Печать Равновесия

Всего через два-три дня (в Крепости было немного сложно отсчитывать время без привычной смены дня и ночи) Седрик решил, что, раз уж дверь в камеру даже не соизволят запирать, никто не станет возражать, если он слегка осмотрится, прогулявшись по всей доступной части Башни Туманов. С такой вещью, как наивность, он вынужден был распрощаться в очень раннем детстве и прекрасно понимал, что влегкую сбежать, несмотря на мягкие порядки, не получится. Считалось, что из Кондракара сбежать нельзя вовсе, но… все когда-нибудь случается впервые!

Дверь вела в самый обыкновенный коридор. Парнишки по имени Джено, помощника Хранителя Башни, в чьи обязанности входило основное обустройство быта пленников, который всегда выглядел таким забитым и затюканным, что Седрику быстро наскучило над ним подтрунивать, что-то не наблюдалось, да и вряд ли он был бы способен совладать со здешними “постояльцами”, взбреди кому-нибудь из них что в голову… Других дверей не было, а заканчивался коридор огромным, залитым ярким светом балконом.

В ярком пронзительно-голубом небе наверху, не удалось найти солнца, но само небо сияло так, что смотреть на него больно. Внизу ослепительно-белые и слегка розоватые или золотистые облака сплошным плотным ковром и уходящая вниз, утопая в этих облаках, сплошная стена жемчужно-серой башни. Непонятно, есть ли вообще что-нибудь внизу, под облаками, кроме этой ослепительной голубизны…

Сделав шаг назад, Седрик полуприкрыл глаза и попытался восстановить дыхание. Он не любил высоту, хотя, конечно, никому и никогда в этом не признавался. Но этот чертов зануда – Оракул – наверняка знал, у него же работа такая, знать все! Да и догадаться, конечно, не так трудно, уж поговорка насчет “рожденных ползать” змеелюдов касается, как никакую другую расу. Летать, правда, Седрик умел – как и многие оборотни, он мог преобразовывать свое тело на любое усмотрение, в том числе и отращивать крылья, как у птеродактилей – умел, но терпеть этого не мог.

На мгновение по яркому небу что-то проскользнуло, бросив тень на лицо Седрика. Рассмотреть, что это, было невозможно, но ранее спящий инстинкт отбросил змеелюда обратно в коридор… туда, где огромная птица не могла раскрыть крылья, и враг терял преимущество. Птица? Враг?! Но…

Плавно спустившись на балкон, Сокол сложил за спиной заостренные серые крылья и сурово уставился Седрику в глаза, но явно не торопился входить в коридор – так же, как змеелюд не спешил снова выходить на балкон. Даже самая сильная ненависть не должна притуплять здравый смысл, поэтому столкновение кровных – в самом буквальном смысле – врагов обещала закончиться обменом яростными взглядами.

Сокол немного напоминал ангела из одной мифологии землян, не исключено даже, что его собратья и стали когда-то прообразом Воинства Небесного, да и змей эта религия явно не любила (с тех пор, как кого-то там то ли покусали, то ли искусили, но была, как говорится, какая-то скверная история), а противостояние змеи и птицы отражалось в мифологии почти каждого мира, как отголосок давней войны, в которой две древние расы – змеелюды и птицеоборотни – почти взаимно истребились. С чего началась эта вражда, не смог бы вспомнить, наверное, и Оракул. Но и не знать о ней он, конечно, не мог.

– Значит, ты настоящий охранник здесь? – Седрик криво усмехнулся. Не думал же он на самом деле, что это может быть Джено!

– Специально для тебя, – хмуро ответил Сокол. – Оракул не пожелал внять моим словам насчет твоего племени, которое надо просто вырезать под корень!

– Как мило с его стороны. Стало быть, ты не имеешь права нападать первым, если только я не попытаюсь сбежать?

– Да.

Соколы всегда говорили правду – это было их единственной, но непреодолимой слабостью. Прекрасные воины: сильные и беспощадные – они не могли соперничать со змеелюдами в уме и коварстве, только это не позволяло им победить окончательно и растянуло вражду на века. Даже зная о хитрости противников, птицы продолжали играть честно, и это обычно становилось роковым, а ненависти только прибавляло.

– А с чего ты взял, что я пытаюсь убежать? Раз все эти двери не запираются, значит, я имею право выходить. Верно?

– В коридор. И на балкон. Дальше – нет.

– Я похож на психа, который станет бросаться с этого балкона? Там вообще что-нибудь есть, за этими облаками?

Сокол молчал. Видимо, с него взяли обещание молчать о некоторых вещах. Ответить неправду он физически не мог, но не отвечать имел полное право. Да и вступать в какие бы то ни было споры со змеелюдом, который за полчаса работы языком мог убедить кого угодно в том, что черное – это белое, а синее – оранжевое, Сокол наверняка не испытывал ни малейшего желания.

– Значит, тебя призвали в Кондракар из-за меня? Из какого ты мира?

– Ты не узнал меня?

А должен был? Большую часть жизни Седрик провел в Меридиане, где не то, что птицеоборотней, обычных-то птиц не водилось. Но большая часть – это еще не вся жизнь.

– Не может быть! – пробормотал Седрик.

– Что?! – крик сорвался на яростный клекот. Худшего оскорбления, чем подозрение в обмане, для Сокола и не придумаешь. Повернув голову, собеседник продемонстрировал отвратительный шрам на шее чуть ниже уха. – Теперь вспоминаешь, змееныш?!

Седрик вздрогнул и отступил в глубину коридора.

Над каменистой пустыней безжалостно горело огромное ярко-оранжевое солнце, раскаляющее песок и камни так, что к ним не хотелось прикасаться. Но худощавая гибкая молодая женщина с растрепанными черными, как смоль, волосами шла по этим камням и песку босиком, ничем не показывая неудобства. Ее одеяние вообще абсолютно не годилось ни для прогулок по пустыне, ни для лазания по каменным катакомбам: узкое, с длинным шлейфом, который приходилось тащить, перекинув через руку, чтобы не цеплялся за камни и колючки, явно вечернее платье из черной с серебром парчи – но эта женщина не привыкла жаловаться.

– Давай быстрее, – обернувшись, она протягивает тонкую руку с серебряным браслетом в виде спиралью свернувшейся змейки и помогает перелезть каменную насыпь мальчику лет трех с красивым, но слегка девчачьим лицом и вечно падающими на это лицо русыми волосами до плеч, небрежно перехваченными сзади кожаной полоской. – Осталось недалеко, но по открытому пространству, если не успеем его пересечь до того, как нас догонят – шансов спастись практически не останется.

Она говорит это совершенно спокойно, без тени страха. Ламии не боятся смерти. Но, тем не менее, хотят жить. Неужели она совершенно не боится этих крылатых чудовищ с неба?

– Ну же, Седрик, не спи! Если успеем – им уже не остановить нас, идем!

– Лайма, мне страшно. Открытое пространство – им так легко напасть с неба…

– Именно поэтому надо торопиться! Бояться будешь, когда он появятся, ясно? В погоню не могли послать больше одного, у Соколов дурацкие правила чести: если я одна, то и он будет один… О тебе они либо не знают, либо не принимают ребенка в расчет. Разумеется, это не значит, будто тебя не убьют, если поймают. Седрик! – Лайма обернулась и вложила в руку мальчика серебряный кинжал. – Возможно, тебе придется заканчивать путь в одиночку. Я подробно объяснила, где находится Круг, если нас атакуют…