Переживая прошлое 2
Шрифт:
Также в молчании мы разошлись. Она занялась домашними делами, стараясь дать мне время и возможность первому заговорить, а я ушел в кабинет, чтобы подумать и прийти в себя. В кабинете ничего не изменилось с моего отъезда. Пройдясь по комнате, я постарался почувствовать, что за человек в нем был. Кругом по кабинету располагался шкаф с книгами. Психология, педагогика, справочники по психиатрии, филология, школьная литература, много книг по медицине на тему нервной деятельности, остеология, физиология, дидактика, менеджмент, маркетинг, политология и еще много всего. Одно прослеживалось однозначно: его интересовал человек, как он функционирует и как им управлять. Были напечатаны речи с корректировками от руки, пометки в блокноте на политические темы. Стояла доска для рисования маркером, на ней синим цветом был нарисован график с осью координат. Стоял штатив, а на столе лежала профессиональная видеокамера. На столе,
Продолжая копаться, я наткнулся на знакомую песню. В памяти промелькнули года и моменты, к которым я еще недавно так рвался. Я вспомнил Танину молочную кожу, карие глаза и белые, как чистое облако, волосы. Преимущественно вспоминал школьное время и день, когда мы спустя годы увиделись… она тогда еще боялась ко мне прикоснуться. Голова стала тяжелой от мыслей. Я включил песню. Заиграли знакомые ноты, и, спустя столько лет, я услышал все тот же голос, все те же слова и все тот же тонкий женский вокал, которым Таня пела у меня в голове. Песня тихонько играла, уже не первый раз, я смотрел пустым взглядом, проникая сквозь пространство и время, доставая заветные воспоминания, и потихоньку, с каждым ударом снэра утопал в прошлой жизни, будто доставал воспоминания из далекого сна. Время замерло. Мне хотелось пропеть песню вслух. Не выдержав наплыва эмоций, я потихоньку, вслед за dom!No, начал шепотом подпевать. После первых же фраз услышал голос в реальности:
А помнишь, как вчера мы выбегали под сумасшедший дождь
И весь твой смех был, будто последний день?
Что происходит, друг? Как будто ты не видишь больше в небе звёзд,
и я совру, я вру тебе, что их там просто нет, но!
Я повернулся на голос и увидел Олю. Она дрожала, а из ее глаз текли слезы. Секунду она потопталась на месте, а потом бросилась ко мне, обняла мои колени, прильнула лицом к руке и, все еще плача, прошептала:
– Пожалуйста, ничего не говори, просто побудь здесь, сейчас, будто ничего не было. Даже если ты считаешь себя другим, просто молчи. Дай мне побыть живой. Дай мне побыть с моим мужем…
Все это время играла песня. Каштанов читал текст песни, не зная про нас, а мы застыли, вспоминая тех, кого когда-то любили.
Когда ты не поёшь – у солнца нет причин предъявить восход,
а я боюсь вдруг не заслужить твой взгляд.
Сегодня твой концерт, и ты боялся, что никто не придёт,
Но тысячи рук вновь украдут тебя.
Не выдержав, я запел вместе с Олей, но на словах «украдут тебя» у меня в голове вспыхнуло воспоминание из жизни человека, вместо которого я жил. В нем я сидел в подъезде, на каком-то этаже, слышал, как кто-то занимался сексом. В памяти мне казалось, что это была девушка, которую он любил… Прислонившись спиной к стене и с силой сжав злость и эмоции в руках, я держал ладони внутренним ребром к лицу, заткнув себе рот и мысленно повторяя: «Я сильный! Я справлюсь! Я все смогу!». Затем все исчезло, и я вновь оказался в комнате. Разбитый, испуганный и удивленный. Жизнь у парня явно была не сахар в свое время. Он многое сделал, чтобы стать другим. Если это и правда та жизнь, которую он прожил, то он заслуживает быть запечатленным в истории, и я когда-нибудь, может быть, об этом кому-нибудь расскажу…
Декорации кабинета сменились спальней. Наши тела уже не были юными, но при тусклом свете ночника, казалось, в нас вселились молодые люди и сорвали мятые одежды. Напряженные руки проходили в касании по телу и с силой сжимали плечи, колени, шею. Прижав Ольгины руки за запястья над головой к постели, я с легкой грубостью прижался к ней. Прерывистый стон и вздох от тесного нажима. Эта ночь была катарсисом и эйфорической болью, таяньем вековых льдов и тишиной вечернего бриза. Мы сходили с ума и лечились от безумия. Оля дрожала, а я, немного устав, перевернул ее грудью к постели. Пальцы прошлись по обнаженным коленям. Она резко вдохнула и начала дышать быстрее, реагируя на прикасание губ к бархатной коже. Я подступился сзади. Она томно застонала. Время текло, но между нами оно остановилось и прошептало: я попрошу этой ночью у звезд большой любви между вами…
Оля уже спала, я видел, как ее грудь вздымалась и опускалась в ритме дыхания. Лучи лунного света ласкали кончики ее пальцев. Я смотрел на них, думал, обо всем, что со мной случилось и куда меня вело. Мои обстоятельства не давали покоя все время; ведь то, как я оказался в этом мире или реальности, сложно было понять. Меня одолевало постоянное напряжение и непонимание: где моя жизнь
и что реально, где мне место и к чему стремиться, не впустую ли я тревожусь и не теряю ли время своей жизни на то, что даже не стоит внимания. Я так устал об этом думать, но и не думать об этом уже не мог. Если бы прошло всего пару дней с начала истории, я бы рационализировался и стремился к цели без устали, но когда уже долбишься о стену и отлетаешь от нее месяцами, причиняя себе лишь боль, начинаешь отходить назад и смотреть на преграду, стараясь понять: может, это и не стена вовсе, а мое заточение, которое я возвел себе сам? Или это ад, и я обречен на вечные муки? Или это рай, но я просто играю не по правилам? В такой ситуации любой бы подумал о религиозном контексте моей истории. Спустя время, хочется уже не столько разобраться в случившемся, сколько выговориться кому-нибудь. Так, чтобы расслабить это бесконечное напряжение. Но выговориться было некому.Ночь уже таяла. Начало даже светать. Не выдержав лежания-сидения на кровати, я отправился на кухню, сварил себе кофе, покормил проснувшегося пса и отправился в кабинет. Шел с кружкой горячего кофе и думал: что я собираюсь найти, если там, скорее всего, нет ответов на мои вопросы. Но все равно шел, так как там было хоть что-то о человеке, жизнью которого я жил.
Сев в кресло, я отпил кофе и посмотрел на рабочий стол так, будто пытался увидеть то, чего не видел раньше. Быть может, что-то особенное или неуместное. А может, то, что уже много раз видел, но не принял во внимание. Взгляд остановился на блокноте: раз в него что-то записывают, в нем может быть что-нибудь ценное, но, пролистав его весь, я ничего интересного не нашел. Перебрал стопку страниц с текстом, осмотрел все ящики стола, но ничего, кроме канцелярии, не нашел. Потом уперся взглядом в камеру, и мне на ум пришла мысль: если я его узнаю ближе, то смогу понять, где он мог оставить для меня подсказку. Я был уверен, что все, что происходит в моей жизни, из-за него, ведь я не делал ничего такого, чтобы моя жизнь была чужой. Конечно, порой я себя спрашивал: не псих ли я случаем, но после слов Семена Алексеевича эта мысль перестала меня посещать. Я не надеялся что-то найти, но делал это, скорее, по внутреннему мотиву, который сам меня вел.
Включив камеру, я увидел несколько десятков записей. Промотав вниз, нажал на play, чтобы проиграть самую последнюю. Камера снимала кабинет, в котором я сидел, но в кадре было только пустое кресло.
– Ты уже не спишь? – сонно спросила Ольга.
– Что? – оторопел я и закрыл камеру. – Нет, я не спал еще. Не смог уснуть.
– Сегодня дети приедут. Тебе поспать бы. Пойдем, я тебе дам снотворное, – произнесла Оля и пошла, не дожидаясь моего ответа.
– Да, пожалуй, – сказал я, понимая, что устал.
После посещения кухни мы с Олей отправились в постель. Пока мои клетки ретикулярной формации ствола головного мозга угнетались под воздействием 500 мкг феназепама, она укрыла меня одеялом, а сама прилегла рядом, обняв со спины и наблюдая, как я буду засыпать.
– Может, тебе колыбельную спеть? – шепотом спросила Оля. Я промолчал. А через минуту позвал:
– Оль?
– Что, дорогой?
– После стольких лет брака… ты будто только влюбилась. Почему? Я порой пытаюсь это понять, но никак не могу найти ответ.
– Люди перестают любить, когда перестают заботиться. Я не переставала.
– Хорошо сказано, – начиная засыпать, произнес я.
– Это твои слова, – ответила Оля. Какое-то время она помолчала и продолжила шепотом: – Мы как-то гуляли по льду. Шел снег. Ты предложил подняться на мост, а пока мы поднимались, читал стихи Сергея Есенина о любви. Я молча и восторженно шла, держа тебя за руку. Во мне все цвело прекрасным садом. А потом ты остановился, взял меня за вторую руку и, глядя прямо в глаза, сказал: «Когда ручьи бегут через любые преграды и попадают в реки, они стремятся не вниз, как может показаться на первый взгляд, они стремятся к морю, чтобы встретиться с океаном. В этой жизни я был маленьким ручейком, который постоянно встречал преграды, но все равно с оптимизмом журчал. Я это делал, потому что знал: однажды я стану морем и встречу свой изумрудный океан. Увидев тебя, я сразу понял: ты мой океан, и ты должна быть моей. Сейчас я хочу задать тебе вопрос… Посмотри направо». И я посмотрела. Отпустила руки и запла…
Голос Оли перестал доходить до моего сознания. Меня затянуло в царство Морфея.
Во сне реализуются глубинные переживания, которые человек, находясь в сознании, зачастую подавляет из-за необходимости адекватно реагировать на внешние раздражители. Если переживания сильные, то подавить их, конечно же, не получается. Мне удавалось сосредоточиться на том, что мне казалось важным, но эпизод в клинике с пациентом все же затронул мое внутреннее любопытство. В качестве удовлетворения оно решило проиграться в сюжете сновидения.