Песок из калифорнии
Шрифт:
– А че у тебя кошка на голове спит?
– Привыкла котенком, вот и не отвыкает...
– А ты потусоватся прикатила в Москву?
– Дела... мне надо в американское посольство...
– А зачем?..
Камка устала от многочисленных вопросов, она еще сегодня встретила знакомых наркоманов и те угостили ее колесом, ей хотелось зверски спать, а тут такой молодой провинциал - что, как, почему, откуда...
– А ты где собираешься спать?
Дима даже удивился - впервые за весь разговор Камка первая спросила.
– Не знаю... А ты?..
Камка молчала, ей
– У меня есть одно место, на вокзале казанском. Пойдем?..
– А там дадут выспаться?.. Винтить или напрягать не будут?
Дима не все слова понял, но смысл до него дошел.
– Да не, все будет ништяк.
– Тогда пойдем...
Пустынные вагоны метро, пустынные переходы, переполненный вокзал, грязный и крикливым - да где же ты здесь место найдешь, ни чего - увидишь, и наконец-то на месте, балкон, перекрытый дверью, запертой на замок, перелезание под прикрытием табло с указанием отправления поездов двери через перила, на балкон уже огороженный дверью, дверь в какой-то коридор и внезапная тишина. Здесь было тихо. ..
– Че за место?
–
лениво поинтересовалась Камка, укладываясь на грязный пол и примащивая так и к проснувшуюся кошку на сумку.
– Черт его знает, кокая-то контора, только они рано приходят - пол мыть, часов семь припрутся...
– Выспимся, -
уже полусонно пробормотала Камка, а Дима, осторожно укладываясь рядом, попытался обнять за тонкие плечи.
– Спи...У меня месячные... И по-моему «мустанги»... Дима отшатнулся.
Утро было мучительно в своем не выспавшемся естестве и крике уборщиц, заставших на тайном месте парочку. Парочку, потому что кошки ни где не было видно.
– Ну че орете, че? Разорались...А Муська видать удрала с каким-нибудь котом паршивым... Ну че базлаете, мы тут не трахались, поспали и уходим!.. И действительно, основная тематика крика была посвящена предположительному совокуплению найденной парочки, может быть у этих уборщиц была воспаленная фантазия или на них ни кто внимания не обращал?.. Кто знает...
На улице была серо и прохладно, солнце если и встало, то где-то там, за московскими сталинскими небоскребами, этими памятниками великой эпохи каннибализма. Здесь, на грязных ступенях Казанского вокзала, в узкой расщелине Комсомольской площади, было еще темновато. Или просто жизнь с такого утра не радовала. Да и ночь оставляла желать лучшего... Мог быть и секс...
– Ты куда сейчас думаешь пылить?
– Есть один пипл...бывший хипарь... у него жена уходит на работу к девяти, можно помыться, похавать...
– А пустит вдвоем?
– А куда он на хер денется с этой подводной лодки...У нас с ним когда-то лаф б лаф...
–
с грустинкой, меланхолично протянула Камка. При дневном
свете Дима разглядел ее - мешочки под глазами, морщинки к вискам, складки от носа, лет ей было за двадцать далеко и видать жизнь ее сильно не баловала...– Ну ладно, двинули пешком...здесь это рядом...
Улицы были пустынны. Грязь редкими вкраплениями цветного мусора лежала около переполненных мусорниц, дворники ленились в преддверии демократии и всеобщей свободы. Переулок, ряды автомобилей, оставленных на ночь, какое-то посольство, с тряпкой флага над воротами и сонным полисом-не полисом в аквариуме будки, какие странные полосы сизого дыма, где-то что-то горит или догорает, может быть это прежняя жизнь, жизнь великой империи, построенной на слезах и крови... Скорей бы все развалилось к чертям собачьим, на обломках всегда так клево повеселится можно... Может быть удастся даже прорваться сквозь проволоку границы туда, где падает вечером солнца шар...
– А зачем тебе в американское посольство, Камка?
–
вспомнил неугомонный Дима.
– Лень рассказывать, потом...
Дом облицованный плиткой, этажей так надцать, двери с домофоном, ряд кнопок, ни хера себе, Камка уверенно нажимает клавишу этого рояля, сонный голос - кто, Камка, зуммер прохлада чистого подъезда, лифт, в меру исчирканный подъездными откровениями, загорается цифра «9», приехали. Несколько дверей, считать ломы, одна приоткрывается:
– О, да ты не одна, с френдом...
длинная тощая фигура, смазанное невыразительное лицо, короткая стрижка... Бывший хиппи...
– Мы к тебе не надолго, помыться-постираться, посушится и похавать. Лады?..
– Лады, лады, это клево, что ты прикатила, я...
– У меня триппер и месячные...
Фигура увяла, дверь захлопнулась, хорошо, что не перед носом, а за спиной, множество комнат, кухня усыпана кафелем и посудой...
– Чур я первая в ванную...
И исчезла. Фигура протягивает руку, кисло улыбается:
– Я. Гоша... Раньше был Жора-Жорж... Женился...
И виновато разводит руками. Начинает играть музыка, что-то попсовое, из кухни несутся запахи пищи, приготовляемой на скорую неумелую руку и крик:
– Ты как с утра, Димка, пьешь?
– Пьешь, пьешь...
За стеной звонко бьют струи, явно обрисовывая обоим то, что там сейчас моют, лично Диме приходится напрягать фантазию, а вот Гоше-Жоре-Жоржу только память. Счастливец...На столе перед ними яичница с зеленоватой колбасой, произведение московских комбинатов, хлеб, остатки сыра и бутылка водки. «Сибирская», 45 градусов... В стаканах остатки только что выпитого...
– У тебя с ней что?
– Ни чего...Спали рядом и все...
– Она такая...Сама не захочет - хоть умри...
– Да не, я не стал напрягаться...
– Да без толку... Она к этому делу функционально относится... Как мен... Захочет - о'кей а нет - и суда-сюда нет... Жри...
– Жру...
Потом повторили. Водка пахла плохо и драла горло. Из ацетона ее что ли делают мелькнуло в голове у обоих и улетело - на кухню вышла Камка, завернутая в мохнатое полотенце с полосами, розовея пятками и щеками.