Песок из калифорнии
Шрифт:
– А что ты хочешь отправить друзьям в Россию?
– Сюрприз.
– Я понимаю - сюрприз. Но я же могу знать, на что пойдут мои деньги?
Бой с легким стуком поставил перед Алексом запотевшую жестянку с местной кислятиной, и отошел, всем своим видом провозглашая коммунистическое - кто не работает, тот и не пьет пиво. Алекс задумчиво повертел холодную и мокрую банку в руках и отодвинув ее в сторону, ответил:
– Я же сказал - сюрприз. Если я вам рассказу, то это уже будет не сюрприз. А так... а так у вас будет тайна. И когда вы захотите, то вспомните об эмигранте из далекой России с внешностью из вашей молодости, не имеющий денег, но отправляющий сюрприз в далекую Россию друзьям.
– Фани, -
фыркнул интеллектуал и с интересом уставился на Алекса.
– Тебе сколько лет?
– Сорок три.
– Мы ровесники... Когда я учился в школе, то одно лето проболтался
– Я там был.
Ровесники помолчали, разглядывая друг друга - дранная выцветшая жилетка с остатками вышивки и белоснежная рубашка, потрепанные шорты и наглаженные брюки, стоптанные сандалии и мягкие дорогие мокасины, не чесанные хайра до плеч и борода с усами, морщинистое лицо, выглядывавшее оттуда и тщательно выбритый фейс с челюстью и шеей... Улыбнувшись Алексу и своим мыслям, незнакомец подмигнул:
– О'кэй, пей пиво и пойдем на почту. А все-таки интересно, что ты там запихнул?
И качнул головой на сумку, лежащую на коленях у Алекса.
– Я же сказал - сюрприз.
3.
Николай Павлович не гнушался рядовой работы, хотя и был начальником 247 почтового отделения г.Москвы. Нет, он не сидел за окошком №1 и не принимал денежные переводы от всегда вздыхавших женщин с грустными глазами и всегда с южными адресами - Крым, Кавказ, муж пропился, прислал телеграмму, мол «Вышли на билет зпт подробности потом тчк Вася»...Так же он не выдавал под этим же номером окна и денежные переводы пенсионерам, провинциалам и студентам. Не сидел Николай Павлович и под №2 - «Прием телеграмм и заказных отправлений», не сидел и не принимал от смущенных девушек - «Беременна третий месяц зпт приезжай зпт люблю тчк твоя Таня» , а от слегка хмельных мужчин - «Выехать не могу зпт ребенок не мой зпт прощай тчк» без подписи. Николай Павлович не сидел даже под №3, табличка которого была укреплена-вывешена не над окном ввиду отсутствия оного, а на стене. Вместо окна наличествовал проем и прилавок, оббитый оцинкованным металлом и почтовые весы - кладите аккуратно, весы сломаются, Пушкин ремонтировать что ли будет. Не сидел он и там, и не принимал грубо и аккуратно сколоченные фанерные ящики, обшитые и не, с аккуратно надписанным адресом и неразборчивыми каракулями, осенью в сторону Сибири, Севера и Дальнего Востока фруктовые консервы и варенья, в другое время года во все стороны товары повышенного спроса, которыми до последнего славилась Москва.
Нет, Николай Павлович горел совершенно в другом месте. На приемке. Раз в день в почтовое отделение №247 г.Москвы, так. же как и во все остальные отделения столицы, приезжала машина с Главпочтамта, украшенная белой полосой и привозила почту. Брезентовые мешки с письмами и открытками, бандероли, телеграммы и посылки... Вот тут-то и выкладывался полностью Николай Павлович, вкладывал всю свою силу, все свое умение и талант, нянча и лелея каждый ящик, каждую коробку, пристально вглядываясь в обратный адрес и наметанным взглядом сверяя номер в фактуре с номером на посылке - ага, оценена, с описью вложения, в сторону, а это что, тяжелая, Ташкент, урюк нам не нужен...
Николай Павлович знал наизусть экономическую географию собственной страны - легкие и объемистые посылки из Прибалтики, ясно - трикотажные и шерстяные изделия, всегда добротно упакованные и увы, всегда оцененные... Небольшие, но увесистые фанерные ящички с Севера и Дальнего Востока - консервы рыбные и мясные, копчености и икра...Богатые и наивные северяне не оценивали свои послания и они терялись в дебрях почтового ведомства, зачастую даже не доходя и до Николая Павловича. Всем есть надо...Со Средней АЗИИ шли сушенные фрукты и сладости, и тоже зачастую без оценки, из глубинки российского Нечерноземья грибки соленые и маринованные, варенья, компоты, шали оренбургские и шерстяные варежки... И все тоже без оценки Бее это билось, ломалось, портилось, проливалось и терялось. И. за все почта, государство выплачивало согласно прейскуранту целых десять рублей ноль ноль копеек.
Но сегодня был особенно удачный день! Такого дня Николай Павлович не помнил уже давненько, давненько, проклятая перестройка хоть и открыла границы для почтовых отправлений из кап.стран, но все посылки и бандероли шли с оценкой да еще в свободно конвертируемой вал юге, а внутри страны все государственные связи оказались прерванными и порушенными из-за парада суверенитетов, черт их побери!.. Но сегодня счастье улыбнулось Никола» Павловичу голубой, лощеного картона, коробкой небольшого объема, но приличного веса - кило сто. Начальник почтового отделения с волнением оглядел коробку и улыбнулся - коллеги на Главпочтамте по каким то непонятным причинам проглядели
этот подарок судьбы. Один обратный адрес чего только стоит - Октэнсити, Калифорния, УСА, прочитал Николай Павлович латинские буквы на русский манер и оживленно потер внезапно вспотевшие пухлые ладони. Песня и только. Одних марок на шестьдесят семь долларов...Это ж сколько получается, черт возьми, это что же значит, по черному курсу доллар зелененький идет... за... за... а все проклятая перестройка, хорошо что еще он в партию не успел вступить, а так бы вылетел как пробка с такого теплого места, так что же получается, получается., как. говаривал, покойничек Райкин- старший - огромадные деньги получаются!.. Ну такие деньги за ерунду платить не будут, ай да коллеги с Центральной приемки, явно лопухнулись, из Америки и без оценки, явно не бывший советский гражданин, эмигрант-предатель, те все знают, как советская почта работает, что такое советская почта, под аэрофлотовским девизом - быстро, надежно, дешево. Ха-ха-ха-ха-ха-ха!.. В дверь постучали, Николай Павлович недовольно вскинул взгляд поверх очков.– А Мария Ивановна, что там у вас?
– Подписать акт об утере бандероли нужно, Николай Павлович, -
пропела старая мымра, с любопытством вытягивая морщинистую шею в сторону синей коробки.
– Давайте сюда, я еще кое-что впишу. А что в бандероли?
– Косточка розовенькая, Николай Павлович, вся такая воздушная, Лида себе взяла, а нам с Катей по флакончику духов. «Быть может» называется...
–
кокетливо потупила взор старая калоша, засидевшаяся в девках из-за «золотого» характера до своих 52.
– Хорошо, хорошо, я дооформлю и подпишу. Девочки расписались?
– Да, Николай Павлович, а что у вас?
–
переступила порог дозволенного и служебной субординации распираемая любопытством Марья Ивановна.
– Все, вы свободны. Не забудьте поплотней закрыть дверь, Марья Ивановна...
Тишина. Под потолком жужжит какая-то заблудившаяся муха, за окном летит летний снег, тополиный пух. Нежаркое московское солнце балует жителей и гостей столицы, города-героя своим теплом и светом. Хорошо.
Николай Павлович шел домой по знакомым кривым переулкам и улицам, улыбаясь своему собственному хорошему настроению и кивая лысоватой головой редко встречающимся знакомым. Обшарпанная штукатурка облезлых домов сменялась зеркальностью новоявленных офисов, длинный ряд блестящих автомашин наводил на раздумья...Правую руку приятно оттягивала линяло-розовая сумка из ткани «плащевка», с остатками надписи "РАRIS", производство на заре чертовой перестройки кооперативщиков-воров как сейчас помню, жена прямо в лысину вцепилась - купи да купи, все сейчас такие носят, модно мол, ну и отдали семь рублей коту под хвост, тогда на те семь рублей можно было еще бутылку «белой» купить, а она, сумка сранная, после первой стирки и приняла свой нынешний паскудный вид... Ох и закатил он своей дуре скандал, небесам и соседям было тошно. Семь рублей коту под хвост, ну и дура, эх времена, времена, а сейчас моменты, даже кошка у кота просит алименты...Хорошо хоть он в партию не успел вступить, только полгода и походил в кандидатах, а потом такое началось!.. В голове до сих пор не укладывается...
Николай Павлович совершенно без приключений дошел до родного дома, четырехэтажной коробки послевоенной постройки, не «хрущоба» какая-нибудь, поднялся на свой третий этаж и отпер четыре импортных замка - два финских, два немецких, растет преступность, ох растет, нет на них Андропова со Сталиным...
Дверь захлопнулась, перестройка с преступностью остались за нею, жена с дочерью незрелой-перезрелой, все жениха найти не может, на даче клубнику собирают, тишина прохладно, чистый пол приятно ласкает глаз, за стеклом серванта чинно в ряд выстроились хрустальные вазы - призы за успехи в жизненном соревновании за благополучие, а что - много достиг, многих опередил... На стене болгарский ковер, сквозь полуоткрытую дверь из спальни выглядывает югославский гарнитур, все было родным, и знакомым.
Тщательно вымыв руки с польским мылом, Николай Павлович приступил к священно действу. На темную полировку обеденного стола, предварительно подстелив лист старой, еще горбачевской поры, «Советской России», была уложена коробка синего лощеного картона, обклеенного прозрачным полиэтиленом и яркими марками. Лезвием «Спутник», не новым, старое тоже пригодится всегда, вот и пригодилось, аккуратно и неторопливо были разрезаны все обклеенные места...
И вот долгожданная минута - крышка откинута, ага, неположенное вложение, в посылке письмо, узкий и длинный, весь измятый не заклеенный конверт, весь в каких-то пятнах. Николай Павлович брезгливо, двумя пальцами взял конверт и вытащил оттуда такой же измызганный измятый лист бумаги, исписанный русскими буквами.