Перегной

– А скажу, бес меня попутал, подшутить над вами.

– А если не поймут?

– Чё это не поймут-то? Всегда понимали, а тут не пойму-у-т! Сказано же, бес попутал.

– И что, этого достаточно будет?

– Конечно.

– А чего ж тогда с меня пол деревни за тебя трясет плату?

– Ну вот, я чего и говорю, с тебя трясут - ты и плати.

С ним положительно невозможно было договариваться. Есть такие люди - с ними нужно просто дружить. Непотребствовать, охальничать, озорничать или вести беседы о том и о сём. А вести дела - нет. И они будут лучшими друзьями. И они не предадут в самую суровую и черную годину.

– Ну хоть бабе своей гостинцев или нарядов каких купишь, - не унимался я. Мы уже сходили и проверили несколько раз донки, сняли пару окуньков с крючка и теперь сидели у костра да кипятили в котелке воду для ухи.

– Не, вот это точно, нет!
– отмахивался Полоскай.
– Неча рожу баловать! Итак спасу нет никакого, а тут взбеленится вовсе. Я эту породу знаю. Ну их к бесу. Не суй мне больше их, не уговаривай, прошу. Не возьму я эти фантики. Ишь, чего. Дьяволова бумага. Не возьму, нет.

– Дьяволова бумага? Ты прямо как Федос говоришь. Тот то со своей паствой денег в руки не берет, потому что считает, что вся власть в мире нынче от антихриста и бумага - это знаки его.

– А знаешь, Витька, Федос хоть и урод конечно, но тут он прав. Дьяволовы знаки, точно. Все беды в мире от них. Вот как есть прав Федос. И потому давай-ка эту тему замнем. С кем угодно, но не со мной, хорошо.

Я согласился и Вовка протянул мне, как награду, миску дымящейся, золотистой ухи и стакан рябиновки. Это и была награда. Награда за просто так, за дружбу, за человечность, за понимание. Да и просто за то, что ты такой есть на белом свете и сидишь тут, возле костерка, рядом.

***

И все же деньги - дьяволова придумка. Пока не решишь денежные вопросы - не можешь жить спокойно, чисто демоны тобой овладели. И я не успокаивался. Деньги жгли мне ляжку, словно бы их было куда потратить. И я направился к Щетине. К моему изумлению, Щетина, казавшийся до того самым рассудительным и разумным из колдырей, тоже отказался от денег. Также категорично и наотрез.

Никакие аргументы на него не действовали. Я вспоминал ему наш давний уговор, наши давние планы, в которых речь велась о повышении прибыльности артели, о наступлении лучшей жизни.

– Дак это когда было?!
– Отмахивался Щетина.

– Но ведь ты же был согласен?
– Припоминал я ему.

– Ну согласен, дак чё теперь.
– Простодушно отнекивался дядя Коля.
– Тогда оно было так, а теперь - вот как.

– Да вы не этих ли наезжих испугались? Поди за бандитов их приняли.

– Это каких ещё. Этих чтоли? Твоих - от. Оне бандиты что ли? А чего нам их бояться - у нас красть нечего. Мы люди бедные, бандитам неинтересные. А только деньги ты эти прибери. Ни к чему они. Одна от них тревога. Не по нам такое счастье.

– Почему не по вам?

– Не жили богато и начинать неча. Когда счастья через край, тоже нехорошо. Забываться начинаешь.

– Да ты чего такое говоришь, дядя Коля. Какое счастье. Такая сумма в городе и за деньги-то не считается.

– Ну, то в городе. Нам того не нужно.

– Ну хорошо, а что мне теперь с ними делать?

– Как чего? Ты их придумал - ты и решай. Тебе оно видать нужнее.

– Но тут на всех деньги. На всю артель. Тут моей доли нету, я свою долю, считай, лишним дизелем взял. Для школы.

– И мы свою долю дизелем взяли для школы, да еще сверху сигареты и вещи всякие.

– И еще нам сверху деньгами приплатили.
– Упорствовал я.

– Ну, тебе приплатили, ты и бери.
– Упрямился Щетина.

– Да взял я уже, взял, говорю же тебе, дядя Коля, дизелем взял.

Дядя Коля, которому, по всему это уже надоело, запыхтел, и наконец выдал: "Сам дизелем взял, а нам деньгами хочешь выдать. Фантиками какими-то. Не пойму я, Витька, пределов твоих я не понимаю".

– Каких еще пределов?

– Да твоих. Хитрости твоей. Смысла не вижу. Чего ты еще удумал?

Так и не добившись ничего от Щетины, обиженный в лучших чувствах, шагал я прочь.

Вот откуда это у них? Живут на лоне природы, вдали от цивилизации, сами по себе, а чувство того, что их обманывают у них не проходит. Недоверчивы как псы бродячие. Нет, - кипятился я, - Толян, который их обирал по черному, по страшному, за милую душу, у них не вызывал ни недоверия, ни отторжения. А я, я, который искренне хочет им помочь, и помогает - возьми хотя бы улучшение реальное в делах с металлоломом, считаюсь за проходимца. Да что же это такое?

Ну ладно, Полоскай, он вырос уже почти без денег, он не знает товарно- денежных отношений, не вкусил их ибо молод, не успел просто. Он просто не представляет себе всей универсальности, силы и удобности денег. Но Щетина-то? Щетина же тертый калач. Он все прекрасно знает и помнит, а гляди-ка, восстал.

Эх, пойду-ка я сейчас и раздам все эти деньги в деревне. Точно! Там же Вован должен за рябину. Вот я и расплачусь. Тем более мне намекали. Чего он там на доске царапал?

Я развернулся и припустил обратно к балку, за доской. И вовремя. Разжигавший костерок Щетина уже прилаживался к ней топором, дабы пустить на растопку. Я вырвал эту досточку прямо из-под топора, сунул под мышку и почесал обратно.

Но и в деревне я не сыскал особого успеха. С трудом разобрав каракули на досочке, я установил всех полоскаевых поставщиц. И начал планомерный их обход. Бабки, увидав деньги и осознав всю серьезность моих намерений, шли в отказ и держались стойко, как турецкие войска на перевале Шипка. Но сломить силы и напора русского оружия не смогли. Правда цену так и не назначили.
– Шутили мы, ты чё Витенька, нам бы Вовка потом дров наколол, вот и весь расчёт.

– Ага, то и обтрясли все кусты окрест. То и понеслись, как узнали что Вовка рябину скупает.

– Дак чё, - обезоруживали меня бабки сногсшибательной логикой, - скупат если, дак чё.

Вобщем деньги они у меня брали. Боязливо, опасливо, осторожно. Как берут пальцами, на раскурку из костра уголек. Ни одна не взяла больше одной купюры. Только Кочуманиха взяла две.

Я и этому был рад. Переходя из одной избы в другую я чувствовал вослед тяжелые и недоуменные взгляды, но на душе, по мере избавления от денег, становилось легче.

2.