Петербургское действо

Послднія слова Орловъ произнесъ такимъ голосомъ, по которому видно было, что этотъ вопросъ о предател давно ршенъ въ кружк.

Тепловъ задумчиво молчалъ нсколько минутъ, не зная, что отвтить. Но вдругъ, снова вспомнилъ онъ ужъ въ сотый разъ, какъ его въ мундир, во всхъ орденахъ, выходящаго изъ маскарада посланника садиться въ карету, схватили два кирасира… изорвали платье… поволокли на извощичьи сани. Снова вся кровь хлынула въ сердце и ударила въ голову, зарумянила лицо самолюбца, и подъ этимъ наплывомъ гнва и горечи онъ выговорилъ вслухъ:

— Нтъ, нельзя, нельзя! Никогда не прощу! Нтъ, такого дла не прощаютъ!

— Встимо не прощаютъ, проговорилъ Орловъ.

Тепловъ протянулъ ему руку и выговорилъ твердо и рзко:

— Да, я съ вами. Лишь бы только васъ было больше, да не дураки, да не болтуны. A остальное все само приложится! Не даромъ я правилъ при гетман цлой страной, цлой Хохландіей, чтобы не управить вами. Да, у тебя губа не дура, Григорій Григорьевичъ, что ты влзъ ко мн нын силкомъ. Скажи своимъ, что вы такого человка теперь залучили къ себ, который заставитъ васъ дйствовать какъ по писанному и разыгрывать все, какъ по нотамъ. Когда у васъ сходка?

— Да мы всякое утро собираемся, а иногда и вечеромъ. Иногда ночь сидимъ. Запремся и будто въ карты дуемся, а сами толкуемъ.

— Только толкуете?

— Да.

— Ну завтра же утромъ я буду у васъ. Словъ мало, надо и дло! Ну, голубчики! произнесъ вдругъ Тепловъ, какъ бы обращаясь къ какимъ-то невидимкамъ, стоящимъ передъ нимъ въ горниц. — Обзавелись вы теперь благопріятелемъ въ особ Григорія Теплова!..

И на другое же утро въ квартир Орловыхъ собрались пріятели ихъ; но, на этотъ разъ, комнаты едва вмстили новыхъ друзей и товарищей.

Давно ли Пушкинъ и Бибиковъ стали бывать здсь? A они были уже свои люди, посл нихъ явились уже другіе, боле новички. За послднюю недлю человкъ десять новыхъ друзей изъ разныхъ полковъ появились у Орловыхъ. Не прошло двухъ часовъ бесды, въ которой вс больше слушали Теплова, чмъ говорили, какъ вся компанія повеселла и какъ бы ожила. Тепловъ задавалъ имъ такіе вопросы, длалъ такія возраженія, предлагалъ такія вещи, что молодежь сразу признала въ немъ не боле не мене, какъ своего главнокомандующаго. Будто разумъ вдохнули въ тло. Какъ тройка борзыхъ коней, почуявъ сильныя искуссныя руки, подобравшія возжи, мчится съ мста бодре и веселй, такъ вс эти молодые люди воодушевились сразу, почуявъ, что у нихъ завелся настоящій искуссный и замчательный руководитель.

Въ сумерки, когда молодежь начала уже расходиться отъ Орловыхъ, каждый уходилъ веселый, довольный, какъ будто бы на другой день предстояло начатъ общее дло, которое, по убжденію теперь каждаго изъ нихъ, должно кончиться неминуемо полнымъ успхомъ. Алексй Орловъ бодре и радостне всхъ другихъ весело отправился съ тайнымъ порученіемъ отъ Теплова къ глав синода, Сченову.

Когда у Орловыхъ остались самые близкіе, самые давнишніе друзья, братья Рославлевы, Всеволожскіе, Ласунскій и Пассекъ, то послдній, самый дльный изъ всхъ, обратился къ Теплову съ вопросомъ:

— Григорій Николаевичъ, неужели вы, которому молва приписываетъ такое вліяніе на Разумовскихъ, — не можете поручиться сейчасъ же, что графъ Алексй Григорьевичъ и графъ гетманъ тоже присоединятся къ нашему длу?

— Нтъ, Петръ Богдановичъ, объ этомъ и думать нечего. Да ихъ государственное положеніе и не дозволяетъ того. Случись что, они противъ насъ не пойдутъ, но чтобы теперь имъ пристать къ компаніи молодцовъ-офицеровъ, — это невозможно. Подумайте, мн сорокъ пять лтъ, а вдь я самый старшій у васъ. Между вами, поди, ни одного сорокалтняго не найдется, а по чину самый чиновный, поди, только маіоръ. Нтъ, вы графамъ Разумовскимъ не компанія, да я и не сунусь къ нимъ съ такимъ предложеніемъ. Гетманъ Кирилла Григорьевичъ выгонитъ меня вонъ, а Алексй Григорьевичъ и того хуже, подетъ да государю и доложитъ. И ужь тогда, коли меня стащутъ, такъ опять не выпустятъ. Да они намъ и не нужны….

И Тепловъ, собираясь узжать, взялся за шапку.

— Помните одно… Осторожне! заговорилъ онъ снова. — Намъ нужна гвардія — это ваше дло! Намъ нужны сенаторы, хотя бы только десятка два, но самыхъ дльныхъ — и это мое дло…. Намъ нужно духовенство, синодъ…. Ну, объ этомъ уже врно постарался Сченовъ и еще постарается самъ Петръ едоровичъ!… Простите покуда…. Заходи, тезка, завтра въ вечеру на пару словъ, обратился Тепловъ съ Григорію Орлову. — На парочку, братецъ, самыхъ важныхъ словъ которыхъ всмъ вамъ незачмъ и знать!!.,

— Ладно. Буду! отвчалъ Григорій, весело улыбаясь.

— Только эту парочку словъ не я скажу теб! Я съ тебя потребую признанія, сказалъ Тепловъ. — Не ради бабьяго любопытства, а ради дла. Коли ты подтвердишь мою о теб догадку, то дло пойдетъ у насъ совсмъ какъ по маслу.

Въ эту минуту въ передней раздался ударъ хлопнутой двери, быстрые шаги и затмъ об половинки дверей въ гостиную тоже распахнулись съ громомъ, такъ что ключъ, выскочивъ изъ замка, зазвенлъ по полу.

На порог появился Алексй Орловъ, съ оживленнымъ лицомъ, и, слегка задохнувшись, крикнулъ:

— Скоре…. Идите! Вс!

Офицеры повскакали съ мстъ и бросились къ нему.

— Что такое? Что? былъ общій вопросъ.

— Скоре, говорятъ, идите. Такое…. Такое увидите, чего отъ роду не видали.

— Да что?

— Слышите барабанъ…. Рота измайловцевъ! Съ караула идетъ. A кто впереди? А?! За простого капрала шагаетъ. Это?!

— Ну! Ну!

— Графъ гетманъ! Самъ вашъ Кирилла Григорьевичъ! обратился Алексй въ изумленному Теплову.

Вс офицеры бросились въ разсыпную по горниц хватать свои шляпы, кивера и шпаги.

— Да вретъ онъ все… Чего вы его слушаете! крикнулъ Пассекъ. — Балуется!

— Ей Богу же! Ей Богу.

— Полно блажить, Алеша! Тутъ теб поручили важное дло, а ты…

— Стану я теб, чучело, даромъ божиться да гршить! крикнулъ Алексй ршительно.

— Да не можетъ статься. Гетманъ при мн въ маскарад былъ обласканъ государемъ, сказалъ Тепловъ, — а это же вдь хуже плюхи…

— Идите, говорятъ вамъ! Жалть посл будете! крикнулъ Алексй и побжалъ внизъ.

Офицеры бросились за нимъ. Тепловъ послдовалъ тоже.

Между тмъ, барабанный бой приближался и на глаза высыпавшей на улицу молодежи изъ-за угла Адмиралтейскаго проспекта показалась рота Измайловскаго полка. Впереди двигалась, шагая въ тактъ барабаннаго боя, въ блестящемъ на солнц мундир, во всхъ орденахъ и Андреевской лент, высокая всмъ знакомая фигура графа-гетмана.

Густыя брови его слегка сдвинулись; глаза были опущены въ землю и лицо немного блдно.

Онъ, очевидно, замчалъ останавливающійся по бокамъ народъ, столпившуюся кучку офицеровъ, изумленно и молчаливо взиравшихъ на него, но медленно и гордо шагая передъ ротой среди улицы — поровнялся и прошелъ, не поднявъ глазъ, опущенныхъ въ землю. На лицахъ солдатъ, равномрно шагавшихъ за гетманомъ, было замтно что-то особенное, необыденное. Они будто не знали какъ имъ смотрть на прохожихъ, переглядываться и смяться чудной оказіи или смотрть тоже изъ подлобья, какъ гетманъ.