Пастырь Добрый

— Какой он есть Патриарх? В нем настоящего духа нет.

О. Сергий с удивлением посмотрел на батюшку, что он меня, такую, терпит, и сказал, в отчаяньи махнув рукой:

— В Святейшем–то настоящего духа нет?! Ну что с вами говорить после этого! — и вышел из комнаты.

Я опомнилась и посмотрела со страхом на батюшку… О. Константин относился очень строго к осуждению архиереев, а здесь дело шло о самом Патриархе. Сейчас, думаю, будет мне трепка здоровая! Но батюшка смотрел на меня тихо и грустно.

Я поклонилась ему в ноги.

— Батюшка, дорогой, родной, простите. Я так это, сдуру.

Он благословил и сказал:

— В нем–то духа нет… говорите?.. Посмотрим.

Взгляд его был глубокий и какой–то особенный. Он чувствовал, что скоро уйдет от нас и оставит нас сиротами, и провидел, при каких грустных обстоятельствах я увижу и пойму Святейшего.

Действительно, я увидала всю силу духа его молитвы, когда хоронили батюшку. Он встретил его гроб, и я каким–то образом очутилась рядом с ним.

Казалось, обе великие души беседуют между собой. Тут же вспомнила я батюшкины слова и поняла, что это мой старец показывает мне душу Патриарха всей России.

И когда Святейший уезжал с кладбища, я ему со всеми другими бросала зелень в пролетку и кричала:

— Спасибо тебе, что ты проводил нашего батюшку.

С тех пор, а также стараниями о. Константина, я горячо и преданно полюбила нашего Патриарха–мученика.

Раза два меня просили узнать у батюшки, что будет со Святейшим, находившимся тогда в заточении. И каждый раз батюшка весело и покойно отвечал, что ничего плохого с Святейшим не будет и его освободят. А слухи ходили упорные, что его чуть ли не расстреляют [278] .

278

См. прим. и прим.

Раз говорили с батюшкой о духовенстве и я стала горячо объяснять ему, что о. Константин требует неосуждения архиереев, как церковного начальства, а что я от этого не могу отучиться, потому что «они» не настоящие и никто из них того, что нужно, не понимает.

Батюшка слушал терпеливо и, наконец, сказал:

— Ну, согласись, Ярмолович, что это ведь стыдно, нехорошо. Какая–то большевичка — никого и ничего не признает. И это духовная дочь о. Константина! Я буду скоро краснеть за вас. Ну, подумайте, что вы только говорите! Разве все архиереи такие? Есть, конечно, и такие, но есть и другие. Ведь есть?

Я с недоверием протянула:

— Е–е–сть.

— Есть, — повторил он. — И я знаю таких. Вот ко мне ходят исповедываться (он назвал двух–трех архиереев [279] ).

Батюшка искоса поглядел на меня, но увидал, что это на меня никакого впечатления не произвело, — я продолжала стоять на своем. 

Митрополит Филарет

— Ну, и был и есть такой, которому равного никогда не было и не будет: митрополит Филарет Московский [280] . Про этого–то, надеюсь, ничего не скажешь?

279

Из архиереев, приходивших на исповедь к о. Алексию, можно назвать епископа Германа (Ряшенцева). См. прим.

280

См. прим.

Батюшкино лицо сделалось особенным, таким, с каким он говорил о святых вещах: глаза сразу потемнели и он в упор сурово посмотрел на меня. Я испугалась и тихо сказала:

— Ничего.

Я не знала батюшкиных отношений к покойному Святителю, которого очень уважала и глубоко чтила моя прабабушка–монахиня. Но я поняла, что, если я что–нибудь скажу про него, батюшка задаст мне жару.

— Да, задумчиво повторил он, — он был удивительный. Никто никогда с ним сравниться не сможет.

Мне очень захотелось расспросить о нем батюшку, но я не посмела. Я знала, что если бы было нужно, он сам бы мне что–нибудь рассказал о нем. Поклонилась в ноги. Он молча благословил. Батюшка смотрел куда–то вдаль и, казалось, весь был погружен в воспоминания о великом Святителе.

Как–то говорила с батюшкой про церкви и их священников, что они дают народу и чем кто из них отличается. Про наш приход он сказал:

— Хороший был там старичок священник. Я знал его. Очень хороший был. А теперь после о. Константина кто там?

Я сказала и добавила, что при нем церковь совсем опустела; что как человек, он, может быть, и ничего, но как священник он неподходящий. Я жаловалась, что у него все мертво в церкви.

— Да, да, — сказал батюшка, — он не годится. Знаете ведь где он был? Там ведь прихода не было. И какая там служба. Откуда ему что взять.

Почему–то батюшка как–то сурово не одобрял его.

— А как вы, батюшка, считаете о. Сергия? — спросила его. — Он очень поднял свою церковь. Община его очень деятельная. Но так как он западник, то у него настроение какое–то другое, не как у наших.

— Практик он хороший и организатор, — но и только, — ответил батюшка. — Руководителем он быть не может. Как пастырь он никуда не годен.

— Батюшка, а как ваше мнение об о. Г. Много народу к нему ходит. Он говорит очень хорошо. Правда, что там все интеллигенция больше.

— О, это ужасный человек! — воскликнул батюшка. — Раз он был у меня. Поговорили. Ушел. За ним входит особа, вся взволнованная, слово сказать не может. — Что с вами? — говорю, успокойтесь. Кто вас так растревожил? — Да как же, — говорит, — батюшка, вхожу я к вам и вижу сидит о. Г. Мне всю душу передернуло. Я его видеть не могу. — И рассказала мне, как она его знала священником на юге еще, как испо–ведывалась сестра ее, и как он выдал тайну исповеди той, и тем навеки поссорил две родственные и дружественные семьи. — Он мне всю душу искалечил, как могу я его видеть? — Вот каков он человек! (батюшка не назвал его даже священником). — Это ужасная вещь — выдать тайну исповеди! Знаете, что за это нам бывает (от Бога)! Очень это страшно. Да еще столько душ погубил, — батюшка как бы в ужасе отшатнулся. Его лицо стало грозным, точно он видел суд Божий над таким грешником.

В это время гремели проповеди Г. и X., особенно первого. О. Константин сам бывал и меня на них пускал. Ему они не особенно нравились, а я была от них в восторге. Но одна проповедь сделала на всех нас очень странное впечатление. Г. говорил о покаянии, о Страшном суде, о каких–то своих видениях. Он говорил о каком–то огненном дожде, о голосе с неба… Говорил красиво, страшно, с горящими глазами, воздевая руки. Нам всем это не понравилось. Если верить ему, то надо все бросить и готовиться к смерти. Если не верить ему, значить считать его за исступленного и бросить ходить слушать его. Настроение у всех было смутное и тяжелое.

К сожалению, я не записала батюшкиных слов. Он говорил о том, каков должен быть хороший пастырь и как к этому нужно готовиться.

Он говорил, что приход должен быть сплоченной семьей: священник — отец, прихожане — чада его. Они должны жить одной общей жизнью. Без его совета прихожане ничего не должны предпринимать даже в своей личной жизни. Они должны во всем его слушаться. Он ведет их души к Богу и направляет их жизнь, а они должны заботиться о материальном благосостоянии его и его семьи, должны исполнять его нужды. Между ними должно царить общее доверие, обоюдное согласие. Между собой прихожане должны жить, как члены одной семьи. Должны помогать, поддерживать друг друга. Сохранять между собой мир и любовь. В каждом приходе должна быть своя школа, свой приют, своя помощь бедным и больным. Такие приходы и должны являть собой возрожденную христианскую общину нашего времени.