Paradisus

вихрь.

Печка загудела, выплюнув на пол несколько угольков. Сгорбленная спина

сидящего у печки человека пришла в движение, рука потянулась к щипцам.

Жарковато - я привык к прохладе, но одергивать Николая не хотелось.

Пусть старается.

Я отхлебнул кипятка, надкусил сухарь.

Николай заскрежетал заслонкой.

– Протопил?

– Да, конунг.

– Не угорим?

– Обижаешь, конунг,- лицо Николая порозовело.

Чудн о встретить в Джунглях человека, способного смутиться от пустяка.

– Присядь, - я кивнул на стоящее у стола полено.

– Конунг?

– Садись.

Николай неловко примостился за столом.

– Держи тварки, Николай.

Стрелок отшатнулся от протянутой руки.

– Слушай, - поморщился я. – Ты сам просил перевести тебя из продвагона,

разве нет? Или желаешь обратно к Машеньке?

Николай взял тварку тонкой рукой.

– Спасибо, конунг.

Ну, то-то же.

Что сверкает в головах игроков, которых холод и ожидание терзают на

Поляне сильнее стаи свирепых тварей, когда, завидев в снежном мареве

набыченную голову локомотива, вдруг понимают, что это не спасительный

Последний Поезд, а транспорт стрелков?

Скорее всего, ими просто завладевает страх. Страх за Теплую Птицу.

Ни голод, ни холод, ни ядовитая вода, ни твари не отняли у игроков любви к

Теплой Птице; и страх за то, что отличает живую тварь от камня, заставляет их

метаться по Поляне. Продираться через хищный кустарник в Джунгли – прочь!

Вы-жить!

Олегыч, как и положено, начал сбрасывать скорость заблаговременно, так,

чтобы поезд остановился как можно ближе к Поляне.

Командир зачгруппы Самир, крупный стрелок с клокастой бородой и

блестящими злыми глазами, поприветствовал меня кивком головы.

Я закрыл за собой дверь, связывающую первый вагон с вагоном группы

зачистки. Здесь удушливо воняло портянками (вон, развешены у печки); на стене -

большая перепачканная фотография голой девки, в углу - бак для мочи.

Бойцы - Осама, Богдан, Сергей, Джон - нестройно протянули:

– Слава конунгу.

Никто не удивился моему приходу, совсем не обязательному. Зачгруппа –

стрелки матерые, не нуждающиеся в напутствии конунга.

Самир сел на кровать и принялся зашнуровывать ботинок.

Сергей вертел в руках автомат, Джон подкреплялся тваркой. Богдан,

белобрысый стрелок с оторванным ухом, сжимал и разжимал кулаки.

– Что, Ухо, не терпится диким глотки порвать?
– обнажив черные зубы,

спросил Осама.

– Не терпится, - хохотнул Богдан.

– Знаю я, отчего ему не терпится, - вставил Сергей, отрываясь от оружия. –

Надеется, что на Поляне найдется что-нибудь получше этого.

Он кивнул на фотографию голой самки на стене.

– А то тебе не надоело дрочить,- ухмыльнулся Богдан.

Стрелки засмеялись, кто громче, кто тише.

– Заткнитесь.

Самир поднялся. Мощный торс закован в куртку цвета хаки, взгляд из-под

шлема цепок и суров, автомат висит так, что ясно: когда надо, мгновенно

соскользнет с плеча.

– Зачгруппа готова, конунг.

Сейчас я скажу это. Иначе, зачем я пришел сюда?

Самир смотрел на меня. Скрежет колес вызвал неприятный холодок в

деснах.

Если я отдам приказ не убивать диких на Поляне, в отряде начнется

брожение, которое не вытравить кокаином… Убийство для стрелков – тот же

кокаин.

– Поезд стоит, конунг, - сообщил Самир.

– На выход.

Я смотрел, как стрелки выпрыгивают на рыхлый снег, как мечутся в лесу

смутные тени: прочь! Жить!

Когда послышались первые автоматные очереди, я повернулся к двери.

Скоро должен придти с докладом Самир…

2

КОСТЕР

В вагон постучались.

Николай, даром что храпел на соломенном тюфяке в углу, мигом вскочил,

откинул задвижку.

Самир. Лицо красное от мороза, на плечах – снег; дышит тяжело, в глазах –

огоньки непрошедшего возбуждения. Того особого возбуждения, что испытывает

лишь охотник за человеком.

– Конунг, зачистка прошла успешно.

Кто бы сомневался?

– Сколько, Самир?

– Двенадцать диких.

Двенадцать! Многовато...

– Спасибо, Самир, - я отвернулся, давая понять, что доклад окончен.

Но стрелок не торопился покинуть вагон.

– Конунг, бойцы …

– Самир? – я взглянул на стрелка.

– Конунг, бойцы просят...

– Что? – подчиняясь неведомому порыву, я вскочил, глядя в темные, с

желтыми точками глаза. – Что просят бойцы?

Самир отвел взгляд, проговорил:

– Удвоить дозу.

Злость овладела мной.

– Удвоить дозу, ядри твою душу? За что? За то, что ты выполнил свою

работу?

– Но конунг…

– Вон!

Пятясь, Самир покинул вагон. Я опустился на стул. Рука нащупала нож и с

силой вогнала в столешницу.

– Сволочь.

Я тщетно пытался вытащить нож, застрявший в плотной доске. Подняв

глаза, увидел окаменевшее от страха лицо Николая.

– Привыкай жить с конунгом.

Истопник вздрогнул, теребя в руках кусок бересты.

Поглазеть на костер собралось немного бойцов, большинство предпочло

теплые вагоны и горячий концентрат.

Над дюжиной человеческих тел, сложенных в неаккуратную горку -

ущербная луна.

«Трупы во избежание увеличения популяции тварей, надлежит сжигать

вместе с одеждой».