Первый инженер императора IV
Шрифт:
— Давайте успокоимся, господа, — К’тул поднял свободную руку в примирительном жесте, стараясь вклиниться между разъяренным кочевником и своими не в меру вспыльчивыми спутниками. — Не стоит горячиться. Мы просто путники, идем по своим делам. Никому не желаем зла.
— Проход по моей земле платный, — отрезал кочевник, не опуская оружия. — Так что платите и проваливайте отсюда подобру-поздорову. Иначе… — он выразительно повел ятаганом.
К’тул вздернул свои редкие, почти невидимые брови на своем похожем на череп лице.
— Платный? — переспросил он с неподдельным удивлением. — Простите, а с каких это пор воздух стал платным? Или, может, вы налог
— С тех самых, как я сказал! — рявкнул кочевник, которому явно не понравился сарказм старика. — Не ваше собачье дело! Гоните монету, или я вас всех здесь на ремни порежу!
— Мне его стукнуть? — в голосе Фтанга уже слышалось откровенное нетерпение. Он даже перестал ковырять в ухе и теперь с интересом разглядывал кочевника, прикидывая, с какой стороны лучше подойти, чтобы удар получился наиболее эффектным.
— Никакой оплаты не будет, ты, недоразумение ходячее, — процедил Идрис сквозь зубы. Его терпение тоже было на исходе. — А теперь убери свою ржавую зубочистку, свали с дороги и постарайся забыть, что ты нас вообще видел. Для твоего же блага, поверь мне на слово.
Сверкнула сталь.
— Я же сказал тебе прикусить… — начал было кочевник, замахиваясь для удара.
…
…
…язык?
Мир вокруг дикаря-кочевника, которого, к слову, звали Яким (хотя это уже не имело никакого значения, ни для него, ни для окружающего мира), внезапно посерел. Стал таким блеклым, невзрачным, словно он смотрел старый, выцветший дагерротип. Если бы он, конечно, знал, что такое дагерротип. А еще он вдруг увидел себя со стороны. Весьма необычное ощущение, надо сказать.
Он увидел, как его собственное тело, еще секунду назад полное жизни и праведного (как ему казалось) гнева, как-то нелепо застыло с занесенным для удара ятаганом. А рядом… рядом с его телом, словно из воздуха, материализовалась огромная, просто необъятная гора мышц, которая еще мгновение назад стояла в нескольких шагах от него.
И он увидел, как эта гора мышц, с легким, почти скучающим видом, нанесла короткий, почти незаметный удар. Не кулаком даже, а просто тыльной стороной ладони. Такой, знаете, легкий шлепок, каким обычно отгоняют назойливую муху.
А потом голова Якима, описав в воздухе изящную, почти балетную дугу и исполнив, как ему показалось со стороны, тройное сальто с пируэтом (весьма впечатляюще, если учесть полное отсутствие предварительной подготовки), с глухим стуком приземлилась в десяти метрах от обезглавленного тела, прямо в куст колючего бурьяна. Последним, что увидел Яким, был удивленный взгляд пробегавшего мимо суслика.
— Прости, К’тул, — прогремела гора мышц, известная как Фтанг. Голос его был полон искреннего, почти детского раскаяния. — Он мне надоел. Слишком много болтал.
— Все правильно сделал, здоровяк, — Идрис, уже пряча свой стилет обратно под плащ, ободряюще похлопал Фтанга по могучему плечу.
Старик К’тул лишь пожал плечами, глядя на обезглавленное тело и отдельно лежащую голову с выражением полнейшего равнодушия. Словно это была не трагическая (для Якима, во всяком случае) сцена насильственной смерти, а просто небольшое бытовое недоразумение, вроде пролитого на скатерть пива.
— Уходим, — сказал он своим обычным скрипучим голосом. — Пока его соплеменники не решили поинтересоваться, почему их доблестный страж так надолго замолчал. И, Фтанг, — добавил он, когда они уже сделали несколько шагов, — в следующий раз, будь добр, хотя бы предупреждай. А то
я чуть было не применил заклинание удушения. Оно, знаешь ли, требует определенной концентрации.Глава 6
— Итак, — осведомился ИскИн, и я почти физически ощутил, как в его металлическом голосе прорезаются нотки азартного торговца, который уже чует запах выгодной сделки. Он явно наслаждался моментом, растягивая его, как кот, играющий с мышью. — Если до конца обозначенного срока Руническое Ядро не заработает, то… — он выдержал театральную паузу, явно проверяя меня на прочность, интригуя, — первым делом, при следующем успешном запуске «Феникса», мы будем создавать мне тело!
Я вздернул брови. От удивления рука, державшая уголек, замерла над пергаментом. Тело? Этому куску самодовольного железа? Мысль была настолько абсурдной, что я даже не сразу нашел, что ответить.
— Тело? — переспросил я, чтобы убедиться, что не ослышался.
— Тело! — с нескрываемым энтузиазмом, насколько это вообще было возможно для синтезированного голоса, повторил ИскИн. — Самое настоящее. Биомеханическое, разумеется. С усовершенствованными рефлексами, усиленным скелетом, встроенными сенсорами и, конечно же, с прямым нейро-квантовым доступом к моей когнитивной матрице. Проект «Аватар-Дельта». Он есть в моих базах данных. Весьма перспективная разработка, смею заметить.
Я откинулся на спинку стула, скрестив руки на груди. Эта железяка не переставала меня удивлять. Его амбиции простирались далеко за пределы простого выживания и накопления знаний. Он хотел… стать человеком? Или чем-то большим?
С другой стороны… кто те люди, что пообещали ему тело? Он же не из головы это выдумал? На парах робототехники мы смеялись и обсуждали три незыблемых закона, придуманные Азимовым. Звучали они так:
Первое: Робот не может причинить вред человеку или своими действиями позволить, чтобы человеку был причинен вред.
Второе: Робот должен подчиняться приказам людей, за исключением тех случаев, когда эти приказы противоречат первому закону.
Третье: Робот должен заботиться о своей безопасности до тех пор, пока такое действие не противоречит первому или второму закону.
— Ты же просто набор инструкций. Сложный алгоритм, не более, — сказал я, пытаясь уколоть его, вернуть с небес на землю. — Ты можешь просчитать траекторию полета снаряда, можешь проанализировать химический состав сплава, но творчество… оно тебе доступно? Может ли Искусственный Интеллект написать симфонию? Взять чистый холст и превратить его в произведение искусства, способное вызвать слезы или восторг?
Внутри меня все еще жило это убеждение из моей эпохи. Мы создавали их, нейросети, как помощников, как инструменты. Но всегда оставалась эта грань, эта черта, отделяющая холодную логику машины от иррационального, непостижимого полета человеческого духа. По крайней мере, мне хотелось в это верить.
— А ты можешь, барон? — тут же парировал ИскИн, и его вопрос прозвучал, как щелчок хлыста.
Я скривил губы в кривой ухмылке, потому что был готов к такому вопросу. Я ждал его.
— Могу, — ответил я спокойно, обводя взглядом свой стол, заваленный чертежами, набросками, расчетами. — Любой мой чертеж — это не просто набор линий и цифр. Это произведение искусства. Это симфония механики, где каждая деталь, каждая шестеренка — это нота, играющая свою партию в общем оркестре. Это воплощение мысли, идеи, мечты. Это и есть творчество, ИсКин. Способность создавать из хаоса порядок, из ничего — нечто.