Пароход

– Не волнуйся. Всё будет хорошо. Что опять за слёзы? – Он обнял её.

– Можно я останусь у тебя до утра? – попросила Лилиан.

– Можно, – не возразил Сергей Сергеевич.

Он укутал Лилю одеялом и поцеловал в губы. Она улыбнулась, закрыла глаза и замерла, покорившись сну в кровати любимого ей мужчины. Алябьев сел за стол, выпил ещё один стакан уже остывшего чая, и при свете потолочной лампы углубился в чтение принесённых ему газет, ибо уже давно не интересовался тем, что творится в Советской России. Теперь – обязательно нужно было. А что там творилось? Там была сплошная диктатура пролетариата, установленная товарищем Сталиным и его помощниками. Они упорно добивали тех, кто, по их мнению, либо сам хотел стать полновластным диктатором либо чем-то противился этой самой диктатуре. Взять того же Троцкого. Заслуги этого еврея в победе красных над белыми были ключевыми. Это признанный факт. И вот теперь он – ярый оппозиционер, и вместе с тремя десятками таких же неугодных оппозиционеров отправлен в ссылку. Что будет итогом этой ссылки – яснее ясного! Дайте лишь срок. Или эти, как их там, Бухарин с Рыковым: они в противовес Сталину, упирающему на ликвидацию НЭПА и коллективизацию сельского хозяйства, настаивают на его продолжении и резко критикуют экономическую политику большевистского лидера. Погодите, ребята, тоже в ссылку отправитесь, а то и сразу «в штаб генерала Духонина», зверски убитого в 17-м революционными солдатами-матросами, можно сказать, за просто так – кровушки им захотелось. А взять полсотни специалистов угольной промышленности Донбасса, обвиняемых во вредительстве, саботаже и контрреволюционном заговоре? Неужели эта дореволюционная интеллигенция на самом деле умышленно вредила советской экономике, и за полученные от иностранных разведок большие деньги скрывала ценные угольные месторождения для того, чтобы после падения Советской власти вернуть их нетронутыми прежним хозяевам? Что-то с трудом в это верилось. Ну, да пёс ним! Любая власть неугодных ей уничтожает. Политика – она и есть политика, но уж что-то больно этой политикой все советские газеты были отягощены, все под соусом непримиримой классовой борьбы. Складывалось ощущение, что советских граждан заставляли жить не так как они того хотят – свободно и от того счастливо, а так как нужно партии большевиков – в полном подчинении её жестокой воле. Ну-ну… Не одна империя от подобной политики пала.

Вот к таким выводам пришёл Сергей Сергеевич Алябьев, начитавшись принесённых ему газет и в своём роде «классово подковавшись». Спроси его теперь, например, о Пленуме ЦК ВКП(б), на котором Сталин выступил с речью «Об индустриализации и хлебной проблеме» – врасплох не застанешь. Он махом разъяснит спросившему, кто такой товарищ Сталин, а если потребуется, так он, как «чистокровный и сознательный пролетарий», ненавидевший всю мировую «контру», и донос куда следует настрочит – не отмоешься. А как же иначе? Идёшь в тыл врага – сам будь этим врагом.

6-го сентября в назначенный час Алябьев и Тибо пришли на тесную улицу Кота-Рыболова. Дюпре Пти, похожий на пирожок, в круглых очках-консервах, уже ждал их вначале этого своеобразного «коридора», шириной меньше сажени. Дюпре наверняка детально описали его гостей, потому что он первым помахал им рукой, и когда они подошли, он, ничего не говоря и ничего не поясняя, жестом позвал Алябьева и Дюрана за собой. Они повернули на рю де ля Юшет и, немного пройдя, вошли в один из жилых домов. Здесь на втором этаже в маленькой квартирке у Дюпре была фотолаборатория, явно подпольная. Теперь Сергею Сергеевичу и Тибо стало понятно, почему им с Дюпре обязательно было встретиться: он фотографировал нужных Тетерину людей для всяких необходимых документов, а это ещё раз подтверждало, что коммерсант соглашается с условиями Алябьева.

Сделав снимки, фотограф сухо сказал им:

– Господа, я вас больше не задерживаю. Провожать не буду – работы много.

Выйдя на улицу, Тибо сказал Алябьеву:

– Мсье, я полагаю… Нет, я даже настаиваю на том, чтобы мы пошли параллельным путём с господином Тетериным. Вы не против ещё раз сфотографироваться? Но в другом месте? – и уже более обстоятельно пояснил: – Я тоже знаю людей, способных сделать для нас любые настоящие документы.

– Почему нет? – согласился Алябьев. – Ещё одни документы лишними не будут.

Компаньоны вышли на стоянку такси. Увидев Дюрана, водитель красного авто – широкий детина, приветливо и с долей удивления воскликнул: «О-о-о! Я очень…» – но Тибо прервал его приветствие открытой ладонью, что, видимо, означало «замолчи», и, устроившись рядом с Алябьевым на заднем сиденье машины, сказал таксисту:

– Я тоже рад тебя видеть, Кролик. Отвези-ка нас к старику Бланкару.

По приезду на место – многолюдную шумную улицу, Тибо хлопнул таксиста по плечу, бросил ему: «Привет крольчихе с крольчатами», и вышел из автомобиля, а Алябьев достал из кармана куртки своё потёртое портмоне, чтобы расплатиться, но таксист таким же жестом открытой ладони, как и Дюран, остановил его:

– Нет-нет, мсье! Это лишнее, – и уважительно добавил: – Я Тибо до конца жизни должен. И не я один.

Ориентируясь на слова «кролик» и «крольчихе с крольчатами», Алябьев ради интереса спросил Дюрана:

– Полагаю, что таксист – кролик от того, что у него много детей.

– Верно, – отозвался Тибо. – Четыре парня и три девочки.

– Нелегко прокормить такую ораву, – заметил Сергей Сергеевич.

– Кролик справляется, – ответил Тибо. – Во-первых, потому что он не лентяй – работает с утра до ночи. И, судя по количеству детей, – Тибо улыбнулся, – ночью он тоже не отдыхает. Во-вторых, потому, что его сыновья работают у моего старшего брата.

– Кошельки таскают? – предположил Алябьев.

– Нет, – Тибо покачал головой. – Они честно зарабатывают, – но более ничего не пояснил.

Пройдя мимо магазина готовой одежды, мужчины завернули за угол дома и оказались в тихом маленьком дворике, куда не доносился шум с оживлённой улицы. Они подошли к каменной лестнице, круто спускавшейся в подвальное помещение дома.

– Не оступитесь, мсье, – предупредил Алябьева Дюран, шагнув на лестницу. – Ступеньки тут очень маленькие и довольно темновато.

Дверь, ведущую в подвал, как разглядел в полумраке Алябьев, можно было смело назвать бронированной. На её косяке была прикреплена тонкая цепочка с грузным болтом. Тибо стукнул этим болтом в железное полотно двери три раза, потом один раз, выждал пять секунд и стукнул ещё три. Дверь открылась. Из-за плеча Дюрана Алябьев увидел: её открыла маленькая белокурая девочка с крупной для её возраста головой. За её спиной была ещё одна дверь, чуть приоткрытая. Из-за этой второй двери пробивался слабый свет.

– Тибо! – радостно воскликнула девочка и протянула к грабителю ручки.

– Здравствуй, кукла, – так же весело приветствовал её Дюран, беря на руки.

– Ты совсем забыл нас, негодник, – ответила девочка каким-то странным детско-взрослым голосом. – Надо тебя отругать.

– Меня ругать, только язык ломать и время терять, – хохотнул Тибо.

Он толкнул свободной рукой вторую дверь и позвал за собой Алябьева. Пока Дюран запирал обе двери, Сергей Сергеевич осмотрелся: он находился в полутёмной маленькой подвальной комнате, где кроме стола с горевшей на нём керосиновой лампой ничего не было. Рядом со столом он рассмотрел ещё одну дверь. Дюран открыл её и снова позвал за собой Алябьева. Теперь они вошли в просторное, ярко освещённое двумя хрустальными люстрами помещение, обставленное шикарной дорогой мебелью. Девочка, по-прежнему сидевшая на руке у Тибо, пристально смотрела на Алябьева, и теперь он тоже хорошенько её разглядел. Это была вовсе не девочка, а маленькая женщина, каких называют карлицами. Её возраст трудно было определить, но, судя по двум морщинкам у губ и властному опытному взгляду, этой кудрявой синеглазой блондинке было никак не меньше сорока лет. Если бы к её голове с вовсе не дурным личиком приделать тело нормальной женщины, то она вполне бы могла претендовать на красотку второй молодости.

Поставив блондинку на ноги, на пышный красный ковёр, Тибо представил ей Алябьева:

– Знакомься, Джули: это мсье Серж, – а потом представил ему женщину: – Знакомьтесь, мсье: это мадам Бланкар. Для своих Кукла-Джули.

– Вижу, что вы, мсье Серж, из благородных будете, однако руку мне целовать не надо, – сказала Кукла, протягивая Алябьеву маленькую ладонь, а потом по-хозяйски обратилась к мужчинам: – Господа будут пить коньяк, шампанское или что-то иное?

– Мы пришли не пить, Джули, – ответил ей Дюран, погладив её по голове. – Мы к старику по делу. Нам нужны крепкие паспорта.

– Сейчас позову его, – сказала та и на кривеньких коротких ножонках шустро убежала за бордовую бархатную ширму.

– Располагайтесь, мсье, – пригласил Алябьева Дюран, сам усаживаясь на диване. – Старик Бланкар в отличие от своей маленькой жены не любит торопиться. А Кукла вечно бегом.

Теперь Сергею Сергеевичу стало понятно, почему у каменной лестницы, ведущей в этот подвал такие узкие и маленькие ступеньки – наверняка сделаны под ноги карлицы Джули. Минут через восемь-десять ширма отодвинулась, и в комнату зашёл сгорбленный старик с седыми волосами до плеч и в прекрасно пошитом чёрном костюме.