Первая в списке

– Хеллоу, Кэролайн.

– Хеллоу, артист, – вырвалось у меня.

Он улыбнулся мне самой соблазнительной в мире улыбкой. Сказочной. Она до сих пор у меня перед глазами, отдельно от него. Мы разговорились. Говорили обо всем. Он проехал свою остановку. Ему надо было сходить на «Жабянке», мне – на «Приморье», а мы доехали до конечной остановки. Потом мы возвращались пешком к моему дому. Он схватил меня за руку и долго-долго не отпускал. Он зашел выпить чаю, галантно поздоровался с моей мамой, поцеловал руку. Мама влюбилась в него с первого взгляда. У него были поклонницы среди женщин всех возрастов – от трех лет и до ста трех. Моя мама долго была самой большой его поклонницей. Пока не превратилась в его злейшего врага.

Через несколько дней был турпоход, который устраивала секция парусного спорта. Я не посещала эту секцию, а Петр был ее членом. Он спросил, поеду ли я с ним. Конечно, я сразу согласилась. Дело встало за малым: нужно было убедить родителей, которые держали меня в строгости. К счастью, они не видели причин, по которым они не отпустили бы меня с классом в поход.

– Патриция едет? – спрашивала мама.

– Едет, – соврала я.

– Весь ваш класс будет?

– Да, думаю, весь.

– А Петр?

– Тоже будет.

– Держись его, он парень хороший.

Это наставление стало лишним свидетельством того, что родители не всегда бывают правы. Тогда еще не было мобильных телефонов. Я была уверена, что моя маленькая ложь не выйдет наружу. Я поехала. Конечно, без Патриции и без моего класса. Только с ним и несколькими людьми, которых я плохо знала. Но тогда это было неважно.

У нас была маленькая зеленая палатка. Такая вот первая совместная квартира. В тесноте да не в обиде. Это были прекрасные дни, которые я – несмотря на то, что произошло дальше, – вспоминаю с улыбкой. Днем мы гуляли или были на лодке на озере, а ночью… Нет, мы тогда ничего не делали такого, что моя мама сочла бы неприличным. Мы только обнимались и целовались. Петр будил меня иногда, чтобы сказать, что я красивая. Эти ночи были так чудесно невинны, чувственны, романтичны. Я никогда больше не испытывала ничего подобного. Лучшие три дня и три ночи моей жизни.

С той поездки я изменилась. На какое-то время Патриция отошла на задний план. Вскоре она познакомилась с Томеком из класса, в котором учился Петр, и мы снова оказались вместе. Но ненадолго, потому что она меняла парней довольно часто. После Томека был Мачек, потом она вернулась к Томеку, потом у нее появился еще кто-то. И каждый раз она приходила ко мне плакаться в жилетку.

Я тоже исповедовалась ей и рассказывала обо всем. О первых ласках, становившихся все более откровенными, о нашей по-настоящему совместной ночи на свадьбе у кузины Петра. Она много что знала про нас. Я полностью ей доверяла. Патриция и Петр были для меня всем.

Петр с отличием окончил среднюю музыкальную школу, а в обычной школе экзамены на аттестат сдал, честно говоря, еле-еле. Сдавал польский, английский и историю. До сих пор я удивляюсь, как он мог сдать экзамен по истории. Но у него получилось. Может быть, его личное обаяние повлияло на экзаменационную комиссию, состоявшую из одних женщин самых разных возрастов. Важно, что он сдал. Потом поступил в Музыкальную академию в Гданьске, на факультет, о котором только и мечтал, – дирижирования, композиции и теории музыки. Экзамены были трудными, он очень волновался, и я вместе с ним.

Когда Петр начал учебу в Музакадемии, все немного изменилось. Возобновилась моя дружба с Патрицией. Думаю, нам обеим это было нужно – девичьи сплетни, встречи. Потом мы обе поступили в институт, обе на экономику. Мы, в сущности, не знали, чем мы хотим заниматься, а экономика была тогда очень популярным направлением. У Патриции снова появился какой-то парень, на этот раз адвокат, Кшисек. Странный он был, такой неуклюжий… Так, минуточку… а не Шульц ли была его фамилия? Ведь он тоже в этом списке! Ну да – Кшиштоф Шульц!

Кшисек был особенным. По крайней мере, я его так воспринимала. Патриция в общем тоже, но чуточку меньше. Это, наверное, из-за меня она рассталась с ним, потому что я все пилила ей мозги, что он не для нее. Может, я ошибалась. Кшисек изучал право. Тогда экономический и юридический факультеты находились в Сопоте, в одном здании. Там они и познакомились – то ли в коридоре, то ли в библиотеке. Они вроде даже были вместе почти целый год. Кшисек – серьезный, прячется за большими очками, немного стеснительный, но в делах – безотказный. Патриция более динамичная, улыбчивая. Такая зажигалка, казалось мне, плохо сочетается с твердым бревном, которым казался мне Кшиштоф. А впрочем, и маленькая искорка может зажечь лес… Но тогда я об этом не думала. С Кшисем она чувствовала себя уверенно. Со мной она сходила с ума, а при нем утихала. Ощущала себя важной, нужной. Она могла говорить с ним на все темы. Думаю, что разговоры с Кшисеком заменяли ей наши сплетни. Я же чаще бывала с Петром. Может быть, именно поэтому он так меня раздражал? Потому что я чувствовала в его лице угрозу нашей дружбе?

– Ты посмотри, какие у него туфли, – говорила я ей, – модель «прощай, молодость»…

– А что тебя так беспокоит его обувь?

– Ну ты что, парень молодой, а такое носит! Есть у него какие-нибудь увлечения?

– Есть. Американская правовая система.

– Боже, это значит, что никаких увлечений у него нет.

– А Травка? Ведь его тоже интересует только его профессия! Музыка у него – это как у Кшисека право!

Мы часто ссорились из-за этого Кшиштофа. Я не любила находиться в его обществе. Он очень отличался от всех остальных знакомых Петра – от художников. Какой-то очень уж размеренный. Я уже успела забыть свои – а в принципе моей мамы – крахмальные блузки, которые я надевала на школьные вечера. Или туфли, которые я носила, а вернее, донашивала – потому что моей бабушке они оказывались малы. Под влиянием Петра и его иногда очень оригинальных друзей по учебе мой способ одеваться радикально изменился. Я стала косить под хиппи – носила длинные воздушные цветочные платья, полностью закрывающие мою фигуру. Кшиштоф не вписывался в наш мир, в мой мир, и тем самым – в мир Патриции. Поэтому она порвала с ним.

Кшиштоф очень любил ее. Наверное, он никогда не смирился с этим расставанием. Мы были с Петром жестокими. Мы смеялись над ним, говорили, что он ходит за ней как собачонка. Если бы она позвала его, он прилетел бы с высунутым языком и был бы счастлив. Конечно, так я говорила только тогда, когда Патриция не слышала. Она всегда отзывалась о нем очень, очень тепло. Мне казалось, что она немного сожалеет о разрыве с ним. Но как вскоре выяснилось, она не с лишком долго горевала.

Однажды мы встретили Кшисека с какой-то девушкой. Они сидели в библиотеке, склонившись вдвоем над какой-то книгой. Патриция замерла на пороге.

– Валим отсюда, – прошептала она.

– В чем дело? Ты же хотела взять Самуэльсона [5] .

– Хотела – расхотела, – заявила она.

– Только не говори, что это из-за него.

Патриция больше ничего не сказала, только выбежала из библиотеки. Я тогда не пошла за ней. Она потом мне это припомнила. Я сдала свои книги, кивнула Кшисеку, который даже не заметил меня, и пошла на занятия.

В тот день Патриция была сама не своя. Грустная, задумчивая.

5

Имеется в виду учебник по экономике П. Самуэльсона.

– Только не говори, что у тебя к нему чувства.

– Да, чувства, а что?

– Ты с ума сошла! Посмотри, сколько здесь парней. Ты можешь иметь любого!

Я тогда не добавила «кроме Петра», а жаль. Потому что, как потом выяснилось, она действительно могла иметь любого.

Тем не менее, я чувствовала себя обязанной поднять своей лучшей подруге настроение и таскала ее на все художественные мероприятия, на которые меня зазывал Петр. А надо сказать, что тогда он демонстрировал громадные успехи. Он получил все возможные награды – факультетские и институтские. Его композиция вошла в альбом, выпущенный в честь годовщины независимости. Он оказался там рядом со своим кумиром Прейснером. Однажды я прочитала о Прейснере, что он вроде даже в музыкальной школе не учился. Большой талант. У Петра были амбиции стать лучшим. Потому что помимо таланта, которым он, несомненно, обладал, очень много работал. И был этим очень горд.