Палач и Черная птичка
Шрифт:
— Ты можешь спросить меня о чем угодно, и я честно тебе отвечу.
Его глаза вспыхивают в тусклом свете.
— Серьезно?
— Ага. Давай. Что угодно.
Роуэн прикусывает губу, размышляя. Ему требуется много времени, чтобы определиться с вопросом.
— Ты хотела уехать, когда мы были в Западной Вирджинии, а я убил Фрэнсиса. Почему не уехала?
Образ Роуэна, стоящего на коленях на дороге, всплывает в голове. Я столько раз думала об этом, о том, как он обрушивал безжалостные удары на человека, зажатого в тисках безумия. Я наблюдала из тени, и когда Роуэн замедлился и остановился, я попятилась.
И первым словом, сорвавшимся с его губ, было мое имя.
Я отступила лишь на два шага назад. И даже ни разу не отвернулась.
— Ты звал меня. Словно что-то потерял. Я… — я сглатываю, и его прикосновение находит меня из тени, след покалывающего тепла течет вверх по моей руке и снова спускается вниз. — Я знала, ты не просто хотел, чтобы я осталась. Тебе это было нужно. Давненько во мне так не нуждались.
Его нежная ласка находит мою щеку, что контрастирует с жестокостью, оставившей шрамы на его костяшках пальцев той ночью.
— Наверное, сейчас это уже довольно очевидно, но я рад, что ты осталась.
— Я тоже, — наклоняюсь ближе и прижимаюсь к его губам, наслаждаясь его знакомым запахом и теплом. Когда отстраняюсь, говорю: — Можно мне задать вопрос несмотря на то, что я проиграла?
Смех Роуэна прерывает поцелуй в мой висок.
— Ладно, дам тебе поблажку. Но только один вопрос.
— Я помню, как ты шептал Фрэнсису что-то перед тем, как избить. Что ты сказал?
Пауза молчания между нами затягивается, и на мгновение кажется, что он не собирается отвечать. Роуэн просовывает руку под мою подушку и притягивает ближе, пока моя голова не оказывается у него на груди, его сердцебиение успокаивает в темноте.
— То же самое, что говорил тебе перед его смертью: «моё», — наконец произносит он. — Сказал, что ты моя.
Когда этот кусочек головоломки встает на место, мне немного больно, как будто сердце сейчас треснет, чтобы освободить место для него. Вроде и не верится как-то, что Роуэн все это время был уверен в нас, кем мы можем стать и в своих желаниях. Он терпеливо ждал, когда я догоню его.
Я запечатлеваю поцелуй на его груди и прижимаюсь щекой к его сердцу.
— Да. Наверное, так оно и есть.
Мои глаза медленно закрываются, и когда я открываю их в следующий раз, комната залита рассветом, который проникает сквозь решетчатые жалюзи.
Я все еще в объятиях Роуэна, его ноги переплетены с моими, рука обвивает мою талию. Он крепко спит. Я пользуюсь моментом, чтобы просто понаблюдать за подергиванием его век и ровным подъемом груди, а затем высвобождаюсь из его объятий и ускользаю прочь. Когда заканчиваю все дела в ванной, он еще не шевелится, поэтому я молча одеваюсь и оставляю его.
Запах кофе и сдобного теста тянет вниз по коридору. Когда я добираюсь до столовой, Роуз уже там, ее темные волосы заплетены в свободную
косу, перекинутую через плечо, а перед ней стоит тарелка с вафлями. Она поднимает голову, когда я подхожу, и одаривает меня яркой улыбкой, ее большие карие глаза приветливы.— Доброе утро, — говорит она. — На кухне много чего. Угощайся.
— Спасибо. И прости.
— За что? — говорит Роуз с полным ртом вафель. Ее взгляд мечется по сторонам, и она прищуривается на меня, как будто пытается понять, не обворовала ли я ее ночью.
— За то, что… кричали.
Роуз просто пожимает плечами и опускает взгляд на тарелку с едой.
— Милая, я живу в цирке с пятнадцати лет. Я могу спать на качелях, если придется.
Я фыркаю от смеха и иду дальше, беру с полки две кружки, чтобы налить кофе.
— Вчерашняя фраза про клоунов теперь обрела смысл.
— Ну, что бы там ни происходило, — говорит она, глупо, преувеличенно подмигивая, когда я встречаюсь с ней взглядом через кухонный остров, — я ничего не слышала. Но он… выглядит немного потрепанным.
Я поворачиваюсь, когда в столовую входит Фионн в пижаме, его волосы взъерошены, глаза полуприкрыты. Он тащится прямиком к холодильнику и достает бутылочку с пробиотиками. Когда я смотрю на Роуз, у нее озорная улыбка.
— Выспался, док? — спрашивает она. — Я спала как убитая. Хотя не уверена насчет Слоан и Роуэна.
Фионн бросает на нее мрачный взгляд. Но в нем есть скрытый жар.
— Прости, — говорю я, мои щеки пылают огнем. — Вы были так добры, что приняли нас без предупреждения. Мы не хотели вас… заводить… хм. И все такое.
— Не волнуйся, Черная птичка. С ним все будет в порядке. Доктор «Синие яйца» просто завидует.
Роуэн подходит к нам в спортивных штанах с низкой посадкой, а сверху ничего нет, кроме восхитительных мышц и татуировок. Я краснею во второй раз, когда он останавливается рядом со мной, целуя в висок.
— Оденься, неудачник, — ворчит Фионн, когда Роуэн хлопает его по спине и проталкивается мимо, чтобы взять молоко.
— Зачем? Я думаю, полезно периодически напоминать тебе, что, даже если ты тратишь целые дни на миллион подходов берпи, я все равно тебе зад надеру.
Фионн выглядит так, будто хочет возразить на это, но его взгляд скользит по мускулистому и покрытому шрамами телу старшего брата, потом он переосмысливает эту идею.
— Я же сказал не напрягаться, — возражает он. — Отдыхать. Никаких жестких… занятий спортом.
Ухмылка Роуэна — не что иное, как дьявольская.
— Мы не занимались спортом. Мы занимались сексом.
Роуз хихикает за столом и отправляет в рот еще один кусочек вафли.
— Офигеть. Я тащусь от них. Можно они останутся с нами?
— Нет, — Фионн пристально смотрит на Роуз, а затем на Роуэна, переключает внимание на меня, выражение его лица приобретает извиняющееся выражение. — Извини, но при нормальных обстоятельствах — что бывает часто, — вон тот придурок, — говорит он, тыча большим пальцем в сторону брата, — будет превращать мою жизнь в ад из-за того прозвища. Мне нужно спать по ночам. И тебе тоже. Вообще, тебе лучше взять отпуск на пару недель, пока руке не станет лучше.
— У меня впереди еще неделя отпуска, — отвечаю я. — Я не брала больничный почти два года, так что это не будет проблемой.