Перегной

– Что, можно идти? – переспросил я.

– Да иди, иди блять. Раз не по пацански. Расселся тут, со сказками своими. Службу нести мешаешь. – Михалыч уже сминал листок с показаниями, да шарил ногой под столом, видимо пытаясь выудить урну.

Я протянул руку, чтобы забрать со стола свои вещи и внезапно, из разжатой руки на стол выкатилась крупная деревянная бусина. Видимо, находясь все это время в нервном напряжении я интуитивно прижимал к себе её, сорванную, с шеи одного из мальчиков-колокольчиков, и инстинктивно хранимую, как боевую добычу.

– Это блять что?
– спросил меня Михалыч с нехорошим хрипом.

– Да так, сувенир...

А Михалыч уже орал, вызывая с крыльца патрульных:

– Штанюк, в изолятор его! Только не бейте, пусть там посидит выходные, пока у него башка подзаживёт. Заодно проверим, что он блять за Сапожников такой. Откуда он блять вообще на нашу голову взялся.

10.

Изолятор встретил меня тишиной. В камере, куда меня поместили, был ряд сплошных деревянных нар по одной стене, и такой же, но чуть короче по другой. Рядом с этим, коротким в углу была параша – отхожее место. Напротив двери, под потолком, было небольшое зарешеченное окошко. Неяркая лампочка мерцала как мотылек в плафоне. На нарах, укрывшись кто чем лежали три человека. На мое появление они никак не отреагировали. Я постоял, почесал голову, сморщился от тут же возникшей боли, и тоже полез на нары.

Забравшись на второй ярус я посидел немного, а потом, так как подушки и прочих спальных принадлежностей у меня не было, осторожно, чтоб не слишком взбудоражить саднящее тело улегся, пристроив голову на трубу, идущую вдоль стены.

Только я закрыл глаза и поползла по сознанию фиолетовая пелена забытья – жутчайший дребезжащий звук разорвал мне изнутри перепонки и подбросил с нар. Я вскочил и в панике спрыгнул на пол. Звук летал вокруг назойливой мухой, залетевшей в колокол и бьющейся со всего маху о его стены. От этого резкого звука все плыло перед глазами, а от резкого спрыгивания плыл я сам. И от этого взаимного плавания разыгрался вокруг меня настоящий шторм, в очередной раз несущий бурю моих бед.

– Банарот! Какой мудак лег башкой на трубу? Я щяс её кому-то в жопу запихаю! – послышался раздраженный голос, потом кто-то завертелся на нарах и, судя по звуку, спрыгнул на пол.

Я ничего не видел, перед глазами носились темные пятна – давала знать о себе разбитая голова. Инстинктивно повернувшись на звук и выставив вперед руки я готовился защититься от угрожавшего мне неизвестного.

– Чё ты сушёнки-то свои растопырил, - послышался тот же голос, но уже совсем рядом, и вдруг взвился, взяв радостную ноту.
– Ба, какие люди в нашем балагане!

Зрение постепенно восстанавливалось, и хотя свет по-прежнему был тусклый, но я уже видел рядом с собой очертания человека.

– А никак не признал меня, брателло? – с усмешкой произнес голос.

Я отошел на шаг назад и пригляделся: Виктор, ты что ли?

– А то! Он самый, собственной персоной. А ты то за что сюда залетел, бриллиантовый ты мой корешище?

Мы обнялись и забрались к Виктору на нары. Спать он больше не собирался. Два других узника всё это время так и лежали на нарах неподвижными мешками.

– Это, слышь, у мусоров местных прикол такой, с трубой-то.
– Поведал мне Виктор.

– Труба эта, провалиться бы ей, сквозь все камеры проведена и натурально, сама под голову просится. Ну эти упыри и придумали забаву – приделали к ней старый звонок с медными кулачками. Как только труба качнется, ну значит голову на неё кто положил, они звонок врубают и ржут, а человек в непонятках как подорванный носится. Все просыпаются ну и бывает от своих же соседей, за кипеш, чувачку достается. Шоу на весь изолятор. Но тебе повезло, братан ты мой космический, что ты встретил своего верного кентуху Виктора. Я ныне, почитай, за основного тут. Хату держу!

Мда, урожай у местных ментов походу скудный. Всего одна камера заселена. И то не густо. Не затеряешься.

– Ух я тебе и радый!
– Не унимался меж тем Виктор.- Я ж, считай, тут тоскую, томлюсь и словом перекинуться не с кем. Тот вон, на дальней шконке, дед, доходит, побродяжка – болеет сильно, его вообще неизвестно за что закрыли, вот он от горя и занемог. Его завтра днем или в морг свезут или на больничку. Слышь, дед? Тебя куда лучше отгружать – на кладбище или поживешь ещё?

– Ты, это, Вить, чего, - вступился я за старика, - ему и без тебя хреново, ты чего над ним издеваешься.

– Дык, а я чё. Я ничё. – не обиделся Виктор.
– Я ж так. Ему одно – вилы. Что на тюряжке, что на больничке – все равно дойдет. Ему б и так уже срока подходили.

Виктор продолжал разглагольствовать на тему, - «что и так и сяк дедуся бы отъехал, только бы если по уму, так дома, у бабки под дряхлой титькой, а тут оно вон чо» - и я решил сменить тему.

– Ты то сам, Вить, за что сюда...

– Да я вообще не по уму сюда попал, - начал сокрушаться ВиктОр, - по чистой бакланке. Рыбки мне хотелось свеженькой. Давно уже хотелось. Не, ну и бабу свою угостить тоже и на продажу. Кто шарит-то, ему нафига в магазине говно всякое покупать? Я вот завсегда рыбу ем только свежую, выловленную. Я чо, ломом битый – ещё за рыбу деньги платить? Её в реке дофигища, рыбы-то. У нас тут такие просторы, хреналь, Витька рыбы себе что ли не найдет?

Ну короче бухал я, на берегу, там недалеко от автоколонны, где мы с пацанами тусуем. Дак мы же вместе и бухали, чё, не помнишь. Ты еще собирался куда-то. Ну вот, обрубился я чёто. Ты то сам как, нормально дошел? Ага, я вижу как нормально.

– Под утро просыпаюсь на берегу – продолжил он - башка болит, во рту как насрано и рыбы, веришь нет, хочу не могу! Думаю, дай-ка рыбы наловлю. И нажарю, поем, и продам, если чё останется, хоть на опохмелку будет. По зорьке – то нештяк рыба клюет. А удочек-то нет у меня – как ловить? Сходил я значит в автоколонну, взял карбиду. Насовал его по пустым бутылками, воды налил, заткнул и давай в реку кидать – рыбу с понтом глушу. А хреналь тут у берега наглушишь, надо с глубины её подымать, рыбу-то. А тут уже лодка нужна. А недалеко причальчик – там лодки, катера и вагончик, в нем сторож живет.

Ну я туда, так мол и так, дай мне говорю отец, лодку с мотором, мне чисто на полчаса, съездить, а я тебе потом рыбы дам.

Виктор сделал паузу, вздохнул и продолжил.
– Короче конфликт у меня с ним вышел. Не, ну лодку-то я конечно взял, да только меня через десять минут прямо с лодкой и приняли. Теперь насилие шлют над сторожем – я ему весло дюралевое о башку слегка погнул, грабеж, да до кучи еще и браконьерство. Дело уж завели. Приплыл я братан по глупости. Теперь, к гадалке не ходи, лет пять только мойвой питаться буду казенною. В жидком супчике. Поел, блин, рыбки.

Виктор горестно вздохнул и замолчал.

Но долго этот человек унывать не мог и уже вскоре он завозился, засуетился, засопел и запыхтел как бы собираясь для себя что-то важное уяснить. Потом собрался и наконец приступил:

– Ты это, братан, я понимаю, что чё почем - хоккей с мячом, о делюге, как говорится, ни слова, но сам то поделись бедою – как сюда заехал? Оно дело то видишь какое – мы ж накануне с тобой бухали, я то обрубился видимо на бережку, может ты мне чё и выкружишь?

– Да ты чего, Виктор, - отвечал я, - какое ни слова, я сюда тоже по бакланке и заехал. С утречка после нашей пьянки, спохмела пиво пил на пляже, ну и рамсанул с мажорчиками местными. Они меня видимо бутылкой по башке приложили, а мусора под вечер подобрали.