Перелом
Шрифт:
– Большое спасибо. – В ее голосе прозвучала ирония. – “Спортивная жизнь” расценивает мои шансы не слишком высоко.
Я подписал три письма и принялся за четвертое.
– Алессандро часто сюда заходит? – спросил я как бы между прочим.
– Сегодня – первый раз.
– Что ему было надо?
– Да ничего особенного. Сказал, что проходил мимо и решил заглянуть.
– И о чем вы говорили?
Она явно удивилась, услышав мой вопрос, но ответила не задумываясь:
– Я спросила, нравится ли ему в “Форбэри Инн”, и он ответил, что там куда удобнее, чем в доме, который его отец снял в пригороде Кембриджа. Он сказал, что все равно отец сейчас там не живет, потому что
– Он сказал, что хочет стать чемпионом?
– Да.
Я мрачно уставился на свои ботинки. Стычка превратилась в драку, драка грозила превратиться в войну, а война, похоже, могла длиться не один месяц. Эскалация нарастала быстрыми темпами.
– Скажите, – поинтересовался я, – он о чем-нибудь вас спрашивал?
– Нет... По крайней мере.., хотя... Конечно, спрашивал. – Маргарет удивленно на меня посмотрела.
– О чем?
– Он спросил, не является ли ваш отец владельцем каких-либо лошадей.., и я ответила, что он у очень многих в доле, а он спросил, не принадлежит ли ему одному какая-нибудь лошадь. Я сказала, что только Холст, а он.., он... – Маргарет нахмурилась, пытаясь вспомнить. – Он сказал, что, наверное, лошадь застрахована, а я ответила, что нет, потому что мистер Гриффон не платил в прошлом году страховых взносов и что лучше ему поосторожнее проезжать Холста, в особенности на дорогах... – Внезапно в ее голосе послышалось волнение. – Ведь ничего страшного, что я ему сказала? Я думала, что, раз мистер Гриффон является владельцем Холста, тут нет секрета.
– Ну, конечно, – успокоил я Маргарет. – Ведь Холст участвует в скачках от его имени. Все знают, что отец – владелец.
Маргарет явно почувствовала облегчение, глаза ее вновь заулыбались, и я не сказал ей, что меня куда больше беспокоило то, что она рассказала о страховке.
* * *
Одна попавшая в беду фирма, которую я в связи с этим консультировал, выпускала электронное оборудование. Так как в результате консультаций фирма провела полную реорганизацию и сейчас радовала держателей акций, я позвонил главному администратору и попросил помощи для себя лично.
– Это срочно, – сказал я. – Лучше сегодня. – Стрелки на часах показывали пятнадцать тридцать.
Администратор свистнул в трубку, прищелкнул языком и предложил мне сесть в машину и ехать по направлению к Ковентри. Сотрудник фирмы, мистер Уоллес, встретит меня в Кэттерике. С собой он захватит все, что мне требуется, и объяснит, что-где-как надо монтировать, – устроит меня такой вариант или нет?
Вариант не может не устроить, ответил я, и спросил, не хочет ли главный администратор купить половинную долю скаковой лошади?
Он засмеялся. На ту пониженную зарплату, на которую я сам же его уговорил? Наверное, я шучу, сказал он.
* * *
Мистер Уоллес, которому исполнилось целых девятнадцать лет, подъехал ко мне на небольшом, очень деловито выглядевшем грузовичке и ослепил своими научными познаниями. Он дважды и во всех подробностях повторил инструкции, явно сомневаясь, что я смогу их выполнить. Капризы фотоэлементных
датчиков были для него родной стихией, но он прекрасно понимал, что рядовому дураку в них не разобраться. Уоллес начал было объяснять в третий раз, в надежде, что наконец-то я все пойму, но я спросил:– Кем вы работаете в фирме?
– Представителем по сбыту товаров, – ответил он счастливым голосом. – Мне сказали, что за это я должен благодарить только вас.
После столь подробных объяснений я довольно легко смонтировал систему оповещения, которая в основном состояла из фотоэлемента, подсоединенного к простому звонку. Вечером, когда все улеглись, я спрятал источник ультрафиолетовых лучей в большую вазу с цветами, стоявшую у задней стены четырех денников, а фотоэлемент замаскировал в кусте роз перед конторой. Кабель от датчика был протянут через окно в комнату владельцев. Очень удобно.
Вскоре после того, как я все устроил, Этти вышла из своего коттеджа в манеж, чтобы, как обычно, совершить вечерний обход перед сном, – и звонок тут же затрезвонил. “Слишком громко, – подумал я. – Неожиданный посетитель может его услышать”. Я закрыл звонок подушкой, и он стал жужжать, как пчела, попавшая в ящик комода. Я щелкнул выключателем. Когда Этти возвращалась обратно, он опять зазвонил. “Виват представителю по сбыту товаров”, – подумал я и уснул в комнате владельцев, положив голову на подушку.
Ночью никто не пришел.
Ровно в шесть утра я встал, свернул провод и, собрав остальное оборудование, сложил его в шкаф, а как только конюхи, позевывая, стали появляться в манеже, отправился пить кофе.
Во вторник ночью – опять никого.
В среду Маргарет сообщила, что подруга Сузи доложила о двух телефонных разговорах: первый раз в Швейцарию звонил Алессандро, второй – из Швейцарии звонили шоферу.
Этти, волнуясь больше обычного, так как до скачек на приз Линкольна осталось всего три дня, огрызалась на наездников, а Алессандро задержался и спросил, не хочу ли я передумать и посадить его на Горохового Пудинга вместо Томми Хойлэйка.
Мы стояли в манеже; повсюду царила обычная послеполуденная суматоха. Глаза Алессандро совсем впали, а тело было напряжено, как струна.
– Вы знаете, что я не могу, – рассудительно ответил я.
– Мой отец велел мне передать, что вы должны. Я медленно покачал головой.
– Ради вашего собственного благополучия вам не следует настаивать. Если вы будете участвовать в призовых скачках, то только опозоритесь. Неужели ваш отец хочет этого?
– Он сказал, что я должен настаивать.
– Хорошо, – ответил я. – Вы настаивали. На Гороховом Пудинге будет скакать Томми Хойлэйк.
– Но вы должны делать то, что говорит мой отец, – стал протестовать он.
Я слегка улыбнулся, но ничего не ответил, и казалось, Алессандро просто не знает, что еще можно сказать.
– Зато на следующей неделе, – небрежно заметил я, – можете быть участником скачек в Эйнтри на Холсте. Я заявил его специально для вас. Он выиграл первый приз в прошлом году, так что вам представляется вполне реальный шанс.
Алессандро уставился на меня, не моргнув глазом. Если он что-то знал, то ничем себя не выдал.
* * *
В три часа ночи в четверг звонок энергично затрезвонил в трех дюймах от моей барабанной перепонки, и я чуть было не свалился с дивана. Я щелкнул выключателем, встал и посмотрел из окна комнаты владельцев на манеж.
Темная безлунная ночь озарялась лишь тонким лучом фонаря, быстро двигавшимся по земле. Луч описал полукруг, пробежал по четырем денникам и остановился на том, где содержался Холст.