Падший ангел
Шрифт:
Сказать определеннее о нематериальном — значит
заземлить высокое, горнее, породнить (или столк-
нуть?) небо с землей. Скажем, словесно озвучить
какую-нибудь тяжелую, нержавеющую, из благо-
родного материала мысль вроде: «Труд есть одухо-
творенная материя». Подтвердив эту мысль возник-
новением из «мысленного небытия» любого из
предметов,
ша, стакана, шляпы, книги, лампы, часов, ибо что
они, как не воплощенная воля, задумка, идея, фан-
тазия разума, отлитая в определенную форму?
Отец недавно рассказал про смерть своего това-
рища, солагерника, побывавшего, как и отец, в «ежо-
вых рукавицах». Умирал этот человек уже стари-
ком, в домашней обстановке, в своей постели — где-то
в конце семидесятых. Умирал убежденным атеистом,
причем атеистом-спорщиком, атеистом-пропагандис-
том. И тут необходимо сказать, что с моим отцом этот
бедолага, несмотря на прочную житейскую дружбу,
в одном вопросе никак не сходился, постоянно выяс-
нял отношения, даже конфликтовал, а именно — в
вопросе о местонахождении на земле... Бога.
Философствовали, как правило, за вечерним чаем
в компании сверстников, то есть людей пожилых,
прошедших отпущенное судьбой от края до края.
Беседы свои душеспасительные иронически имено-
вали журфиксами. На одном из таких журфиксов
товарищ отца, долго и безнадежно хворавший опу-
холями внутренностей, воскликнул из глубины
кресла, в котором полулежал, принимая посильное
участие в чаепитии:
— Где он, этот ваш... благодетель?! В каком из-
мерении пребывает? И есть ли ему дело до нас? По-
чему тогда носа не кажет? Не напоминает о себе? Где
его царство-государство расположено? В какой га-
лактике, если не здесь, не на грешной земле? В ка-
ком мире его искать? В какой мгле?!
Тогда мой отец отвечает больному словами Христа:
— Царство мое не от мира сего.
— А где же тогда?! На луне, что ли? Если оно
есть, то кто-нибудь наверняка его видел или слышал
о нем. Кто, кто, помимо мифического Христа и лите-
ратурного Данте Алигьери, может сие подтвердить?
Чтобы — конкретно! На ощупь! А коли нельзя ни
увидеть, ни потрогать руками, то и... заткнитесь вы
со своим Богом!
Однако отец не собирался уступать
позиции. Обатеперь стояли на краю жизни: отцу — за восемьде-
сят, его оппоненту — чуть меньше, но у последне-
го
го — болезнь, из которой выбраться не чаял. Терять
обоим, кроме души, было нечего. Вопрос они тере-
били, выражаясь социальным языком, архиважный,
не просто отстраненно-мировоззренческий, но кон-
кретно-гамлетовский: быть им или не быть в гло-
бальных масштабах, а не в мелких, земных частнос-
тях? И тогда отец спросил товарища:
— Вот говоришь — нельзя пощупать... А ска-
жем, пришла тебе в голову мысль, ну хотя бы эта
самая, о прощупывании. Ее-то, мысль, можешь ты
прощупать? Пальчиками? К тому же — откуда при-
шла? Не с неба же свалилась? Или вот... внука свое-
го, Андрюшку, любишь. Любовь к нему в твоем
сердце имеется. А ты ее видел когда-нибудь, любовь
сию конкретную, глазами своими близорукими?
Хотя бы при помощи очков? Так где же она? В доку-
ментах, удостоверяющих личность? В сердце она
твоем! Вот и... Бог там. Или, скажем, ненависть к
врагам своим. Взвешивал ты ее на весах справедли-
вости? Сколько ее потянуло? И в каком она вещест-
венном виде — навроде песка или жидкая? Да и сам
ты на свете — кто? Мешок с костями и требухой или
носитель всевышней воли, мысли, века пронзающей,
воображения, переносящего тебя хоть на Марс, хоть в
колхоз «Светлый путь», совести, не позволяющей
тебе до конца дней терять образ «венца природы» —
человека? Ведь и ее, совесть-то, кстати, не ущип-
нешь, не прикинешь на глазок, не обработаешь на
вычислительной современной машинке!
Вот такие беседы, такие журфиксы, такие страс-
ти. На последнем витке движения вокруг солнца (не
вокруг же себя?).
Без веры в бессмертие души человеческой не
только умирать — жить тяжко, даже молодым. А с
возрастом — не только тяжко, но и невозможно. И
тут важно будет спросить Небо (не воздух же): всем
ли на земле дается такая возможность — поверить в
бессмертие человеческого духа? И, не задумываясь,
ответить: да, всем! Даже самым нерадивым, с под-