Переживая прошлое 2

– Это Челябинск, – произнес отец. – Скоро уже приедем.

Мы ехали по городу, и мне казалось, что я в нем уже был. Посещало приятное чувство знакомости и некоторого родства. Из-за этого я принялся его с интересом рассматривать. Ничего подобного я прежде не видел. Он казался огромным. Высокие дома, много машин, спешащие куда-то люди, огромное количество светофоров и слишком много магазинов для моего прошлого представления о жизни. Картина мира начала расширяться: я увидел, что мир намного больше, чем небольшая деревня, в которой я раньше жил. Затем мы проехали Копейск, я увидел какое-то озеро, и тогда спросил, есть ли там речка, и мне сказали, что нет. Я расстроился и расхотел туда ехать. Там не было речки. Что там делать?! Ведь для меня это было важно: я всю жизнь, какую помнил, прожил именно возле речки и не представлял, как можно жить без нее. Без разливов весной, без рыбалки, без того, чтобы просто поплавать. И, что меня еще расстроило, там практически не было того самого смешного дерева, которое было у нас, – лоха серебристого. Мне казалось, мы едем в какое-то неинтересное место, но интерес у меня все равно был, ведь там было что-то новое, что-то непривычное и что-то предстоящее, вызывающее волнительную тревогу внутри.

– Приехали, – сказала мама, когда мы заезжали в поселок.

Первое, на что я бросил взгляд, это жилые двухэтажные дома, которых у нас не было. Более тесная расстановка домов, маленькие дворы, ранетки возле оград, которых у нас не было рядом. Мы подъехали к дому. Вид у него был, откровенно говоря, потрепанный: перекошенные зеленые ворота и покосившийся штакетник у огорода, что для меня было непривычно. В больших огородах, как у нас раньше, как правило, не использовали штакетник из-за большого расхода материала, и потому я его видел, можно сказать, впервые. Потом мы зашли в дом и первым делом поставили чайник. Началась новая жизнь.

ГЛАВА IX

Когда тебе девять лет и ты не единственный ребенок в семье, переезд как таковой не ощущается. По крайней мере, я его особо не ощутил. Тут было много других прикольных штук, оставшихся от прежнего владельца, с которыми можно было играть. Например, поджигать какую-то желтую пену на старом телевизоре или намотать на лопату гирлянду и представлять себя крутым рокером на сцене. А еще появились новые каналы в телевизоре, и там крутили новые мультики. Вечерами мы ели какую-то лапшу из пакетов, которую нужно было запаривать кипятком на несколько минут, и смотрели ужастики по ТВ-3. После мы с сестрой шли спать, когда хотели, потому что некому было сказать, чтобы мы ложились, поскольку родители с братом грузили остальные вещи на прежнем месте жительства.

– Ты что?! – вскричала сестра, глядя на меня из темноты.

Я сквозь сон почувствовал, что почему-то топчусь и пытаюсь пойти, но не могу. Открыв глаза, я увидел, что пытался пройти сквозь стену и в процессе наступил на сестру, лежавшую в другом конце комнаты на матрасе. Организм не успел привыкнуть к переменам. Родители рассказывали, что я лунатил во сне и раньше, бегал от них по дому, но я им не верил, думал, шутят. До этого дня. С тех пор я не лунатил. Наверное… В моем случае, причины лунатизма, как феномена, крылись в не до конца сформировавшейся центральной нервной системе, которая еще не могла в полной мере справиться со своими функциями и иногда давала сбой в виде снохождения. Никакого дискомфорта мне это не причиняло. Лечение не требовалось, и со временем лунатизм прекратился само по себе. Наверное.

Потом приехали родители с братом на заказанном КАМАЗе и привезли основную часть вещей. Им было довольно трудно спустить перепуганную корову по деревянному помосту, которая более 450 километров проехала в темной и постоянно качающейся коробке. Мама была сильно взволнована и материлась, пока ее спускали, особенно, когда корова упала, соскользнув задней ногой с доски. Корова буянить не стала. Отец, в отличие от матери, был спокоен, словно ничего страшного не происходило. Из-за этого я не знал, что чувствовать: волноваться или нет, все идет как надо, или что-то пошло не так. Я смотрел и не понимал до тех пор, пока не начали разгружать вещи и мама не успокоилась. Мое участие в процессе было минимальным: по большому счету, не мешаться под ногами. Все вещи занесли домой только ночью. Для меня это было чем-то интересным и необычным, можно было полазить по вещам и попрыгать, но вот родителям переезд дался нелегко. Шкафы, диваны, корова, железные баки, неимоверная куча вещей… загрузить, приехать, разгрузить.

Две недели, которые у меня были до обучения, растаяли. В среду вечером мне сказали, что я начну ходить в школу, а утром в четверг отец повел меня в школу. Мы шли, я смотрел на попадающиеся по дороге здания и спрашивал, не школа ли это. Он отвечал: нет, и мы шли дальше. Дорогу я не запоминал, поскольку искал школу. Здание школы оказалось намного больше моей прежней. Мы вошли во время перемены. В коридоре немного пахло краской и манной кашей. Бегали дети. Отец зашел к директору, а затем повел меня в класс. Учительницу звали Валентина Михайловна. До пятого класса она вела основную часть уроков, была классным руководителем, а после того, как мы переходили в пятый, у нас менялся классный руководитель и мы уже бегали по этажам из кабинета в кабинет, как в университете.

Мы были в классе, отец говорил с учительницей, я смотрел на учеников, глазами бегая по лицам, а они в ответ смотрели на меня, У меня было чувство, что я их знал, но никого не помнил и, само собой, знать не мог, я ведь только приехал. Первое, что я заметил, это то, что в классе было больше человек. В прежнем было порядка четырнадцати учеников, а в новом – больше двадцати. Второе, что было довольно ярко выражено, так это большая открытость друг перед другом и большая активность в общении, которая мне была непривычна по прошлому опыту. На перемене нас отправили из класса в коридор, чтобы проветрить помещение. Я встал у окна, наблюдая за всеми и еще не зная, как себя вести, я ведь никого не знал. Ко мне подошли несколько одноклассников.

– Ты дрался раньше? – спросил меня один. Ростом он был с меня, в черном спортивном костюме. Волосы русые, с веснушками, глаза зеленые.

– Нет, не дрался, – ответил я и, собственно, сказал правду.

– А драться-то умеешь? – спросил еще один, в черных брюках и темно-коричневой кофте с черным воротом. У него были черные волосы, карие глаза, и ростом он был повыше остальных.

– Да, умею, у меня дома есть книжки по дракам. Кунг-фу, джиу-джитсу, еще какой-то рукопашный бой.

Так, слово за слово, мне предложили подраться, а я, не совсем понимая, в чем дело, – ведь ни разу не дрался! – согласился. Ученики об этом перешептывались, а я сидел и чувствовал себя лишним. Мне казалось, я их уже знаю, будто они мне были знакомы, но между нами была какая-то пропасть. Они были другими, не как мои прошлые одноклассники. Было чувство, что я от них отставал в общении и поведении. Девчонки узнали о предстоящей драке и говорили мне не драться. Шли позади меня, отделяя от ребят, которые предложили это. Сзади компания кричала: «Мы же договорились подраться», а девчонки говорили, мол, не слушай их и кричали тем, кто был позади, что расскажут учительнице завтра. Так я пошел домой без каких-либо происшествий. Но встал на развилке, потому что не знал, по какой дороге идти к дому. Кругом было грязно, светило солнце, а я смотрел и не узнавал дорогу. И только я решил пойти налево, как услышал знакомый собачий лай. Это была Стрелка. Я повернул направо и, радостный, поспешил домой. Больше дорогу домой я уже не забывал. Она оказалась несложной.

Утром следующего дня Олега отругали за желание подраться. Он валил все на меня, мол, я сам предложил, учительница ему не поверила, а я молча отсиделся. Мне было непонятно, почему он говорил, что я был инициатором, хотя, на самом деле, инициатором был он. Он лгал! Для меня это было чем-то парадоксальным. Еще удивительным для меня стало то, что здесь ученики не скрывали двойки. Если у нас это было позором и мы всеми силами старались это скрыть от других, закрыть рукой от соседа по парте, то здесь это было чем-то даже смешным. Я с соседом посмеялся насчет оценки, но внутри все еще был какой-то осадок напряжения. Это ведь была, мать ее, двойка!

После школы, уже за ее воротами, за мной уцепилась толпа ребят. Один из них был моего возраста, но из другого класса. Его заставили драться со мной. Он меня толкнул, я – его. Он вцепился, чтобы меня уронить, а я – в него. Мы вместе упали. Перекатились, ударяя друг другу по телу. Поскольку мне не хотелось драться, я не умел это делать и не знал, как это делается, и ни разу не видел в реальности, я использовал привычную стратегию поведения: если мне что-то не нравилось, я ревел. И я заревел. Он не отступался, и это меня взбесило. Я ведь реву! Какого черта он от меня не отстает?! Я же обижен, смотри! Отстань! Не трогай меня! Но он продолжал колотить мне по телу. Злость придала агрессии, и я начал его сильно толкать. Он отбежал, а я по стандартной звериной схеме хотел побежать за ним, но остановился, взял кусок сухого дерева и только тогда побежал с ним вслед за мальчишкой. Он увидел габариты угрозы, именно опираясь на общий объем, и это его напугало. Мы мыслили инстинктами в этот момент, и он не видел разницы между мной и куском дерева. Закричал, что не будет так драться. Что я с дрыном на него, и это нечестно. Услышав это, я бросил дрын, взял портфель и с демонстративной злостью пошел домой. Ко мне уже никто не приставал. Дома я сказал, что подрался и, в общем-то, вышел победителем.

– Молодец. Теперь будут меньше лезть, – ответил отец.

Для меня было непонятным поведение школьников. Я не вписывался в новое учебное заведение и не знал, как себя в нем вести, в то время как меня просто прощупывали и смотрели, кто я такой, как себя веду и какой я по силе в классе. Для детей это одна из самых базовых вещей: понять, кто пришел в класс. Я этого не знал, и рассказать мне об этом было некому. У родителей была куча других важных проблем: работа, починка дома, расстановка мебели, готовка, уход за скотиной и еще много разных дел. Выходные прошли в работе по дому. Нашей семье предстояло восстановить дом.