Печать демона (Путешествие Чиптомаки)
Шрифт:
– Тьфу на тебя!
– вяло отмахнулась Ларимма.
– Давай-ка поговорим о деле. Тебе нужно отправиться прямо утром, я объясню дорогу. Мы, пожалуй, останемся еще на день здесь, потом переберемся поближе, на Чамка-Ти. Там есть пещеры, это я тоже расскажу тебе потом. Слушай самое главное! Как придешь в Шерешен - не вздумай прятаться, или делать вид, что мимо идешь. Там сразу увидят, что ты чужой, так что ступай на середину селения, садись на площади и пой свои дурацкие песни. Может быть, из жалости тебя покормят, только не слишком надоедай людям своим нытьем, а то еще убьют.
– Уж без тебя разберусь!
– буркнул Чиптомака.
– Потом спроси, где тебе устроиться на ночлег, ну а потом
– Ты так говоришь, будто я какой-то вор!
– оскорбился лэпхо.
– Я честный певец, мне бояться нечего. Но как же я найду Викшу, если не буду спрашивать о нем?
– Его дом стоит в третьем ряду от воды, четвертый от площади, если идти к северу. Ты должен прокрасться к нему как-нибудь незаметно, слышишь? Или вот что: прогуливайся рядом, а когда улучишь момент, скажи в дверь: новости от Лариммы. Кто-нибудь выглянет, а ты подмигни, мол, поговорим потом. Понял?
– женщина смотрела на старика с нескрываемым подозрением.
– Ничего не перепутаешь? До сих пор ты мне не казался умным человеком, да выбирать не из кого: Салакуни и вовсе дурак. Запоминай все хорошенько сейчас, потому что ночью у меня не будет времени, а утром ты отправишься в путь.
– А что ты скажешь Салакуни?
– Оставь это мне, - Ларимма с мечтательной улыбкой посмотрела в сторону берега.
– Ох, да он, кажется, убил одного!
Действительно, рискуя быть задавленным арчаками, охотник ворвался в самую середину стада и сумел-таки забить одного из молоденьких самцов. Сородичи тут же окружили человека, но тот, отмахиваясь копьем, исхитрился взвалить огромную тушу на плечи и пробивался теперь назад, к спутникам. Те с волнением наблюдали за этой опасной игрой: наглость Салакуни доходила до того, что порой он пробегал прямо по телам неповоротливых арчаков.
– Он великий герой!
– Ларимма вскочила на ноги.
– О, Салакуни!
– Он великий дурак, - хмуро пробормотал лэпхо.
– Но дурак, действительно, очень здоровый.
И Салакуни, как всегда, победил. Обливаясь потом, он притащил тушу к скале и свалил ее с плеч.
– Подожди пока, - отстранил он бросившуюся было обнимать его Ларимму, - ты вся в грязи. Дай нож, Лэпхо, у озерных животных очень толстая шкура. Потом разведи костер, а ты, женщина, скорее вымойся, будешь готовить мясо, которое я нарежу. Великий герой Салакуни сейчас будет очень много есть.
– Я готова выполнить любое твое желание, любовь моя!
– взвилась Ларимма и побежала к впадающему в озеро ручью. Ил, видимо, и вправду оказался целебным.
– Я вижу, что твой гуоль почти готов?
– Салакуни рассмотрел работу старика и остался доволен.
– Красиво.
– Он будет по-настоящему красив, когда начнет петь, и-эмма!
– важно сообщил Чиптомака, отправляясь за топливом для костра.
– И случится это уже к вечеру. Только одно условие...
– Какое еще?
– Не забирайся на Ларимму, пока я не закончу песню, - строго ответил старик.
– Гуоль совсем молодой, видишь ли, и ему это будет не полезно. Зато если потерпишь, то услышишь песню о себе. Первую песню о Салакуни-с-демонским-ножом, великом герое! Ну, и его товарище.
– Салакуни-с-демонским-ножом...
– пошевелил губами воин.
– Эй, старик! Мне не нравится это имя, оно длинное, его никто не запомнит!
– Придумаю другое!
– издалека отозвался лэпхо, уже ломавший кусты на топливо для костра.
– Еще не слышал песни, а уже капризничает, и-эмма...
– пробурчал он себе под нос.
– Вместо сердца у него еще один желудок, а вместо мозга - еще один келум! И-эмма!..
Мясо арчака действительно
оказалось выше всяких похвал. Удивительно жирное, такое жирное, что все трое заблестели с ног до головы, а что еще требовать от мяса? Разве что бутылочка киншасы не помешала бы. Впрочем, думал о киншасе только старик, а Салакуни все поглядывал на Ларимму, и та улыбалась ему как могла загадочнее, то есть выглядела, по мнению лэпхо, полной дурой.– Теперь можно и попробовать спеть, - скромно сказал Чиптомака, похлопав себя по животу. Пока хватит, а потом надо попробовать еще съесть.
– И-эмма, молод мой гуоль... Если вам покажется, что он не очень хорошо поет, скажите прямо.
– Может быть, ты пока за скалой попробуешь поиграть?
– надула толстые губы Ларимма, которой совершенно не хотелось сейчас музыки.
– А уже потом, когда все отладишь, мы послушаем.
– Нет!
– строго сказал Салакуни, одернув встопорщившуюся набедренную повязку.
– Слушай, женщина, песню о великом герое Салакуни. Ты помнишь, что я тебе говорил про слишком длинные имена, старик?
– Помню, помню!
– огрызнулся лэпхо.
– Не совсем я еще из ума выжил! Готовы? Я начинаю, и-эмма.
Для пробы взяв несколько аккордов, Чиптомака прокашлялся и запел. Когда-то очень давно древний, совершенно седой лэпхо проходил через их селение и встретил бездомного мальчишку. Такие всегда есть на берегах Квилу, в каждой деревне. Старик прекрасно играл, но вот петь почти не мог, да и зрение ослабло. Юный Чиптомака понял это, когда увидел лэпхо поющим перед пустой улицей - все слушатели потихоньку разошлись, не сумев разобрать ни слова. Чтобы лучше слышать о подвигах Н'гборо-копьеносца, он подошел поближе, а певец, подозревая, что у него воруют подаяние, схватил мальчика за руку. После оплеух и взаимной ругани они исхитрились подружиться. На следующий день деревню покинули уже два лэпхо: один играл на гуоле, другой пел.
То были богатые, урожайные годы. Чиптомаке понравилась жизнь бродячего певца - люди поглядывают на тебя с уважением, пусть не досыта, но кормят, да еще и выделяют женщину на ночь. Обычно это оказывалась старуха, но иногда бывали и исключения. Несколько лет пролетели как один день, а потом старик умер. Юный лэпхо уже и сам выучился играть на гуоле, знал все песни, и даже пробовал сочинять свои, поэтому сначала даже обрадовался. Ведь зарабатывать-то он будет так же, зато делиться ни с кем не надо.
Увы, жизнь круто переменилась. Пришла засуха, Квилу обмелела, погиб урожай. Люди озлобились, приходу лэпхо в деревню не радовались как прежде, подавали скудно. Затем начались болезни, вечные спутники голода. Сразу несколько деревень левого берега закрылись, жители обещали убивать каждого, кто попытается к ним войти. Когда же Чиптомака по дороге, усеянной раздувшимися трупами, добрался наконец до принимающего лэпхо селения, то встретил там сразу трех коллег. Они жестоко избили его и украли гуоль.
Вот тогда-то, лежа окровавленным в канаве, Чиптомака понял, на какую жизнь обрек себя, взяв в руки гуоль. Но жалеть о содеянном оказалось поздно - он был слишком взрослым, чтобы надеяться даже на место пастушонка в какой-нибудь деревне. Многие в ту пору становились разбойниками, но лэпхо с детства был трусоват, да и слабосилен. Впрочем, на следующий год имамы прислали отряд воинов и разбойников десятками кидали в Квилу...
Джу-Шум помог, нашлась банда и для Чиптомаки. Их было пятеро, бродячих певцов разного возраста. Чтобы выжить, они тоже избивали встретившихся коллег, отнимали и разбивали гуоли. Двое младших, в том числе Чиптомака, вынуждены были воровать в то время, пока трое остальных по очереди пели на площади. Еды ему доставалось ровно столько, чтобы не умереть с голоду, и так продолжалось до сезона дождей.