Перелетные работы

– Улица Гоголя. Дом семнадцать дробь "а", квартира три

дцать, - отчеканил мальчишка без бровей.

– У нас точно такой же адрес, - взволнованно сказала я тете Груше, только квартира у нас тридцать один.

– Это наши соседи, - сказала мне тетя Груша.

Я успокоилась и стала думать, почему наш дом называется не просто семнадцать, а еще и дробь "а". Особенно меня удивля-ло слово "дробь".

И вдруг мальчишка без бровей поднял глаза и увидел нас с тетей Грушей.

– Леля, любимая!
– крикнул он, вырвался от высокой бабки и побежал к нам.

Я спряталась от него за тетю Грушу. Но он забежал за нее и сказал:

– Я Вова!

Его куртка была расстегнута, и когда он бежал ко мне, я видела, как под курткой у него подпрыгивает живот.

А его бабка тем временем подняла берет со щеки и закрепила на голове. Но берет долго не продержался. Ополз на другую щеку.

– Здравствуйте, Аграфена Федосеевна, - кивнула она.

– Еще раз, Анна Федоровна, - кивнула тетя Груша.

– Я ему говорю, - и она указала на мальчишку без бровей, - что к вам скоро внученьку привезут. Так он меня замучил: "Когда да когда!"

Вовка смущенно улыбнулся.

По палисаднику вместе с подростками шел дядя Кирша. Подростки окружили его со всех сторон, как будто бы взяли в плен. Впереди всех, приседая и приплясывая, бежал коротышка Арбуз. Дядя Кирша остановился и подростки остановились тоже, засмеялись над чем-то, и дядя Кирша засмеялся в ответ. Потом они расступились, выпуская его, и он с достоинством направился к нам.

– Ты не слышал, что они сказали дяде Кирше?
– спросила я у Вовки.

– Они сказали, что зарежут его.

– И что он ответил?

– Я не слышал...

Когда к нам подошел дядя Кирша, мне показалось, что он сильно напуган.

– Ну как?
– спросила его тетя Груша, но он не ответил.

Он поклонился Вовкиной бабушке и сказал:

– Бонжур, мадам Зорина-Трубецкая!

Вовкина бабушка засмеялась и сказала:

– Здрасьте...

Дядя Кирша сделал благородное лицо, такое же, как на фото-графиях в альбоме, и я тоже сделала.

– Наш Вова занимается музыкой, - сказала его бабка.
– Он играет на пианино, а со следующего года будет учиться на скрипке.

– А у нас Леля тоже очень ученая, - сказала тетя Груша, - Она у нас говорит по-английски.

– Вот как?
– и Вовкина бабушка что-то у меня спросила.

Я промолчала для важности, а потом кивнула.

– Я спросила, сколько тебе лет, - сказала Вовкина бабушка.

– Четыре, - тут же ответила я.

– И мне, и мне!
– закивал Вовка, показывая четыре пальца.

По дороге домой тетя Груша спросила:

– Ты видел, как Аленка подрезала челку нашей Леле?

Дядя Кирша посмотрел на меня.

Я тряхнула головой, чтобы волосы легли клочками.

– Неважно, - сказал дядя Кирша.

– Это еще что, - сказала я.
– Она еще и монетки забирает из моей коробочки на окне.

– Не может быть, - усомнилась тетя Груша.

– Правда, правда!
– настаивала я.

– Чертова девка!
– рассердился дядя Кирша, но мне показалось, что он сердится вовсе не на нее.

Дома дядя Кирша принялся кругами ходить по комнате и вполголоса напевать, вставляя французские слова. Я стала ходить за ним. Но он не замечал ни меня, ни тети Груши.

– Ну и о чем вы говорили?
– не выдержала наконец тетя Груша.

– Ни о чем, - отмахнулся дядя Кирша, не переставая ходить.
– Просто дружеская беседа.

– Что они сказали тебе?
– настаивала тетя Груша.

– Они попросили немного денег взаймы.

– А ты?

– Одолжил им до пятницы. Они же молодые ребята. Ну ты сама, я надеюсь, понимаешь!

– Я много раз говорила тебе, Кирилл, чтобы ты не лез к ним.

– Молчать!
– крикнул дядя Кирша, и его рот задрожал.

Но тут зазвонил телефон. Звонок был долгий, пронзительный. Дядя Кирша с тетей Грушей даже не пошевелились.

– Это Ленинград, - поняла наконец тетя Груша.

– Нет, - возразил дядя Кирша.
– Это Натка.

– А я говорю: Ленинград!

– А я говорю: Натка!

Услышав слово Ленинград, я подбежала к телефону и взяла трубку.

– Мама, - спросила я, - а как это ты, интересно, уместилась в такую маленькую трубочку?

Мама хихикнула и попросила тетю Грушу. Я протянула трубку тете Груше, представляя, как мама сидит внутри телефона на диване, пьет кофе и курит папироску.

– Ты научила Лелю по-английски?
– взволнованно спросила тетя Груша.

– Ну что ты, - ответила мама из трубочки.
– Я все время занята!

Я пошла в коридор, взялась с двух сторон за дверные ручки туалета, поджала ноги и стала раскачиваться. "Спасите-помогите!"- выкри-кивала я в такт качаниям, потому что видела утром, как один из подростков толкнул дядю Киршу в грудь.

– Спасите-помогите!
– кричала я до тех пор, пока тетя Груша не закончила разговор. И даже когда она села на диван к дяде Кирше, я продолжала кричать и качаться.

– Режут-грабят!
– выкрикивала я.
– На помощь, поскорее!
– и представляла бегущего дядю Киршу и за ним - веселую погоню под-ростков с перочинными ножами и Пашей-Арбузом во главе.

И вдруг к нам в дверь кто-то робко постучал, но ни тетя Груша, ни дядя Кирша не услышали из комнаты. Стук усилился, но они снова не услышали, тогда в дверь позвонили, и тетя Груша, ворча и охая, пошла открывать.

На пороге стояла Вовкина бабушка.

– Что происходит?
– испуганно спросила она.

Я по-прежнему раскачивалась на дверных ручках, но уже не кричала, потому что представила, как подростки с Пашей-Арбузом поймали дядю Киршу и заставили его петь и играть для них на ги-таре.

– Ничего, - удивленно ответила тетя Груша.
– У нас ничего не происходит.

– У вас кричали о помощи, - настаивала Вовкина бабка.
– Да еще так истошно. Я слышала только что!

И она попыталась заглянуть в комнату через тети-Грушино плечо.