечиной!" Позицию на доске его учитель воспринимал как что-то живое. Он был известным мастером, но до гроссмейстера так и не доиграл. Художественное начало часто брало верх над спортивными соображениями. К счастью, Салман занялся делом, требующим спокойствия, аналитичности, внимания к мелочам, этих качеств от рождения у него было с избытком. Но он не забыл тех уроков.
Салман свернул на полевую дорогу. Отъехав сто метров от трассы, он остановился и выключил зажигание, выключил все огни. Выключил и снял навигатор со стекла, убрал в пластиковый пакет. Достал запечатанную коробку с таким же простым навигатором, но ни разу не включавшимся. Установил на стекло, но включать не стал.
Магомед достал сотовый телефон, положил в тот же пакет, но не выключая. Телефон был самый простой. Салман достал новый - хороший смартфон, стандартный, массового производства. Магомед не стал включать, сунул в карман. Магомед сегодня точно знал, что находится у него в каждом кармане, тем не менее, проверил все еще раз. Документы, которые были у него, передал Салману. Эти документы Салман сложил в пластиковую папочку и положил туда же в пакет. Взамен он отдал Магомеду запечатанный пластиковый пакет, в котором лежал бумажник с другими документами. Магомед распаковал, сунул бумажник в карман куртки.