Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь
Шрифт:
Развитие промышленности тормозила также деятельность муниципального Санитарного совета, организованного еще в 1802 году по инициативе химика Каде-Гассикура. Многочисленные королевские ордонансы и полицейские указы постоянно расширяли перечень тех отраслей промышленности, для открытия которых требовалась предварительная «экологическая экспертиза»; к 1825 году в этом перечне насчитывалось уже около двух сотен наименований. Получали разрешение на открытие своих предприятий далеко не все. Несмотря на это, экологическая ситуация в Париже оставалась неблагополучной. Например, на берегу реки Бьевры помимо знаменитой мануфактуры Гобеленов располагалась еще сотня различных предприятий (среди них два десятка дубильных цехов и столько же кожевенных мастерских), и все они спускали свои отходы в реку. В результате вода становилась черной и зловонной, что не мешало прачкам стирать в ней белье. Вдобавок время от времени река пересыхала, и это затрудняло деятельность предприятий, расположенных на ее берегах.
Санитарный совет регулировал и использование на парижских предприятиях новой техники, такой, например, как паровые машины. Они начали входить в употребление на столичных фабриках еще в эпоху Реставрации, однако их считали чрезвычайно опасными – и не без основания, поскольку они нередко взрывались. Для установки новой паровой машины требовалось разрешение Санитарного совета; в год таких разрешений выдавалось около десятка (в 1825 году – году наивысшего экономического подъема – целых 19 штук), и к 1830 году паровых машин в Париже насчитывалось около 130.
При Июльской монархии к обстоятельствам, тормозившим развитие парижской промышленности, добавился еще и «социальный фактор»: Луи-Филипп и его префект Рамбюто не поощряли создание в столице больших заводов, потому что боялись скопления рабочих – возможного источника мятежей.
Некоторые столичные производства традиционно были связаны с определенными кварталами: так, дубильщики трудились в предместье Сен-Марсель на берегу Бьевры; горшечники облюбовали Новую улицу Святого Медара (в районе Королевского Ботанического сада); шляпники имели мастерские на Каирской улице; изготовители роялей – в квартале Маре и т. д. Предместье Сен-Марсель славилось также фабрикой Гобеленов, точнее, Королевской мануфактурой тканей, основанной еще в середине XV века Жаном Гобеленом. Все любознательные путешественники считали своим долгом побывать на этой фабрике. А.И. Тургенев посетил ее в октябре 1825 года и описал свои впечатления в дневнике: «Нас повели прямо в рабочие комнаты (ткацкие), и смотритель раскрывал начатую работу каждого стола, чтобы показать нам производство работ и то, что уже сделано на каждом столе. Живость красок и прочность тканей удивительные! Все черты, все оттенки живописи выражены во всем их блеске и с удивительною верностью. Картины, с коих ткачи списывают свои ткани, вывешены у них за спиною. Художник имеет перед собою ткань свою (canevas), а за собою модель, на которую он иногда взглядывает для сравнения оттенков (la teinte des fils) с тою частью картины, которую он выражает на ткани своей. Подражание природе кистью повторяется еще раз шерстяною тканью. <…> Для работников есть школа рисования, и в сем же самом заведении ежедневно делается курс химии, appliqu'ee `a la teinture [применительно к крашению тканей]. <…> Четыре ateliers [цеха], в каждом несколько станов».
С другой стороны, в Париже имелись и кварталы, где сосуществовали самые разные ремесла, например Сент-Антуанское предместье, испокон веков служившее местом обитания трудового люда (недаром именно здесь в 1789 году начались волнения, которые привели к взятию Бастилии). В Сент-Антуанском предместье можно было отыскать мастерские по изготовлению мебели, фарфоровой и металлической посуды, хлопчатых и шерстяных тканей, обоев и ковров, крахмала и клея и многого другого.
Среди отраслей парижской промышленности первое место по объему и интенсивности развития занимало строительство. Строители были связаны с многочисленными поставщиками, от которых получали необходимые материалы. И в эпоху Реставрации, и при Июльской монархии строительство оставалось приоритетной сферой производства, хотя годы строительного бума регулярно сменялись периодами относительного затишья.
Но втором месте по степени распространенности стояли ремесла, связанные с изготовлением тканей, пошивом одежды, изготовлением ювелирных украшений, а также ремесла, связанные с интеллектуальной и художественной сферой, – такие как книгопечатание, изготовление гравюр и музыкальных инструментов и проч. Это вполне предсказуемо.
Гораздо удивительнее другой факт: уже в эпоху Реставрации в Париже были хорошо развиты различные отрасли тяжелой промышленности. Здесь работало около сотни химических предприятий, производивших серную кислоту и глауберову соль. Из останков животных, поставляемых скотобойнями, изготовлялся «животный уголь», который широко использовался на сахарорафинадных заводах. Сахар-сырец поступал с Антильских островов в большом количестве, и новые заводы по его переработке открывались постоянно (в одном только 1822 году возникло шесть таких заводов). Создавались и заводы по производству крахмала из картофеля, а также пивоваренные заводы (к 1823 году в Париже их было три с лишним десятка).
Во французской столице активно развивалась металлургия, возникали плавильни и литейни, где изготавливались необходимые для строительства железные конструкции. Кроме того, в городе действовали многочисленные фабрики по производству инструментов для разных отраслей промышленности. Правда, порой они располагались не в самом городе, а в его окрестностях. Так, большой завод
Менби и Вильсона, где пять паровых машин приводили в движение многочисленные станки, мехи и молоты, был расположен в ближайшем пригороде Парижа – Шарантоне. На этом заводе, где трудились семь сотен рабочих, были построены первые металлические пароходы, плававшие по Сене.Состояние парижской экономики зависело от меняющейся исторической обстановки, причем эта связь порой носила парадоксальный характер. Когда летом 1815 года, после сражения при Ватерлоо, союзные войска вошли в Париж, жители столицы оказались в очень трудном положении. Каждый из двенадцати округов был подчинен офицеру союзной армии, а все вместе – прусскому генералу барону фон Мюфлингу. Содержание союзных войск в течение 1815–1816 годов обошлось городу в 42 миллиона франков! Казалось бы, все это не могло не подействовать на экономику самым губительным образом; однако появление огромного числа иностранцев оказалось в высшей степени благоприятным для развития торговли и ремесел: офицеры посещали кафе и рестораны, покупали модные товары для своих жен и дочерей, спускали немалые суммы в игорных домах. Парижские легенды гласили, что великий князь Константин Павлович потратил за месяц пребывания во французской столице 4 миллиона франков, англичанин герцог Веллингтон – 3 миллиона за полтора месяца, прусский фельдмаршал Блюхер со своим штабом – 6 миллионов… Пусть даже эти цифры преувеличены, не подлежит сомнению, что иностранцы существенно пополнили кошельки многих парижан: ювелиров, портных, рестораторов, актрис, женщин легкого поведения и прочих.
В конце ноября 1815 года (после подписания второго Парижского договора) знатные иностранцы начали покидать Париж, и его торговое благоденствие пошло на спад. Сказались и необходимость платить репарации, и промышленная конкуренция со стороны Англии (которой не было при Империи благодаря континентальной блокаде). Вдобавок 1816 год оказался неурожайным, Парижу грозил голод, стремительно росло число нищих и безработных, увеличивался объем закладов в ломбардах, а курс государственной ренты снижался.
Новый подъем парижской экономики начался летом 1818 года: в городе вновь оживилось строительство, так что рабочих рук даже не хватало; активно действовали типографии и прядильные фабрики. 9 октября 1818 года на Ахенском конгрессе было подписано соглашение о полном выводе оккупационных войск с территории Франции. Казалось бы, радостное известие должно было оздоровить ситуацию, однако оно, напротив, умножило число финансовых спекуляций на французской бирже и спровоцировало резкие колебания курса ренты. Следствием стало банкротство многих мелких финансистов и коммерсантов, и в последующие два года говорить об экономическом росте не приходилось.
До 1822 года продолжалось накопление капиталов, а в первой половине 1823 года финансовый мир вновь начало лихорадить: банкиры опасались дурных последствий отправки французского экспедиционного корпуса в Испанию для защиты тамошней королевской династии от революционеров. К тому же представители либеральной буржуазии, выступавшие против этой войны, нарочно раздували панику, что приводило к новым банкротствам и росту безработицы. Впрочем, к осени 1823 года война в Испании успешно завершилась, и финансовый мир Франции воспринял это как знак укрепления режима. Поэтому в 1824, а особенно в 1825 году начался такой бурный подъем строительства, какого Париж не видел за все годы Реставрации (об этом уже шла речь в главе десятой). Благотворную роль сыграли и торжества по случаю коронации нового короля, Карла X. Однако уже в конце 1825 года начали сказываться последствия британского финансового кризиса, все экономические показатели опять поползли вниз, а число несостоятельных должников в долговых тюрьмах Парижа выросло в полтора раза.
Некоторое оживление производства наметилось в 1828 году, но зимой 1828/1829 годов ситуация снова осложнилась из-за неурожая, а год спустя – из-за неслыханных холодов, парализовавших как строительные работы, так и доставку топлива и других товаров.
Наконец, очередной подъем экономики был остановлен уже не природой, а политикой – в июле 1830 года, как известно, в Париже произошла революция, которую сразу окрестили «революцией банкиров и журналистов». С журналистами все ясно: именно они протестовали против ордонансов Карла X, отменявших свободу печати. Что же касается банкиров, то они (в частности, те, кто входил в число депутатов) также принимали активное участие в событиях «трех славных дней» и вскоре получили реальную политическую власть. Однако назначение Лаффита главой правительства не прибавило коммерсантам уверенности в завтрашнем дне, поскольку этот финансист сам был близок к банкротству. Муниципальные благотворительные мастерские, которые должны были дать беднякам возможность хоть как-то заработать на жизнь, сами попали в затруднительное положение, так как у городских властей не осталось денег на их содержание. Тогда префект Одилон Барро договорился с банкиром Казимиром Перье о займе 2 миллионов франков: эта сумма позволила одновременно и привести в порядок парижские мостовые, искореженные во время июльских уличных боев, и дать работу многим парижанам, потерявшим ее из-за революции. Впрочем, при обилии бедствующих жителей столицы и такая немалая сумма была, в сущности, каплей в море.