Паутина миров

– Всё человечество только этим и занято, - философски сумничал Александр, - думает одно, говорит другое, а поступает по третьему. Слова - это лишь хорошая ширма для сокрытия своих мыслей и для завуалирования деяний.

Настя поморщилась.

– Говори попроще.

– Почему?

– Васька и половины твоих слов не понимает.

– Это его проблема.

– Это его беда!
– взгляд Насти потемнел.
– Проживи ты в нашей Глуховке всю жизнь от самого рождения, то был бы не лучше Васьки. Так что сбавь своё высокомерие.

– Извини!
– волна стыда накрыла Сашку-промакашку.
– Ты полностью права!

– О чём это вы без меня всё время треплетесь?
– Васёк вынырнул из самогонной нирваны, и жаждал общения.

– Я хочу принять участие в разговоре.

– Добро пожаловать, Василий!
– Настя сделала рукой приглашающий жест.
– Только попрошу без мата.

– А я не могу без него, ты же знаешь.

– Он им не ругается, он им говорит, - пояснила Настя.

– И имею на это право!
– задиристо возопил король местных лесов и болот.
– Я на своей территории! А вот что делает здесь этот городской хлыщ, мне совсем непонятно. Тем более, рядом с тобой, Настюха!

– За городского хлыща ты ещё ответишь, морда колхозная, а если остатки памяти у тебя самогонка вымывает, то напомню, что я приехал погостить к бабушке, дедушке и дядюшке, и спрашивать дозволения об этом у таких толстозадых кнуров, как ты, я не собираюсь.

Не успели звуки последней фразы покинуть Сашкин рот, как Васёк, издав дичайший рык, не слыханный в этих крах со времён палеолита, бросился на него. Возможно, для парней из Глуховки и окрестных хуторов этот приём оказался бы смертельным, но для ночных улиц портового города Морельска этого оказалось явно недостаточно. Отбив левой рукой Васькино кулачище, Саня, сначала встретил лбом его нос, а далее правой зарядил в левый бок, под сердце.

– Уххх!
– просипел Вася-Василёк, и стал заваливаться на Ранецкого. Сашка благородно поддержал поверженного противника, и, протащив пару метров, посадил на землю, уперев спиной в забор.

– Извини, Настя, он первый начал, - виновато проговорил Ранецкий.

– Это я сама виновата!
– сердито ответила Настя, однако в глазах её Александр различил (или ему показалось) яркую искру женского восторга. Сражались-то из-за неё!
– А ты мог бы и полегче.

– Не получилось полегче. Никак. Он бы меня своей массой задавил. На центнер тянет мальчик твой.

– Я тебе уже говорила, что он ни мой.

– А он про это знает?

– Догадывается.

Настя намочила платок в ведре у колодца, и стала омывать Васино лицо. Нос короля Глуховки слегка потерял форму, и обильно сочился кровью. Дыхание было учащённым.

"Ничего, рана не смертельная", - успокоил себя Ранецкий.
– "В другой раз умнее будет".

Сбегав домой, Настя принесла вату, и заткнула тампонами дырки в носу поверженного гиганта. Кровотечение остановилось. Девушка заботливо суетилась вокруг своего нелюбимого, а на Сашку даже не взглянула. Радость победы быстро поблекла, и Ранецкий с опозданием подумал, что лучше бы он проиграл, был избит, и теперь Настя ухаживала бы за ним, изгоняя хворь своими нежными девичьими руками. Однако поздно.

– Ну, что стал, как столб?
– сердито процедила Настя сквозь зубы.
– Не путайся под ногами.

Сашка совсем сник, сел на скамейку, и закурил.

"Хрен поймёшь этих женщин", - справедливо рассудил он.
– "То им не так, это им не эдак!"

Захотелось вдруг отведать содержимого Васькиной фляги. Для снятия внутреннего напряжения, и уравновешивания сознания с подсознанием. Владелец же оной уже что-то мычал, чавкал пухлыми губами, и жалобно похрюкивал. Короче, приходил в себя.

Тем временем стемнело совершенно. Лишь блеклая Луна и россыпь звёзд светились в чёрных небесах. Имелось тусклое освещение от фонаря где-то вдалеке, и свет из окон - дизель-генератор ещё не выключили. Порывшись в сумке, Саня достал фонарь, но включить его так и не успел, так как со стороны леса донёсся хруст, похожий на то, как лопается при падении яйцо, только раз в сто громче, да со стальным скрежетом, басовым звоном и низким завыванием. И одновременно, оттуда же, из самого центра леса, острой пламенной линией возник огненный луч, шедший от земли, и теряющийся в бесконечности чёрного неба, где-то в дальних дебрях Млечного Пути.

– Ой!
– взвизгнула Настя.

– Чёрт возьми!
– изумился Сашка.

– Ни х.. себе!
– воскликнул Василий.

Какое-то время ребята смотрели на светящийся луч, а потом Сашка выразился в том смысле, что:

– Это мне не кажется?

– Нет!
– выпалили одновременно Настя и Васёк.

Город Морельск. 2000-е годы.

Утро выдалось хмурым и промозглым. Похмельное пробуждение вызывало головную боль, ломоту в затылке, и тошноту, рвущуюся откуда-то изнутри. Ранецкий попытался встать, но резкое головокружение уложило его обратно на продавленный диван с торчащими кое-где пружинами.

"Интересно, что-нибудь осталось?" - возникла утренняя мысль регулярно пьющего человека.
– "Не мог же я всё употребить в одиночку!?"

Превозмогая общую муторность организма, Александр Сергеевич поднялся с дивана, и, шлёпая по полу босыми ногами, направился к холодильнику. Сердце ёкнуло от разочарования. Ни водки, ни вина, ни пива. Чёрт! А ведь должно было остаться! Ранецкий налил полный стакан холодной воды из под крана, и жадно выпил. Присев на табуретку, он почувствовал, что интенсивно потеет, однако стало лучше. В голове проветрилось. Мозги заработали. А может... Саша направился в умывальник, ибо интуитивно помнил, что с ним что-то связано, открыл дверь, включил свет, и... Господь услышал его молитвы: на стиральной машине стояла пол-литровая бутылка водки, отпитая лишь на треть. Схватив её, Ранецкий бросился на кухню, налил большую рюмку, и залпом выпил. Ух! Саша снова стал потеть, но уже по-другому. Посидев в обездвиженном и бездумном состоянии минут пять, он потянулся к сигаретам. Первые пару затяжек приятно затуманили голову. Хорошо! Сложив на поднос водку, рюмку, пепельницу и сигареты, отправился снова на диван. Улёгшись на скрипучее ложе, расслабился. Кайф!

Александр Сергеевич Ранецкий проживал ныне в двухкомнатной квартире, которая досталась ему в наследство от бабушки по отцу, царствие ей небесное, однако содержалась крайне неряшливо, впрочем, как и всё остальное в жизни Сашки-промокашки. Он всё-таки добился того, к чему годами стремился, и вот, неделю назад Сашка был уволен с работы, да ещё и по статье за пьянство и прогулы. Вот так. Допрыгался баклан. Конечно, можно было говорить, что другие пьют не меньше, а есть и такие, что и прогуливают побольше, но Бог шельму метит, и начальник цеха таки уволил его. Говорят, нашёл неплохую замену на место Ранецкого, однако, как шептались в кулуарах, шефа попросили сверху освободить инженерную должность для чьего-то сынка, а Сашка под это дело оказался удобнее всех: пьёт, прогуливает, качество работы ухудшилось. Короче, сам виноват!

"Классный парень - это не профессия, Александр Сергеевич", - сказал на прощание шеф.
– "Я долго и терпеливо терпел ваши закидоны, но теперь уж извините, будем прощаться!"

Ранецкий начальнику руки не подал, зато плюнул ему на пиджак, и съездил увесисто по морде. Справа в челюсть. На том и распрощались. Александр - с гордо поднятой головой, начальник цеха - с задницей на грязном полу. Правда, без свидетелей.

– И вот я здесь!
– прохрипел Сашка-безработный с волчьим билетом, и налил вторую большую рюмку.