Перехваченные письма
Шрифт:
Когда она ушла, я послала женщину, которая помогала мне по дому, к знакомым — семье инженера, жившей неподалеку. Жена инженера передала мне в ответ, что я ни при каких обстоятельствах никому не должна рассказывать, что между нами были какие-то отношения. Я все поняла. Идти было не к кому. Но как я буду жить? Без денег, без друзей — все были слишком запуганы, чтобы признать знакомство с нами, — с тремя маленькими детьми…
Дети мирно спали. Я упала на колени перед образом Казанской Божьей Матери, который висел в углу над моей кроватью, и взмолилась. Я просила Божью Матерь вернуть мне мужа и сделать так, чтобы мы смогли уехать заграницу. Я знаю, что просить об этом — безумие, говорила я, но я не могу больше
Я разделась и легла в постель. Вдруг послышались шаги на снегу. Я вслушивалась, не веря своим ушам. Раздался знакомый стук в окно столовой. Я выскочила из постели и бросилась к окну. Это был Ники. Святая Дева выполнила мою первую просьбу.
Я прекрасно знала, где Ники провел последние четыре часа, и понимала, что когда туда попадаешь, нельзя рассчитывать на скорое возвращение. Сейчас мой Ники был со мной, больше мне ничего не нужно было, я сияла от счастья. Но он выглядел усталым, и хотя улыбался и делал все, что мог, чтобы тоже казаться счастливым, его одолевали какие-то мрачные мысли, которыми он не хотел делиться со мной. Я не стала выяснять причин его тревоги. В конце концов, кто мог бы быть счастливым на нашем месте, зная, что в любое время могут прийти и сделать с нами все, что захотят.
Ники сказал, что, возможно, у него будет работа. А немного позже объяснил, что мы должны будем пойти «туда» вместе.
— Зачем? — спросила я.
— Не тревожься, они только хотят знать, что ты не работаешь против них.
— Но ведь они знают, что я их ненавижу.
Ники улыбнулся.
— Не говори им об этом, будь очень осторожна. Не забудь, что у нас дети.
Март 1932
Дорогая моя мама. Получила письмо Ruth с твоей приписочкой и очень за все благодарю. Вчера написала тебе письмо, но тут же разорвала, настолько оно было мрачно. У нас опять довольно трудная полоса. Ники, кажется, тебе напишет сам. Как жаль, что поздравительная открытка к Буленькиному рождению не дошла, видно, затерялась. Дети веселы и здоровы. Из Москвы давно ничего не слышали. Крепко тебя мы все целуем — и малые, и большие. Ирина.
Подошел этот день. В ГПУ, куда мы пришли, с нами беседовали порознь. Я оказалась в просторной комнате перед человеком, сидевшим за письменным столом. Глупейший разговор продолжался несколько часов. В конце концов я поняла, чего они хотели от меня, — чтобы я подписала бумагу, декларирующую мою лояльность режиму, и чтобы, в доказательство ее, я помогала им обнаруживать нелояльных.
Я: «Иными словами, вы хотите, чтобы я стала шпионкой?»
Он: «О нет, ведь вы знаете, что у нас добрые намерения, и все, что я пытаюсь сделать, это помочь вам».
Этот бессмысленный разговор все длился и длился. Было уже заполночь, и я понимала, что Валенька проголодалась. Моя блузка и вязаная кофточка были влажны от молока, которое я должна была ей дать. Неподалеку от меня, за несколькими дверьми, меня ждал Ники. Малышка, вероятно, плакала; двое других детей наверняка проснулись и с нетерпением ждали возвращения родителей. А я сидела здесь с этим идиотом и слушала его несуразные речи.
— У вас много друзей, вам доверяют, и вы можете быть очень полезной для нас.
— Я так не думаю. Все мои друзья такие же, как я, их не интересует политика, и все, чего они хотят, — это чтобы их оставили в покое.
— Возможно. Но предположим, что вы встретите нашего настоящего врага.
— Не знаю, я никогда не встречала кого-либо подобного. — Затем в припадке отчаяния, я воскликнула: — Я сказала все, что могла. Из меня не получится хорошая шпионка. Я лояльна, чего вы еще хотите?
— Поставьте
вашу подпись.Я подписала.
Он отвел меня к Ники, который сидел с тремя другими людьми, и сказал с отвратительной ухмылкой.
— Надо отметить. У нас появился новый товарищ.
— Нам надо спешить, — сказала я Ники. — Малыш будет плакать.
Ни на кого не глядя, мы вышли.
Муж получил работу, и теперь у нас были продовольственные карточки. Но мы не чувствовали себя счастливыми, а мое здоровье ухудшалось. В начале июня меня снова вызвали и сказали, что ни я, ни мой муж не делаем никаких усилий, чтобы подтвердить нашу лояльность, и что они вынуждены будут принять «меры», чтобы исправить положение. Я решила разыграть комедию. Я понимала, что мы включены в список доносчиков ГПУ и уже никогда не сможем вырваться из этой шпионской сети. Но мне казалось, что по отношению к женщине они будут менее требовательными, чем к мужчине. Я прикинулась любезной и дружелюбной.
— Мне очень жаль, что мой муж ничего не сделал, чтобы помочь вам, — сказала я. — Но меня это не удивляет. Он очень неразговорчив, все с ним скучают, кто станет с ним беседовать? Другое дело я. Я знаю как заставить людей говорить, и сделаю все, что смогу, только его вы увольте от этих дел.
Мой собеседник выглядел довольным, и мы расстались как друзья, но всю дорогу до дому я проплакала.
Конец марта 1932
Часто грущу из-за живописи.
17 июня я почувствовала себя плохо и мне пришлось лечь в постель. Около часа дня я задремала. Ика возилась на кухне. Вдруг я услышала шаги Ники. Неужто мне была так плохо, что Ники должен был уйти с работы? У них были очень строгие порядки, и отлучиться можно было, только если случилось что-то очень серьезное. Может быть мне недолго осталось жить и он пришел повидаться со мной?
Но он только спросил, как я себя чувствую, а затем сообщил, что, возможно, нам позволят уехать заграницу.
— Вчера вечером я получил вызов в ГПУ, но ничего не сказал, чтобы не тревожить тебя. Утром, вместо службы, я пошел в это жуткое место. Меня приняли очень вежливо, называли князем, предложили сесть и угостили папиросой. Затем один из них спросил: «Князь, хотели бы вы уехать заграницу?» Я без колебаний ответил: «Да, хотел бы». «Хорошо, — сказал он, — мы можем устроить это для вас и вашей семьи. Нам будет только приятно помочь вам… Поезжайте в Москву — за наш счет, так что об этом можете не беспокоиться. Остановитесь в самой лучшей гостинице. Забудьте все ваши заботы и невзгоды; живите там и развлекайтесь, как пожелаете. Все будет оплачено, и мы присмотрим за вашей женой и детьми. Если у нее будет нужда в чем-нибудь, пусть придет к нам, и мы ей поможем. А вы тем временем будете получать визу, паспорт — на это нужно время».
Это был, мне кажется, самый счастливый день в моей жизни… Мы были в неведении, откуда могло прийти наше спасение, большевики все держали в секрете.
17 июля 1932
Дорогая моя мама, твою открытку от 2 июля получила и очень за нее благодарю. Ники в Москве, уехал 9 июля. Дела его идут хорошо; а мы здесь, и Ика с нами еще. Ждем его возвращения. 12-го Ника был на Сивцевом и познакомился с бабушкой и Другом. Бабушка заметно слабеет и совсем почти ничего не кушает; Друг боится, что она не протянет до нашего приезда. Это все мне пишет Друг, а от Ники я только сегодня получила телеграмму, посланную 12-го, на другой день приезда его в Москву. Бебишку пора начинать прикармливать, хотя я не уверена, хорошо ли это перед дорогами?