Пари
Шрифт:
Мне захотелось постучаться головой о стол или иную другую жёсткую поверхность.
— Папа… Ну сколько ж можно?! Я тебе сотню раз повторил, что нет никаких мальчиков! И я тогда не пил! На меня на пикнике коньяк вылили. По ошибке!.. И у Лёши я просто спал на диванчике! А из-за твоей дурацкой СМСки я тогда чуть шею себе не сломал!
— Зря мы с тобой, Галя, дело на самотёк пустили, — входя на кухню, начал папа. — Парень годами по сборам и соревнованиям мотался. У них там одни мужики вокруг! Сбили парня с пути истинного! Где ему там обращению с девочками научиться?
Мама
— Он и теперь, Галя, куда пошёл? Правильно, туда, где баб нет!
И тут я понял, как так выходит, что люди совершают глупости и даже смертоубийства в состоянии аффекта. Я, конечно, не девочка, и резких гормональных всплесков у меня быть не должно, но от обиды на отцовские слова у меня внезапно сорвало тормоза.
— Знаешь, что? Я, пожалуй, зря тогда не ушёл… к бабушке или ещё куда. С меня хватит! Сколько можно?! Или тебе так хочется, чтобы я непременно оказался геем? Тогда… Тогда… Тогда усынови Вадика. От него из-за голубизны родители отказались.
Настроение папашиным демаршем было испорчено вчистую. Я оттолкнул от себя тарелку и слез с диванчика.
— И вообще… Я вот завтра же женюсь! Хотя, нет. Завтра не получится. Сразу после дня рождения! — выдал я, вынесся в коридор, перепрыгнул из шлёпанцев в кроссовки и, не шнуруя их и не дожидаясь лифта, помчался по лестнице вниз.
Ещё от парадной я позвонил Маше, велел одеваться и ждать меня внизу, завязал шнурки и припустил бегом в сторону её дома.
— А мы, собственно, куда? — задала вполне резонный вопрос Маша, когда я, для верности ухватив её за руку, повлёк её за собой. — Куда ты меня тащишь?!
— С родителями знакомить! А завтра с утра поедем заявление подавать. Надоели! Домыслы какие-то строят… Навоображали себе… чёрт знает что… и меня совсем не слышат…
— Дим… А, Дим! Я ж не одета толком… И не накрасилась!
— И так сойдёт! — не оборачиваясь, буркнул я. — Я им сейчас тебя предъявлю, соберу вещи и уеду к бабушке. А потом комнату сниму… или квартиру… В общем, что-нибудь придумаю. Не могу я с ними больше! Пусть Эллочку воспитывают, раз с моим воспитанием запоздали!
В парадной я фактически затолкнул Машу в лифт и нажал на нужную кнопку.
— Вот! — объявил я, когда на мой звонок родители открыли дверь. — Знакомьтесь. Это — Маша. Это — мама. Это — папа. А ещё есть Эллочка, — выдал я.
— Но Димочка… — начала было мама.
— Никаких «но»! Надоело! Сами сказали, что меня поздно воспитывать! Вот Эллочкиным воспитанием и займитесь!
Я заскочил в большую комнату, схватил рюкзачок, затолкал в него из шкафа, что первое попало под руку, и бегом вернулся в прихожую, как раз вовремя, чтобы услышать папино:
— … отдаёте себе отчёт в том, что вас с ним ждёт?
— Вполне, — вздёрнула голову Маша. — Дима — мой. И никому другому не обломится.
На этих словах я объявил:
— На этом знакомство объявляется закрытым. На свадьбу мы вас не приглашаем, но о дате регистрации в известность поставим. Идём отсюда, Маш, — я щёлкнул собачкой замка и подтолкнул Машу к выходу.
В памяти
откуда-то всплыло киношное «Умалишённых не регистрируют!» Я захлопнул за собой дверь и повлёк Машу вниз по лестнице.Дотащив её за собой до угла дома, я уселся на весёлой расцветки скамеечке на краю детской площадки. Маша опустилась рядом.
— Что это было? — услышал я. — Предложение руки и сердца?
— Типа…
— Нет, ежели что, я согласна, но… Они тебя там что, совсем допекли?
К этому моменту мне стало стыдно своего взбрыка, но папаша тоже хорош, что тут ещё скажешь?
— Не то, чтобы очень… Просто… Так вышло… — дал невероятно подробное и развёрнутое объяснение происходящему я. Думаю, в тот момент Маша наверняка пожалела, что связалась со мной.
— Я сейчас бабушку предупрежу, — я вытащил телефон.
— Какой же ты ещё маленький… — вздохнула Маша. — Звонить пока не надо. Сделаем так: ты сейчас меня у дома подождёшь, а потом мы кое-куда сходим.
В ответ я пожал плечами.
Когда Маша вышла из парадной, при ней была сумочка и целлофановый пакет.
— Нам тут недалеко, — объявила она.
Выхода у меня не было, и я поплёлся за ней. Шли мы недолго. Мы вошли в дом постройки конца восьмидесятых и, проигнорировав лифт, поднялись на второй этаж. Маша достала ключ и отперла крайнюю со стороны лестничного окна дверь.
— Вот… Прошу… — она жестом пригласила меня войти.
В квартире было чисто, гулко и почти пусто. Было видно, что в ней давно никто не живёт, а ремонт хозяева, наверное, делали сразу после въезда.
— Мы сюда родственников селим, когда они в Питер приезжают, — объяснила Маша. — А вообще-то, квартира моя. Мне её троюродная тётя завещала.
Я мялся у двери.
— Не стой как бедный родственник, — скомандовала Маша. — Заходи. Раздевайся…
В животе у меня внезапно громко заурчало.
— А поесть тут что-нибудь есть? — спросил я.
— Есть — нет. Пить — есть, — рассмеялась Маша.
========== Часть 20. Женюсь. Женюсь… ==========
— Лучше есть, — отозвался я. — Потом — пить. Да и то, смотря что.
Как выяснилось, в большой комнате в одном из отделений секретера находилось нечто вроде бара с разнокалиберными бутылками. Я хотел было пошутить по поводу спаивания несовершеннолетних, но хорошо, что вовремя опомнился и промолчал, вспомнив, чем закончилась моя шутка про совращение малолетних.
В отключённом стареньком холодильнике обнаружились две банки с солёными огурцами и несколько баночек с вареньем. Больше, если, конечно, не считать начатой пачки чая, соли и сахара, ничего съедобного в квартире не нашлось.
— Ну не подумала я, — оправдывалась Маша, выгребая из принесённого ею пакета зубную щётку, пасту, ведёрного размера косметичку и (тут я не сдержался и заржал в голос) огромную упаковку резиновых изделий номер два.
В итоге было принято решение заказать пиццу. Две пиццы. Больших. Но сейчас. Половины от одной и второй были закинуты в старенький холодильничек на завтра.
Огромный диван был успешно крещён. Он не скрипел, и соседи нам в стену не стучали. Переезд можно было признать успешным.