Пагубная любовь

Между тем во время этих тайных чтений между наследницей и выразителем скорбей ее отца установилась достаточно тесная близость. Однажды, когда Фелизарда утирала слезу, слушая слова прощания, писанные ее заболевшим папенькой, Жозе Франсиско, поддавшись бессознательному порыву восторга, схватил ее за руку и проговорил с величайшей нежностью:

— Не выходите замуж против воли отца... Пожалейте его, ведь он чуть не при смерти...

Наследница то комкала, то разглаживала белый носовой платок и пыталась слизнуть языком слезинку, щекотавшую ее верхнюю губу; но ответа не дала.

Алвараэнс пересказал сцену старику. Силвестре взял документы по делу, присланные ему адвокатом, и сказал семинаристу:

— Сделайте мне такое одолжение, сеньор Жозезиньо, отнесите эти бумаги моей дочке и прочтите ей, что говорит об ее отце бесстыдник, что набивается ей в мужья; прочтите ей это и послушайте, что она скажет.

Читателю уже известно из первых страниц моего сочинения, что нескромный писарь согласился включить в дело сведения об отце Силвестре, который был грабителем с большой дороги, и о самом Силвестре, который в Фамаликане занимался низким ремеслом пиротехника.

В заявлениях Жозе Иполито все это излагалось с обильной приправой из насмешек и сарказмов в стиле плутовского романа. Наследница майората внимательно выслушала оскорбительные слова, которые Жозе Франсиско прочел с пафосом декламатора, словно переводил период из Евтропия.

По окончании чтения Фелизарда, прежде чем чтец успел поднять на нее вопрошающие глаза, вскричала:

— Я хочу домой, к отцу, и сию же минуту. Вы, сеньор Жозезиньо, поедете со мной. Велите передать отцу, чтобы прислал за мною ослицу.

Жозе поспешил сообщить главе своей семьи о внезапном решении наследницы; глава семьи как временный опекун сообщил об оном же судье, и судья ответствовал, что закон не может препятствовать свободному волеизъявлению опекаемой. Когда сведения об этих переговорах дошли до Жозе Иполито, дочь Силвестре уже ехала домой в сопровождении семинариста и его сестер.

Отец и мать приняли ее с распростертыми объятиями и вне себя от счастья, она же просила простить ей ее безумие. Силвестре обнимал Жозе Франсиско Алвараэнса, коего именовал спасителем своей дочери и своей чести. Мать Фелизарды, святая женщина, смотрела на семинариста смеющимися глазами и говорила:

— На что вам идти в священники, сеньор Жозезиньо... Глядите-ка, мой муженек мне сказал, что, коли по нраву вашей милости наша дочка, он отдаст ее за вас, да и я тоже отдаю.

Жозе ошеломленно поглядел на старика; Силвестре понял его чувства и сказал молодому человеку:

— Не глядите на меня, не мне замуж идти; поглядите на мою дочку и послушайте, что она скажет. Фелизарда, хочешь выйти за сеньора Жозе Франсиско?

— Если отец хочет... я тоже. — И она спрятала лицо на груди у матери с ужимками, которые казались заимствованными из плохонькой интермедии, но были совершенно естественными.

Сестры Жозе Франсиско окружили ее и осыпали жадными поцелуями, меж тем как жених, ум которого просветлел в неожиданном и внезапном озарении счастья, приблизясь к наследнице, пролепетал следующие слова, идущие от самого сердца:

— Если бы вы, барышня, вышли за другого, я, верно, умер бы с горя, а сказать вам никогда бы ничего не сказал.

Заключение

Когда я увидел их в Браге в театре Сан-Жералдо, они уже прожили в браке двадцать пять лет. За это время дни в усадьбе Ромарис лишь дважды омрачались скорбью: когда опускали в могилы гроб Силвестре и гроб его жены.

Жозе Франсиско Алвараэнс был редким примером супружеской верности. В Португалии известны лишь два таких образчика: король Афонсо IV [154] да он. Развлечения светской жизни, условно именуемые удовольствиями, не смущали безмятежного однообразия Ромариса. Из драматического искусства дона Фелизарда была знакома лишь со «Святым Антонием» Браса Мартинса да с «Избиением младенцев», благодаря коему узнала подробности из жизни злодея Ирода. [155] Декабрьские долгие ночи в Ромарисе протекали в блаженном сне. Супруги безмятежно ужинали и безмятежно пользовались наилучшим пищеварением. Добрая душа сосуществовала в обоих с добрым желудком. Оба просыпались в самом жизнерадостном расположении духа, дабы продолжать животное существование. Жили исключительно ради физиологии: обожали друг друга настолько, что все физиологические процессы совершались в обоих одновременно, словно у них было одно сердце, одна печень и одна поджелудочная железа на двоих. В этой растительной жизни имели место нежности любовного свойства, как у жимолости и акации в период цветения; а когда супруги выходили из сферы чисто физиологических отправлений, то играли в биску на троих; но обычно им куда больше нравилось играть в осла.

154

Король Афонсо IV (1290—1375) — португальский король; отличился в битве с мусульманами при речке Саладо, за что был прозван Храбрым.

155

...Фелизарда была знакома... с «Избиением младенцев», благодаря коему узнала подробности из жизни злодея Ирода.

— Имеется в виду Ирод Великий (I в.), царь иудейский, известный своей жестокостью. Желая найти и убить младенца Иисуса, велел умертвить всех младенцев в Вифлееме.

МАРИЯ МОЙЗЕС перевод А. Косс

ТОМАСУ РИБЕЙРО [156]

Десять лет минуло с тех пор, как ты навестил меня здесь. То было вчера, а камень, на котором я высек твое имя, потемнел, словно древнее надгробие. Под этим камнем покоятся десять лет нашей жизни. Под ним похоронены люди, которыми мы были в те времена. У меня перед глазами стоит Кастильо [157] , прислонившийся к грубо вытесанной колонне; у меня в ушах звучат твои стихи, которые ты читал моим детям... Ах да, правда!.. Ты не смог их прочесть: в глазах и в голосе у тебя были слезы. Что сделала с тобою политика, мой добрый друг, мой поэт родины и души?

156

Томас Антонио Рибейро (1831—1901) — португальский поэт и прозаик.

157

Кастильо. — Возможно, имеется в виду португальский поэт Антонио Кастильо (1800—1875).

Сан-Мигел-де-Сейде, ноябрь 1876 г.

Первая часть

У входа в загон парнишка-пастушок пересчитал коз и, обнаружив, что одной не хватает, разревелся во весь голос и в три ручья. Стояла темная ночь. Парнишка боялся возвращаться в лес, потому что ходили слухи, что в Крестовой Ложбине появляется неприкаянная душа покойного капитана. Много лет назад в том месте нашли труп одного студента из Коимбры, и в народе убийцей считали капитана из селения Санто-Алейшо, что за Тамегой, причем объясняли убийство ревностью; ходил слух, что душа преступника в белом волочащемся по земле саване наведывается в те края. Мельник — его мельница стояла у самого Каменного Брода — оспаривал общественное мнение, утверждая, что призрак, о коем шла речь, душою не является и оной даже не обладает, ибо на самом деле это белая кобыла викария. Большинство, однако, не принимало такого объяснения по причинам чисто психологическим, ссылаясь на то, что мельник — человек подозрительных нравов, был солдатом во время руссильонской войны [158] , не числится в списке усердных прихожан и, насколько известно, не убил ни одного француза.

158

...был солдатом во время руссильонской войны... — Битва при Руссильоне произошла в последние годы царствования королевы Марии II между испано-португальскими войсками и наполеоновской армией.

Дело было в 1813 году, в середине августа; итак, пастушок притулился в углу загона и, громко плача, молил святого Антония помочь ему найти потерявшуюся козу.

У входа в загон появился Жоан да Лаже, хозяин, и прорычал:

— Потерял животину?

Парнишка, дрожа от страха, пробормотал что-то нечленораздельное.

— Потерял, шельмец? Ступай ищи, да гляди: не приведешь — сюда не заявляйся, не то вырву у тебя потроха через глотку.

И в счет будущего он дал пастушонку два основательных пинка.

Этот самый Жоан да Лаже по сравнению с мельником был человеком более достойных правил, зиждущихся на религиозности и патриотизме: он прикончил двух хворых французов из отставших полевых лазаретов и верил, что призрак — душа капитана, а не белая кобыла викария.

Парнишка пустился бежать по направлению к горной цепи. Перед ним был выбор: либо злые чары, насылаемые неприкаянной душой, либо остроконечный деревянный башмак хозяина; пастушонок предпочел встречу с покойным капитаном. На всякий случай он, однако ж, по дороге читал вслух все, что знал, из Катехизиса: «О смертных грехах», «О делах милосердия», «О святых таинствах святой матери церкви» — все. Возле последнего дома парнишка в ужасе попятился. Он увидел призрак, белевший во тьме; призрак, сгорбившись, стоял под каштаном.