Пернатый оберег

«Ну что, Новиков, — мысленно пинал он бывшего боевого товарища, — ты в насмешку называл меня Рыцарем Собачьего Образа?! Мол, Юлия способна любить только собак, а ко мне она никогда не сможет испытывать нежных чувств? Да, сказать правду, больше, чем на умеренно-нежные чувства с ее стороны, я и сам не смел надеяться. А что получилось? Обстоятельства поставили Юлию перед выбором: котята-щенята или я? И она выбрала меня! Тут даже вопросы типа «А если это любовь?» неуместны. Потому что это и есть самая настоящая Любовь с большой буквы! А когда любовь взаимная — это людям счастье, счастье на века, как пел Академический хор Преображенского полка в историческом сослагательном наклонении».

И только Глеб мысленно помянул историческое сослагательное наклонение, как перед его внутренним взором предстали олимпийские боги и примазавшийся к ним Алексис фон Малаховка, и началась обычная канитель. Эрот лезет с бесцеремонным советом:

— В койку ее! Сразу и без разговоров!

Амур культурно подсказывает:

— Положи ты лебедь белую на перину пуховую под одеяло атласное… Да не запамятовал ли ты, добрый молодец, что предварительно нужно снять с красной девицы не только верхние наряды шелковые, но и кружевное исподнее, а то ничего не получится…

У Гименея мозги вообще заклинили: талдычит, как заведенный:

— Отведи ты девицу красную сначала в загс, потом и свадебку отпразднуете, а уж после…

Какой загс?! Какая свадебка?! У любимой одного брата похитили, а другого только-только убили! Тут не до официальных праздничных мероприятий! Алексис, конечно, тоже в своем репертуаре… Мало того что по телевизору всем плешь проел, разглагольствуя про толерантность, так и здесь покоя не дает! Да слышали уже, знаем! Толерантные все, только отстань! Богам Глеб ответил интеллигентно: мол, спасибо вам за ценные советы, в которых никто не нуждается… Боги иронию усекли и обиделись: была бы честь предложена… После чего удалились в Олимпийское далёко. Фон Малаховке же хоть плюй в глаза, ему все божья роса. Продолжал верещать даже из туманной дали:

— Толерантность! Толерантностью! О толерантности!

Юлия, проводив горничных с бесценным грузом и прокричав им вслед последние дополнительные наставления, связалась по мобильнику с экономкой и распорядилась накрыть в ее апартаментах стол на двоих.

— Тебе тоже следует соблюдать режим питания, — заботливо посмотрела она на Глеба. — Ветеринар мне советовал… в смысле, медицина придает правильному питанию большое значение, — и Юлия об руку с влюбленным в нее хомо сапиенсом проследовала к особняку.

Стол в Юлиных апартаментах накрывала и блюда подавала лично сама домоправительница, экономка Надежда Тимофеевна — за отсутствием горничных или чтобы подчеркнуть свое уважительное отношение к хозяйской дочке. Надежда Тимофеевна, приятная женщина постбальзаковского возраста, была крашена, как и Елена Прекрасная, в платиновую блондинку. Глеб еще подумал, что между платиновой старожилкой и молодой платиновой гвардией, то есть Еленой, непременно должно было возникнуть соперничество — чья платина натуральней, а где есть соперничество, там и до вражды недалеко.

В центре стола в окружении разных блюд и закусок красовался аппетитного вида пирог.

— Этот пирог собственными ручками приготовила наша Юлечка! — восхищалась кулинарным искусством молодой хозяйки экономка.

А Глеб, откусив кусочек, заявил, что такого нектара, помноженного на амброзию, не едали даже боги! (Которые вовремя подались на Олимп, потому что их желудки не переваривали вегетарианского продукта). Последнее признание Глеб отказался бы сделать публично даже под страшными пытками! Поблагодарив экономку, Юлия ее отпустила, и влюбленные наконец-то остались наедине. Глеб не столько отведывал кушанья, сколько поедал глазами щедрую хозяйку, а потом в порыве благодарности за вкусный обед и чудесный пирог стал покрывать поцелуями руки прекрасной стряпухи. От рук постепенно перебрался к щечкам, ушку, а там и до губок дело дошло. Пановские губы снова оказались на Юлиной шейке, стали опускаться все ниже и ниже… Влюбленные вдруг обнаружили себя в спальне, Юлия была почти неглиже, стояли они (или уже не стояли) у самой бездны страсти на краю, и Глеб шептал сумасшедшие слова о вечной любви, а Юлия уже готова была окунуться в любовный омут с головой. Так, пожалуй, и до всамделишной камасутры дело бы скоро дошло, но…

В соседней со спальней комнате томились во временном заточении верные Юлины подруги — Услада с Русланой и преданный друг кот Брут. Привыкшие к вольной воле — ведь добрая хозяйка обычно никак не ограничивала их свободные личности, — они громко выражали возмущение свершенным над ними насилием. То есть Услада и Руслана тявкали и завывали во всю мочь, а Брут им подвывал самым противным мявом. Располагайся Юлины апартаменты в новой псевдокирпичной двадцатиэтажке, устроенный Уся-Русями и Брутом бедлам переполошил бы весь дом. Но в никандровском особняке звукоизоляция была на высоте, и в спальне, где влюбленные собирались уже погрузиться в пучину страсти, вопли бедных животных оставались неслышимыми. Но сами то Услада, Руслана и Брут сразу учуяли, что их обожаемая хозяйка находится в соседней комнате, и стали рваться туда с утроенными силами! Собачки в тщетной надежде устранить преграду грызли дверь в спальню, а Брут, как старший по возрасту и более опытный в таких делах, лег на бок, вцепился когтями в самый край дверной створки и потянул дверь на себя. Дверь чуточку подалась. Уся-Руси, поняв замысел старшего товарища, перестали ее грызть, а вцепились в преграду зубами, уперлись ногами и вместе с Брутом потянули, потянули, потянули… Тянут-потянут и малость вытянули. Открылась щель, в которую сунулись сразу три (с наименованием «морда» Юлия категорически не согласится), скажем так, в щель стали протискиваться три фэйса. Дверь приоткрылась, две узницы и один узник заскочили в спальню. И что же они увидели?! Человек, который, как князь Курбский литовцам, сделался им другом (к Панову все животные почему-то инстинктивно испытывали доверие, а Глеб это доверие оправдывал малыми, но вкусными подношениями)… Так вот, этот человек, Уси-Русино и Брутово доверие злостно обманув, обижал их любимую хозяйку! Собачки с рычанием бросились на коварного супостата. Уся вцепилась ему в левую штанину, Руся в правую, а Брут, выгнув спину и взъерошив шерсть, жутко сверкал глазами и выл так грозно, что ужас пробрал бы всех котов и даже собак в округе, завывай он в новой двадцатиэтажной псевдокирпичной хоромине эконом-класса. Глеб нападения не ожидал, а ремень и верхние пуговицы на брюках у него по некоторым причинам были расстегнуты. Уся и Руся, вцепившись в Глебовы штанины, стаскивали душегубца не совсем с, но и не в полном смысле только от своей любимой хозяйки. Однако сдвинуть такого амбала бедным собачкам было не под силу, зато штаны ему они спустили аж до колен. Руками съезжавшие штаны пострадавший подхватить не успел, ибо руки влюбленного, как им и положено в таких случаях, были заняты более возвышенными предметами. Устремившись в погоню за ускользающими штанами, незадачливый любовник через несколько мгновений застыл перед кроватью в позе распинаемого за ноги грешника, потому что Уся и Руся тянули штанины и назад, и в разные стороны. Юлия, приподнявшись, чтобы посмотреть, куда подевался пылкий поклонник, только что нежно ее ласкавший и шептавший на ушко слова любви, вдруг узрела комическую картину. Возлюбленный стоял со спущенными штанами и, балансируя, чтобы не упасть на собачек, трепавших его за штанины, шатался, как дуб высокий за рекой широкой.

«Оказаться перед любимой тонкой рябиной в столь неэстетическом положении! Узнай об этом Новиков, то-то бы он хохотал и называл меня не только Рыцарем Собачьего Образа, но и Рыцарем Спущенных Штанов! А уж как сейчас потешается надо мной Юлия!

Юлия действительно не могла сдержать смеха и хихикала, из деликатности прикрыв рот ладошкой. Глеба удручала нелепость ситуации, в какой он очутился, но комическое положение казалось ему все же предпочтительнее трагического. А вляпаться в последнее имелись все возможности. Освобождая свои брюки из зубов Услады и Русланы, он мог бы по неосторожности причинить субтильным собачкам боль, или они могли завизжать просто от обиды на то, что у них изо рта вырывают полюбившиеся им штанины. Юлия подумает, что он умышленно нанес вред ее любимицам, и сразу перестанет хихикать. Она возненавидела Новикова, пнувшего ногой какого-то приблудного барбоса, а какие чувства она станет питать к человеку, обидевшему самых для нее дорогих и любимых?! Но и это еще было возможное горюшко, а не горе… Настоящее горе могло ждать Глеба впереди! Если он в своем неустойчивом положении потеряет равновесие и рухнет на одну из шавочек, воюющих с его штанами, это решительно будет ее последний и смертельный бой! Глеб бедняжку просто раздавит и станет для Юлии врагом номер один на всю жизнь! Вот почему Глеб стоял со спущенными штанами и качался, как дуб высокий, не предпринимая никаких оборонительных действий.

Не нужно думать, что Юлия лишь бездушно хихикала, глядя на незадачливого возлюбленного, в бесштанном положении качающегося и шатающегося, как на семи ветрах, тем более что даже в таком незавидном положении этот дуб шелестел ветвями о своей любви к ней и только к ней… Это Глеб умильным тоном объяснял собачкам, что они ошиблись: он не собирался обижать их хозяйку, а напротив, любит ее беззаветно, а если еще получится ответно, то счастливей его не будет никого на свете! Девушка правильно оценила ситуацию и поспешила на помощь возлюбленному. Но одета она была достаточно легко — в одном кружевном неглиже — и стеснялась предстать перед любимым во весь рост в чересчур натуральном виде. Она захотела накинуть халатик. Но не зря Юля порицала свою горничную Лидию за то, что та вечно кладет вещи куда попало и потом ничего не найдешь! В этот раз в нетях оказался халат. Потом халат все же нашелся, и Юля пришла на помощь попавшему в беду возлюбленному. Спасительница оттащила собачек от Глебовых штанов и стала выговаривать им за неправомерное и ошибочное нападение. Бесштанный кавалер наконец-то смог подтянуть брюки и, воспрянув не только штанами, но духом, помягчел душой и выступил адвокатом двух невинных зубастых крошек. В своей защитительной речи Глеб отметил, что собачки не только ни в чем не виноваты, более того, они заслуживают не порицания, а награды за верность хозяйке и проявленную храбрость. И если бы Услада и Руслана не были «девочками», то можно сказать — и за мужество! А что они приняли друга за недруга, так это частенько случается в условиях боевых действий, Глеб сам бывал тому свидетелем во время неоднократных командировок в горячие точки. В таких случаях трагические и, увы, неизбежные жертвы принято называть «дружественными потерями». Юлия посмотрела на брюки возлюбленного, побывавшие в зубах ее любимиц, и пообещала, что хоть одну «дружественную потерю» возместит. Из ее магазина молодежной моды немедленно доставят самые-пресамые наимоднейшие джинсы, нужный размер она уже определила на глазок. Глеб поблагодарил, но от новых джинсов отказался. Во-первых, он бывший солдат, а солдат умеет все. Он сам аккуратненько заштопает дырки, оставшиеся от Усладиных и Русланиных зубов, и брюки опять станут как новенькие. Новые же джинсы он приобретет в одном из бутиков Нью-Черкизона, они будут с такими же модными лейблами, но раз в сто дешевле Юлиных магазинных. А вот если сослуживцы увидят на нем наимоднейшие в действительности джинсы, его, пожалуй, заподозрят в коррупции и не переаттестуют в следующий раз.

— А вам… тебе это надо? — со скептическим видом поинтересовалась Юлия.

— Ну все-таки, — неопределенно возразил Глеб. И поспешил перевести разговор на другую тему. — Мало просто похвалить этих милых доблестных собачек и котика. Им следует вручить более существенные и весомые награды!

Панов сходил в соседнюю комнату и принес с пиршественного вегетарианского стола три вкуснейших куска баранинки, зажаренной на ребрышках. Каким образом это лакомое блюдо нетрадиционной для вегетарианки Юлии ориентации попало на заказанный ею стол, осталось покрыто для Глеба мраком неизвестности. Может, Надежда Тимофеевна, экономка, посчитала, что здорового молодого мужика кроме салатиков и вегетарианского пирога следует подкормить и более калорийным продуктом? Или Юлия сама наступила на горло собственным принципам, пошла на компромисс с мясоедами и снизошла до консенсуса с ними? А может, это последняя проверка поклонника на вшивость? У Глеба от аромата баранинки, да с подливочкой, аж слюнки потекли, но ему хватило ума и силы воли не выставить себя в глазах Юлии поедателем братьев наших меньших. Пусть не родных — собачек и кошечек, так двоюродных — барашков. Ведь порезала же Юлия мачехину норковую шубу, заступаясь за убиенных норочек! А норки в куда более дальнем родстве с хомо сапиенсами, чем бараны! И откушивая салатики и чудесный вегетарианский пирог, Глеб как бы говорил любимой:

— Мы с тобой одних принципов — ты и я! Я не братоед! Братоедству — нет!

Чтобы не пропадало умопомрачительной вкусноты кушанье, к которому так и не довелось притронуться, Глеб накормил баранинкой собачек и кота. Эти никакого родства не признавали и слопали по куску двоюродного брата за милую душу! И вот парадокс! Юлия их за братоедство нисколько не осудила, а лишь обеспокоилась, не заболят ли у прожорливых любимиц и любимца животики от переедания. Продолжить ознакомление любимой с пропедевтическим курсом практической камасутры у Глеба не получилось. Милая ученица остановила чересчур настырного гуру, но чтобы подсластить поднесенную ему вместо огнедышащей лавы страсти тепленькую платоническую пилюлю, тонко намекнула, что к более глубокому изучению индуистского спецкурса они, возможно, смогли бы приступить в следующий раз, когда Глеб станет посвободней и ему никуда не нужно будет спешить. Но предварительно рьяный поклонник обязан обдумать, принять и неукоснительно исполнять два непременных условия. Первое — чтобы всегда! Второе — чтобы никогда! Услышав первое условие, Глеб и словами, и мимикой выразил такую вечную, бесконечную и своей силищей напоминающую всесокрушающее цунами любовь, что ему остается только по примеру горьковского Данко вырвать сердце из своей груди, чтобы освещать и освещать, как прожектором любви, их общий с милой путь хоть к законному, хоть к гражданскому, хоть к новомодному гостевому браку или к еще более современным, без границ и края, свободным, как птица в небе, нежным отношениям. Все это на полное усмотрение любимой. Он же на все согласен и ко всему готов. Выдвигая второе непременное условие, насчет того, чтобы никогда, Юлия многозначительно посмотрела на пановский карман, где лежал злополучный блокнот. Листки с записанными там телефонами Глебовых информаторш Юлия еще раньше из блокнота вырвала и безжалостно уничтожила, так что ее пронзительный взгляд означал только серьезное предупреждение на будущее. Глеб с удивлением развел руками: как можно и зачем его от чего-то такого невероятно невозможного предостерегать?