Патрульные Апокалипсиса

Ноль-Один понимал то, чего не понимали другие: как их главарь, он должен был выполнить приказ. Если ликвидатор ошибался один раз, он получал суровый выговор; если ошибался дважды, его расстреливали. Освободившееся место занимал другой. Если нападение у Сакрэ-Кёр провалится, он уничтожит тридцатипятилетнего Ноль-Пять: тот слишком часто проявлял неприязнь к нему… и к тому же активно возражал против состава исчезнувшей группы. «Один из них, ребенок, которому просто нравится убивать, а второй – тупица, слишком любящий риск! Разреши мне сделать это!» Эти слова Ноль-Пять произнес в присутствии Ноль-Шесть. Сейчас он направил к Сакрэ-Кёр обоих; они будут казнены, если операция сорвется. Ноль-Один, Париж, не мог допустить появления еще одного пятна в своем послужном списке. Он должен войти в узкий круг руководства Братством, завоевать уважение подлинных вождей движения, самого нового фюрера, которому он будет предан всей душой. Потому что он верит, искренне верит.

Он возьмет с собой в Булонский лес фотоаппарат, сделает много ночных снимков, чтобы доказать, что был там, – подтвердит эта и сам аппарат, поскольку на каждом кадре отмечены дата и время. В случае необходимости это станет его прикрытием, хотя едва ли дойдет до этого.

Звонок заставил молодого главаря ликвидаторов вздрогнуть. Он снял трубку.

– Код назван правильно, – сказала телефонистка, – на линии малосольная икра.

– Герр доктор…

– Вы мне не позвонили! – закричал Герхард Крёгер. – Я здесь уже более трех часов, а вы так и не позвонили мне.

– Только потому, что мы разрабатываем стратегию. Если мои подчиненные не просчитались, мы достигнем цели, майн герр. Я предусмотрел все до мельчайших деталей.

– Ваши подчиненные? А почему не вы?

– Получена противоречивая информация, майн герр, она может оказаться очень опасной и в равной степени полезной. Я решил взять ответственность на себя.

– Ничего не понимаю!

– Я не могу объяснить этого по телефону.

– Почему? Враг не знает, кто я, а тем более, что я здесь, поэтому едва ли коммутатор отеля прослушивается. Вы должны сказать мне, что происходит!

– Два события происходят одновременно в течение часа. Передайте Бонну, что Ноль-Один, Париж, употребил все силы на то, чтобы контролировать оба, но не может быть в двух местах сразу. Поэтому он предпочел взять на себя то, что сопряжено с большим риском. Вот все, что я могу сказать вам, майн герр. Если я погибну, не думайте обо мне плохо. Я должен идти.

– Да… да, конечно.

И молодой неофашист бросил трубку. Что бы ни произошло, он неуязвим. Он не спеша и с удовольствием поужинает в «Au Coin dе la Famillе» – «В кругу семьи», затем прогуляется до главных фонтанов Булонского леса, сделает никому не нужные фотографии и вернется на склад «Авиньон», где узнает свои перспективы: признание его заслуг в организации убийства или смерть двух ликвидаторов. Их казнят за то, что они не сумели выполнить приказ. Он искренне верил в то, что делал.

Дру расхаживал вокруг сверкающего фонтана в Булонском лесу, подсвеченного прожекторами, установленными под водой, и всматривался в лица гуляющих. Дру прибыл сюда около половины девятого, сейчас было почти девять, а он не видел ни одного знакомого лица, и никто не подходил к нему. Может, он неверно понял сообщение Карин? А может, те, кто прослушивал ее телефон, знали, что все надо понимать наоборот, тогда как ему следовало выполнить инструкции точно? Нет, это исключено. Они с Карин слишком мало знали друг друга, чтобы играть в такие игры, не обладая опытом интуитивного общения в стрессовых ситуациях. Лэтем взглянул на часы: 9.03. Он сделает еще один круг и вернется в «Мэзон-Руж».

– Американец! – Лэтем резко обернулся. Это была Карин в светлом парике, с забинтованной правой рукой. – Сверните влево, быстро – сделайте вид, будто мы с вами столкнулись. Человек справа фотографирует нас. Встретимся на северной аллее.

Лэтем подчинился ее указаниям – ему стало легче оттого, что она здесь, но ее слова встревожили его. Он обошел фонтан в том же ритме, что и гуляющие, и наконец увидел справа выложенную плитами дорожку. Свернув на нее, он сделал тридцать-сорок шагов по зеленой аллее и остановился. Минуты через две появилась Карин… Неожиданно для самих себя они упали друг другу в объятия и стояли так некоторое время.

– Простите, – сказала де Фрис, мягко отстраняясь от него и зачем-то приглаживая забинтованной рукой свой светлый парик.

– А я не собираюсь извиняться, – с улыбкой сказал Дру. – Я уже два дня мечтал об этом.

– О чем?

– О том, чтобы обнять вас.

– А я просто обрадовалась, увидев, что вы в порядке.

– В полном порядке.

– И слава богу.

– А как приятно обнимать вас. – Лэтем рассмеялся. – Знаете, леди, ведь вы сами навели меня на это. Вы же заявили в посольстве, что общаетесь со мной, поскольку находите меня привлекательным.

– Это не было осуществлением мечты, Дру. Это стратегически придуманное объяснение наших отношений.

– Послушайте, но я ведь не Квазимодо!

– Нет, вы довольно крупный, не совсем нескладный малый, которого многие женщины, несомненно, находят весьма привлекательным.

– Но не вы.

– Мой интерес – в другом.

– Вы хотите сказать, что я – не Фредди, не несравненный Фредди де Ф.

– Второго Фредди быть не может.

– Значит ли это, что я еще не сошел с дистанции?

– С какой дистанции?

– Что я участвую в забеге, пытаясь снискать ваше расположение, пусть временное и совсем маленькое.

– Вы хотите переспать со мной?

– Ну, это дальняя цель. Учтите, что я американец из Новой Англии. Нам еще далеко до этого, леди.

– А вы еще и сочинитель!

– Кто?

– Я не называю вас лгуном – это было бы слишком грубо.

– Что-о?

– И к тому же жестокий: прижимаете – или как там это называется? – людей к стенке во время хоккея. О да, я слышала, Гарри мне рассказывал.

– Только если кто-то становился мне поперек дороги.

– А кто решал, что это так?

– Очевидно, я.

– Значит, я права. Вы – человек воинственный.

– Какое, черт побери, это имеет значение?

– Но в данный момент я благодарна судьбе, что вы такой.

– Почему?

– Вспомните мужчину с фотоаппаратом на другой стороне фонтана.

– Ну и что? Люди снимают вечерний Париж. Тулуз-Лотрек писал его, а теперь его снимают.

– Да нет, это же нацист, я это чувствую, я знаю.

– Как?

– По тому, как он стоит, как он… агрессивен.

– На таком основании серьезные выводы не делают.

– Так почему же он здесь? Многие ли фотографируют поздно вечером в Булонском лесу?

– Вот это уже другое дело. Где этот тип?

– Прямо напротив нас… вернее, был там. У южной аллеи.

– Стойте здесь.

– Нет, я пойду с вами.

– Черт побери, слушайтесь меня!

– Вы не можете мне приказывать!

– Пистолета у вас нет, а если бы и был, вы же все равно не смогли бы им воспользоваться с забинтованной рукой.