Пасифик
Шрифт:
— Не беги, а то упадёшь. И не сможешь подняться.
Что верно, то верно.
— Мудак! — бросил Хаген через плечо. — Какой же ты мудила!
Франц засмеялся.
— Я тебя вижу. Солдат, я тебя вижу!
— Знаю, — сказал Хаген.
Он не стал оглядываться, заметив впереди кое-что любопытное. Лестничный подъём, отделённый приоткрытой дверью. Достаточно прочной, чтобы выдержать натиск. Конечно, всё это имело смысл лишь в том случае, если на обратной стороне была задвижка, или скоба, или крючок.
Если я побегу, то рассыплюсь. Если нет — он меня убьёт.
Он
***
Где же я? Заблудился?
Если верить внутреннему компасу, он всё ещё плутал где-то в Главной башне, ближе к переходу и, поднимаясь, этаж за этажом, отрезал себе пути к спасению. Франц остался позади, отделённый парой лестничных пролётов. Скачки с препятствиями. «Делаем ставки на победителя! Смотрите — вопреки прогнозам, вперёд вырывается тёмная лошадка, на полкорпуса обходит фаворита, но получает травму и рискует сойти с дистанции, так и не достигнув финиша…»
«Ублюдок, животное, чуть не сломал вторую руку», — подумал он опять, кривясь от жалости к себе и отвращения, вытекающего из собственной глупости. Идиотизма на грани фантастики. Безопасное место? Какой ещё нужно получить урок, чтобы понять, что в Райхе нет безопасных мест? Так просто, кр-рак и вдребезги. Входит в привычку. Цирковой номер, братья-акробаты: Гипсовое Чудище и Бесконечно-Ломающийся-Лунный-Йорген. Хрупкий как дрезденский фарфор. Что такое «Дрезден»? Где это? Ложная память.
Но я видел… Что я видел?
Взлетающие над башнями и башенками тонкие ажурные шпили, и бронзовых воинов Хофкирхе, золотые шары на крыше смотровой площадки Хаусманнстурм, потемневших от времени бородатых сатиров, подпирающих фасады Цвингера, лёгкие подвесные мостики с решёткой из двойных переплетённых ромбов… Был вечер, и в стёклах фонарей отражалось покрасневшее небо, и ветер, дующий с Эльбы, отдавал холодной осенней горечью…
Ведь это же не Пасифик?
«Я хочу вернуться! — прошептал он, чувствуя влагу на ресницах. — Пожалуйста! Верните меня обратно. Хоть куда-нибудь. Только прочь отсюда! Я больше не могу здесь быть!»
И словно в ответ — жестокая насмешка — услышал знакомое туп-туп, скрежет тракторных протекторов. Его личное привидение, взбесившийся командор Франц Йегер преодолел ещё один лестничный пролёт и намеревался идти дальше. Идти до конца. Заарканить тёмную лошадку и доскакать на ней до финиша.
А потом перебить хребет.
— Йорге-ен! Где ты, солдат?
Как близко!
«Да пропади ты пропадом!» — бессильно пожелал Хаген, прибавляя ходу. Левая рука висела плетью, он помогал себе правой — ещё не слишком ловкой, но уже, как выразился бы Кальт, вполне боеспособной. Вот только одной руки было мало. Разве что вложить в неё тот самый восьмизарядный «Кригер». Или пистолет-пулемёт «Штейр» с возможностью ведения непрерывного огня и автоматическим прицелом. Не помешала бы также наступательная граната… И какое-нибудь устройство для телепортации, когда вся эта музыка не сработает.
Если бы предоставился второй шанс, я сделал бы всё иначе. С самого начала!
«Жалеть о сделанном — обезьянья привычка, — предупредил знакомый голос, прочно обосновавшийся за левым плечом. Голос того, кто ни в чём себе не отказывал, руководствовался здравым смыслом и представлением о
результате. — Не морочьте себе голову, эмпо-эмпо-техник!»Все сожаления позже. Основная задача — дожить до утра, до пяти-сорока пяти, когда упрямый доктор Зима откроет глаза, вылезет из транспортировочной капсулы, шуганёт конвой, наградит парамедиков дрессированной шаровой молнией, сам сядет за руль и устремит чёрный бронефургон Улле прямиком в «Моргенштерн».
***
И всё-таки — где я?
Он двигался по сумрачным коридорам мимо занавешенных зеркал, среди теней, каждая из которых имела свою неправильность — слишком острый угол, дикий градиент, рассеяние, плотность… Все предметы стали неузнаваемы. Он вдруг забыл, как называется белое, продолговатое, вытянувшееся в углу, и проследовал мимо, брезгливо стряхивая со щеки липкую паутину сквозняка.
Холодно! Он подул и без удивления проследил за облачком пара, тут же растаявшим в темноте. Сквозь неплотно заклеенные окна просачивался лунный свет, образуя на стене ровные квадраты. Это тупик. Даже исчезновение шагов за спиной казалось закономерным, и с чувством, смутно напоминающим облегчение, он увидел впереди тёмную перегородку, заколыхавшуюся при его приближении.
Западня? Конец пути?
Осторожно отодвинув тяжёлую ткань, он скользнул в комнату и поразился уюту, варварскому тряпичному великолепию, застилающему кровать… Нет, не кровать, а ложе. Мягкое бархатное гнездо в багровых тонах, и тут же шёлк, и кружево, и шерстяная клетка, и негритянские маски в ковровых ромбах; и обязательная лампа с зелёным абажуром, стакан брусничного морса на прикроватной тумбочке, поблескивающая ртутная полоска поднимается по молочной шкале, преодолевая красные температурные отметки… Зелёный и красный — самый опасный. Не считая литеры L.
— Коллега. Милый-милый Юр-ген!
Он всё равно не мог защищаться, поэтому просто стоял, опустив голову, слушая надтреснутый колокольный звон собственного сердца. И стук каблучков — даже пёстрый, мохнатый ковёр не смог его заглушить. Хаген застонал: Тоте нежно обхватила ладонями его влажное от испарины лицо.
— Герр Хаген. Я дам вам конфетку. Не уходите от меня!
— Я не могу уйти, — сказал он отчаянно.
— Да вы и не хотите.
— Я бы хотел захотеть, — объяснил он. — Но не знаю, как.
Она рассмеялась, рассыпала звонкие хрустальные бусины.
— Вас опять кто-то мучил. Это Франц? Хотите — починю?
— Я больше ничего не хочу. Совсем ничего.
Но он соврал. Он никогда не чувствовал себя таким тяжёлым и плотным, и яростная пружина уже дрожала где-то в низу живота, рассылая вибрацию по всему телу.
— Раздевайтесь, коллега. Я вас осмотрю.
Тоте тормошила его как куклу, шарнирного деревянного ганса с дурацкой фарфоровой головой. Как марионетку. Как оловянного солдатика.
— Вы сжигаете людей, — сказал он, смотря куда угодно, только не на неё. — Меня… тоже?
— Какая мысль! — сказала она, забавляясь. — Да. Нет. Может быть. Вы будете красиво гореть, Юрген? Любите драмы? А доктор не любит. Но он уже спит и ничего не узнает. Тс-с-с! Когда кот уходит из дому — мыши танцуют на столе.
— Он мало спит.
— Очень мало. Но Улле ему поможет. Всё сложилось как нельзя лучше. Мартин, наш горный король, известный жадина. Спрячет у себя в крепости, на секретном этаже, в экранированной камере, куда запрещён доступ всем, даже лидеру, и…