Песня ветра. За Семью Преградами

И когда остальные анай поддержали ее радостным ревом, повторяя и повторяя это имя, Лиара спрятала лицо в ладошки и заплакала, уже не в силах скрывать слез благодарности. Спасибо Тебе, Великая Мани, за все! Спасибо!

* Стихи песни принадлежат авторству Aelah.

========== Глава 44. Дом Великой Мани ==========

С той самой грозы над Роуром зарядили дожди. Погода стояла переменчивая, ветер без конца гнал по небу тучи, в разрывах между которыми то и дело проглядывало солнце. Порой дождь шел всю ночь подряд, заливая окрестные леса и превращаю землю под ногами в чавкающую размокшую грязь. Порой солнце удерживалось на небе чуть дольше, разгоняя прочь тучи, и тогда ночи были звездными, но не по-летнему холодными.

– Все никак не разберутся, - ворчала Зей, поглядывая на небо и одобрительно хмуря брови. – Вечно Они так, коли уж сцепятся, то надолго. Ни Одна Другой проходу и спуску не даст.

В голосе ее звучало одобрение, словно говорила она не о своих Богинях, Роксане и Аленне, а о каких-нибудь особенно горячих Младших Сестрах, без конца дерущихся друг с другом и не желающих уступать.

Рада порой тоже поглядывала на небо, гадая, кто же из Них, в конце концов, победит. За последние месяцы в ее отношении к Небесным Сестрам появилось что-то очень личное. Раньше она никогда не воспринимала богов так – имеющими лица, тело, характер. Конечно, Грозара Рада всю жизнь считала своим покровителем, ведь она была воином, а Грозар – богом войны. Но Жрецы настолько присвоили его себе, возведя во что-то совершенно безличное, безымянное и чужое, что Рада обращалась к нему скорее по привычке, как к собственному внутреннему голосу, с которым можно вести долгие беседы и даже споры, зная, что тебе за это ровным счетом ничего не будет. Даже если ты скажешь такую гадость, что у кого угодно глаза на лоб повылезают.

С Роксаной все было иначе. Рада чувствовала к Ней что-то очень, очень интимное, какую-то глубокую внутреннюю нежность и гордость. Странно было ощущать такие эмоции по отношению к Богине. Ее всегда учили, что их надо бояться, что боги только и делают, что ревностно следят за тем, как лично она грешит на этой земле. Будто им делать нечего, как мусоля карандаш и высунув язык от усердия, записывать в ооооочень толстую книжечку все ее промахи, неудачи и неправильные мысли. Кому-кому, а уж Роксане-то до этого точно никакого дела не было. Раде порой приходили на память Ее огненные глаза, которые она видела в пламени во время церемонии бритья висков и принятия долора. В этих глазах было что угодно, кроме идиотского желания пересчитать все твои ошибки. В них была сила.

Та же сила угрожающе и недовольно грохотала в разрывах туч над головой, неслась с бешеными порывами ветра, клоня деревья к земле. Сила эта проливалась тысячью дождевых капель, таких ледяных и секущих кожу, что хотелось выть, но при этом полных неумолимой мощи, заставляющей каждое крохотное семечко, каждую полузасохшую почку расцветать и раскрываться к солнечным лучам. Эта сила горела в ослепительном сиянии Щита Роксаны, и Рада поняла, что порой испытывает самый настоящий трепет, глядя на него. Ты, Огненная, шагаешь по миру. И мне все равно, есть ли у Тебя лицо, есть ли у Тебя имя. Я чувствую Тебя. Разве нужно что-то еще?

Изо дня в день они брели по размокшей в грязищу дороге, продвигаясь все дальше и дальше на север. Волы натужно дышали, выволакивая глубоко ушедшие в глину тележные колеса, Младшие Сестры попритихли, устало передвигая ноги, на которых налипли громадные грязевые наросты. Ута и старшие наставницы сидели на козлах, нахохленные будто воробьи, и даже не особенно сильно покрикивали на тех из анай, кто сходил с тропы в надежде, что по непаханой, заросшей жесткой травой земле Роура идти будет легче, чем по разбитой в кашу дороге. Впрочем, они почти сразу же и возвращались назад, так как непонятно еще, что было хуже: тяжелая липкая грязь или перепутанная жесткая щетина травы, в которой запутывались ноги.

– Скорей бы уже крылья за спину, - устало пробормотала бредущая на шаг позади Рады Дани, вяло почесывая спину. В голосе ее звучала едва ли не обида. – По воздуху-то легче, чем по этой каше.

Как и всегда, Рада ничего не ответила на это замечание. Дани у нее уже в печенках сидела, и говорить с ней было выше ее сил. Впрочем, в последнее время свой пыл она все-таки несколько подрастеряла, и дождь был не единственной тому причиной.

Каждый вечер, а иногда и днем, с Дани теперь случались маленькие курьезные происшествия. Не такие, чтобы действительно нанести вред, но весьма чувствительные все вместе. Девчонка вовсю кляла Жестокую, что насмехалась над ней и посылала ей испытания, дабы закалить ее веру, а Рада все чаще поглядывала на искорку, довольно быстро смекнув, что к чему.

Впервые это случилось на следующий вечер после грозы. Они уже спали, вымотанные после целого дня ходьбы по грязище, когда лагерь разбудил громкий взвизг. Оказалось, что Дани расставила свою палатку поблизости от муравейника, и рыжие муравьи очень заинтересовались как не помытой после еды посудой под ее кровом, так и ей самой. С визгами девчонка вылетела из палатки стрелой и принялась остервенело чесаться, одновременно с этим сдирая с себя одежду, чтобы вытрясти из ее складок муравьев. А разбуженная и злая Ута еще и добавила ей сверху хорошенькую порцию ругани за то, что перед сном нерадивая Младшая Сестра не посмотрела, где разбивать палатку.

– Я клянусь, наставница, я смотрела! – причитала Дани, остервенело скребя себе спину. – Не было там никаких муравьев!

– Ну и откуда тогда взялся муравейник, мани твою за ногу? Тем более ночью, когда все эти твари спят? – Ута почти что огнем дышала от ярости. – Они бы не выползли, если бы ты их не растормошила!

– Но это не так! – оправдывалась Дани. – Я не знаю, откуда они здесь взялись, но их не было, когда я ставила палатку!

– Это твоих мозгов здесь в этот момент не было! – рычала Ута. – И где же ты их позабыла? В карманах Рады дель Каэрос?! Давай, твою мани, переставляй свой проклятый тент, и заткни уже пасть, все спать хотят!

Рада запахнула полог палатки, помянув недобрым словом и Дани, и Уту, и муравьев, что перебудили весь лагерь посреди ночи. Голова раскалывалась, и спать ей хотелось так, что от зевков едва челюсть не вывихивалась.

– Бестолковая Клинок Рассвета, - пробормотала она, закутываясь в одеяло и притягивая к себе теплую искорку. – Хорошо еще, она одна в палатке спит. А то вою было бы вдвое больше.

– Спи, моя радость, - мягко проговорила искорка, сворачиваясь у нее под боком в теплый клубочек. – Спи. До утра еще далеко.

Голос ее звучал как-то странно довольно, но Рада была слишком усталой и сонной в тот момент, чтобы выяснять причину этого.

На следующий день солнце яростно палило своими лучами вымокшую землю, и воздух стал влажным и горячим от испарений. Дышалось тяжело, Рада потом обливалась на солнцепеке, но хоть пыль дождем прибило, да и грязь быстро высыхала под ногами, что уже поднимало настроение и облегчало шаг. Дани, как ни в чем не бывало, пристроилась рядом с ними с искоркой и опять начала разглагольствовать об обычаях Каэрос и рассказывать Раде байки из казарм разведчиц и с Плато Младших Сестер. Только продолжалось это недолго: на нее сразу же набросились три жирных черных овода. И если поначалу девчонка пыталась их игнорировать, потом замахала руками, отгоняя их прочь, то, в конце концов она, пискнув, удрала к обочине дороги под редкую тень деревьев, надрала там веток и принялась отчаянно хлестать себя по плечам, прогоняя прочь назойливых кровососов.

– Смотри-ка, как они на нее набросились, - в голосе Лиары слышалась едкая нотка, тщательно упрятанная под искреннее соболезнование. – Даже не успела дорассказать нам свою захватывающую историю.

Рада скосила глаза на искорку, чувствуя какое-то легкое подозрение. Лицо Лиары было спокойным, но в уголках глаз и губ застыло удовлетворение, а взгляд стал хищным. Рада вдруг подумала, что за все эти дни в пути ни один кровосос не тронул их с искоркой, в то время, как над волами они вились облаком, и наставницы то и дело хмуро ругались, отгоняя их прочь.