Paradisus

круги.

– Ты чудак, Андрей. Ну, стрелки подстрелили Снегиря… А завтра завалят

меня, послезавтра – тебя. Это резервация, привыкай.

– Заткнись, - повторил я, уже не чувствуя злобы, - только усталость. Я

понимал, к чему он завел весь это треп: намекает, что безнадежного Снегиря

можно бросить здесь.

Раненый застонал.

– Пить!

Я зачерпнул ладонью из лужи. Снегирь ухватился за мою руку со всхлипом

и долго не отпускал. Его губы были шершавые и горячие.

– Поднимайся, Снегирь, - я ухватился за отворот куртки. – Киркоров, помоги.

Тот вздохнул и подставил плечо.

Мы выволокли Снегиря наружу и рухнули на снег. Я дышал полной грудью,

втягивая внутрь себя холодный ночной воздух, - дышал и не мог надышаться. Мне

казалось, что там, во мраке подземелья, я был мертв, и вот теперь ожил, вернее,

родился заново. Я не дышал сейчас – я ел воздух, вместе с дымком далеких

пожаров, вместе с лунным светом, вместе с ледяными иголками звезд, вместе с

крупными снежинками.

Застонал Снегирь.

Я поднялся.

Над обломками кремлевской стены колыхалась поземка.

– Киркоров, покарауль здесь, я за подмогой. Вдвоем мы не одолеем и сотни

метров…

9

СЕРЕБРИСТАЯ РЫБКА

Теплая Птица покинула Снегиря к вечеру следующего дня. Перед тем, как

умолкнуть навсегда, он повернул ко мне искаженное мукой лицо и прошептал - не

знаю, услышал ли кто-нибудь, кроме меня: «Андрей, не напрасно. Не

напрасно…».

Марина и Букашка плакали. Христо, склонив на бок голову, задумчиво

смотрел на горящую свечу. Вовочка и Киркоров перешептывались, поглядывая на

умершего.

«Не напрасно…» Несложно понять, что силился сказать Снегирь, и почему

он обращался именно ко мне.

До последней своей секунды он верил в возрождение. Верил, покидая этот

мир, становясь прахом, проваливаясь в ничто, - он верил! Кто бы мог подумать,

что в этом мягкосердечном любителе собак живет вера такой силы,

неподвластная даже тлену. Глядя на желтеющее лицо мертвеца, я вдруг увидел

за что именно Снегирь отдал свою Теплую Птицу.

За мир без насилия, светлый и радостный, мир покоя и справедливости.

Красивая женщина спускается к чистой речке с кувшином, зачерпывает лазоревую

струю воды.

– Андрей, Илюша, - кричит женщина. В ее голосе – удивление счастью.

Мужчина и мальчик, смеясь, спускаются к ней по круче. Ветерок колышет их

светлые волосы.

– Посмотрите, мальчики.

В кувшине, разрезая воду трепещущими плавничками, плавает

Серебристая Рыбка.

Свеча, замигав, погасла.

– Что ж, пора, - поднялся Христо, дождавшись, пока Букашка зажжет новую.

Я и Киркоров обернули Снегиря холщовой материей. Он был холодный, как

лед. Подняв, понесли вслед за Букашкой.

На улице завывала метель, и к ее завыванью примешивалось нечто

постороннее, живое.

– Воют, - проговорил Вовочка, зябко кутаясь в бушлат. – Почуяли, звери, что

хозяин ушел.

Это и вправду выли псы Снегиря.

Река несла куда-то зеленоватые воды. Мутная луна смотрела на шестерых

людей, провожающих в последний путь седьмого. Неподвижность и тишина,

тишина и неподвижность…

– Друзья мои, - негромко сказал Христо, - Братья мои, сестры мои. Где-то

там, на небе, есть кто-то, я знаю, - трудно в это поверить, - я и сам, кажется, не

верю, но кто-то есть. Этот кто-то, плохой он либо хороший, ждет всех нас. Ждет –

и это значит, мы не одиноки. Нет с нами Снегиря, - его голос сорвался. – Он

отправился к тому, кто ждет его. И к тому, что его ждет. Надеюсь, нашего Снегиря

ждет только хорошее…

Букашка заплакала. Киркоров, сопя, привязал к ногам покойника тяжелый

камень.

Удар тела о воду резко, словно выстрел, разорвал тишину. Туча брызг

окутала Снегиря и медленно утянула на дно. Наконец, все успокоилось, лишь

расходящиеся к противоположному берегу круги напоминали, где исчез человек.

Скоро пропали и они.

– Покойся с миром, Снегирь, - произнесла Марина.

Некоторое время мы все стояли, глядя на реку. Каждый думал о своем.

– Идемте, - сказал Христо. – Нужно поесть и ложиться спать. Мы живы, а

живым это необходимо.

– Андрей.

Непрочный сон покинул меня. Лицо Марины белело в темноте.

– Да?

– Обними меня.

– Марина, нужно спать.

– Мне холодно.

Сущий ребенок! Я повернулся на постели и крепко обнял ее. Лицо Марины

влажное, губы соленые.

– Плачешь?

– Жалко Снегиря.

– Да, - я вздохнул. – Он был настоящий.

– Настоящий кто?

– Ну, друг настоящий. Человек настоящий.

– А.

Она высвободилась из объятий и села, обхватив руками колени.

Из коридора донеслись неторопливые шаги. Букашка совершала ночной обход.

– Андрей, ты когда-нибудь представлял себе возрожденный мир?

Серебристая Рыбка заскользила перед моими глазами.

– Нет, не представлял, - соврал я.

– А вот я часто представляю, - задумчиво сказала Марина. – Знаешь,

Андрей, как бывает: насмотришься на все эти зверства, и на душе усталость,

неверие ни во что, просто … хочется умереть. Я тогда закрою глаза, и вот он, мир

Христо.

– Христо?

– Не только Христо, но и мой, и твой, и всех хороших людей. Я вижу дома -

не те бетонные коробки, что служили бывшим, а деревянные – непременно

деревянные – красивые дома. Люди, живущие в них, приветливы и внимательны