Петербургское действо

Чрезъ года три умерла матъ; овдоввшій отецъ любилъ пожить весело и беззаботно и на пятерыхъ дтей не обращалъ никакого вниманія. И вотъ братъ его, канцлеръ Воронцовъ, у котораго была только одна дочь, сталъ просить отдать ему на воспитаніе одного изъ дтей и выбралъ крестницу императрицы и наслдника.

Воспитаніе съ перваго дня дается маленькой племянниц Екатерин то же, что и родной дочери, но воспитанница сказывается счастливо выбрана, она далеко не красива, но прилежна, умна и даровита. Въ двнадцать лтъ она уже тихонько запирается у себя на ночъ по ночамъ и читаетъ вс т книги, которыя только попадаются ей въ библіотек дяди-канцлера. Скоро двочка развита не по лтамъ, а образована на столько, что удивляетъ познаніями окружающую полуграмотную среду. Но природный умъ развивается односторонне и она прежде всего длается пылкой мечтательницей. Воображеніе работало, не находя себ пищи въ окружающей обстановк, и стало врываться съ требованіями въ личную обыденную жизнь…. Явилась насущная потребность, жажда увидть и въ дйствительности, въ своей собственной жизни, то, что было съ восторгомъ узнано въ разныхъ книжкахъ. Въ пятнадцать лтъ юная графиня Воронцова встрчаетъ въ тихую ночь, на улиц, при лунномъ свт, красиваго незнакомца офицера, который вдругъ съ ней заговариваетъ, не имя на то права. Поэтому она тотчасъ чувствуетъ, что это… все странно!.. Судьба! Она тотчасъ влюбляется и выходитъ дйствительно за него замужъ. Отношенія къ мужу, затмъ отношенія къ двумъ дтямъ, наконецъ, отношенія къ великой княгин, теперь императриц,- не любовь и не дружба, а обожаніе…. смсь аффектаціи и сентиментализма. Потребность драмы и трагедіи, романа и поэмы въ пустой, обыденной жизни сдлала княгиню пріятной собесдницей, но невыносимой сожительницей и утомительнымъ другомъ. Ежечасное преувеличеніе все уродовало!..

Положеніе ея друга, императрицы, сдлалось вдругъ дйствительно трагическимъ. Какая пища, какая манна небесная для женщины-фантазерки, мечтающей о геройскихъ подвигахъ! И княгиня отдалась всей душой длу Екатерины. И отъ зари до зари усердно, неутомимо, почти не имя покоя и сна, работала и работала для нея…. воображеніемъ!

И поэтому самая кипучая дятельность выпадала на ея долю по ночамъ, въ постели. Тутъ, среди добровольной безсонницы, брала она города, завоевывала скипетры и короны, спасала Россію, умирала на эшафот!.. A Европа гремла въ рукоплесканьяхъ героин Свера!…

Но государыня и изъ этой двадцати-лтней мечтательницы съумла извлечь пользу. Крестница императора и родная сестра фаворитки, конечно, могла пригодиться всячески. Такимъ образомъ, и на этотъ разъ княгиня была вызвана ею и послана съ порученіемъ, которое, помимо ея, совершенно некому было дать.

Княгиня вошла въ гостиную сестры и не нашла въ ней никого. Она постучала въ слдующую дверь и услыхала голосъ:

— Здсь! Гудочекъ что-ль? Иди!

Переступивъ порогъ, княгиня не сразу нашла сестру. Елизавета Романовна оказалась въ углу комнаты, на маленькой скамейк, передъ раскрытой заслонкой сильно разожженной печи.

Вншность графини Воронцовой, въ эту минуту, была особенно неприглядна. Елизавета Романовна была низенькая, крайне толстая женщина, съ жирнымъ, какъ бы опухшимъ, лицомъ, съ большимъ ртомъ, съ маленькимъ, вострымъ носокъ, но какъ бы заплывшимъ жиромъ и съ крайне узенькими глазами, которые зовутся обыкновенно «глядлками».

Эта вншность удивляла многихъ иностранцевъ и французскій посланникъ Бретейль писалъ про нее своему двору, что фаворитка напоминаетъ: «une servante de cabaret».

Не смотря на позднее время, она была еще не причесана; волосы, спутанные на голов, торчали лохмами во вс стороны; разбившаяся, не чесанная коса, прядями разсыпалась по плечу и по спин. Гребень кое-какъ держался въ этой кос, будто забытый еще вчера и ночевавшій съ ней и, повиснувъ теперь бокомъ, собирался ежеминутно упасть на полъ. Кром того, она, очевидно, еще не умывалась и лицо ея было маслянисто. Она еще не одвалась и на ней было только два предмета: измятая сорочка, а сверхъ нея накинутый на плечи старый, лисій салопъ, который, отслуживъ свое, въ качеств теплой верхней одежды, исправлялъ теперь должность утренняго капота.

Всякій день, за вс три времени года, исключая лта, Елизавета Романовна именно такъ, прямо съ постели, не умывшись и не причесавшись, накидывала на себя этотъ салопъ и босикомъ подходила къ печк, заране сильно растопленной; она садилась всегда на скамеечк и, съ наслажденіемъ гря передъ огнемъ голыя ноги, всегда при этомъ съдала около фунта коломенской пастилы и калужскаго тста. Прежде она длала это до сумерекъ и до вечера, теперь же могла длать это только часа по два, по три, а затмъ одвалась… Трудно было бы ршить, о чемъ она думаетъ, молчаливо пережевывая пастилу, какъ корова жвачку, и упорно не спуская ни на минутку свои глядлки съ раскаленныхъ угольевъ печи.

Эта привычка не была однако изобртеніемъ графини Воронцовой. То же самое длала еще недавно покойная императрица; то же самое стали длать и многія столичныя пожилыя дамы, подражая государын. Просидть нсколько часовъ, не умывшись и не одвшись, въ одномъ ночномъ бль, прикрытомъ старымъ и, конечно, загрязненнымъ мхомъ, было своего рода наслажденіемъ этого склада жизни.

— А-а…. протянула Воронцова, увидя вошедшую.- A я думала, это Гудовичъ….

— Здравствуй, сестра! произнесла княгиня, стараясь придать лицу боле веселое и ласковое выраженіе.

Воронцова, давно не видавшая сестру, была удивлена, но, какъ всегда, ничмъ не выразила этого. Она особенно безстрастно относилась ко всему и только ящики съ пастилой, въ особенности съ финиками заставляли ее оживляться.

— Здравствуй, садись, давно не видались. Что ты подлываешь? Все съ своей Алексвной шепчетесь.

Дашкова вспыхнула. Это прозвище, данное государемъ своей супруг, казалось, разумется, оскорбительнымъ Дашковой въ устахъ этой глупой сестры. Прежде она не посмла бы такъ назвать государыню. Давно ли эта перемна и почему?! Княгиня хотла было замтить сестр все неприличіе ея выходки, но раздумала и, взявъ кресло, сла и стала ее разглядывать.

— Что это, сестрица? выговорила княгиня невольно. — Посмотри на ноги свои. Подумаешь, ты по дождю бгала, да по грязи.

— Да, вымолвила Воронцова, вытягивая одну ногу и оглядывая ее:- вотъ хочу все вымыть, да все не время… мшаютъ…

Дашкова дорогой приготовила планъ, какъ вывдать все у сестры относительно мирнаго договора.

Воронцова была на столько глупа, что съ ней было не мудрено хитрить, но, однако, все-таки, въ данномъ случа, и она понимала важное значеніе того, что могла знать лично отъ государя.

Покуда княгиня собиралась съ мыслями, какъ начать бесду и съ своего высокаго кресла безсознательно разглядывала неказистую фигуру сестры на полу, Воронцова кончила цлую картонку съ пастилой, бросила ее въ огонь и, взявъ подолъ сорочки въ руку, вытерла себ засахаренныя губы.

— Ну, а вы съ ней что? заговорила она лниво, подразумвая государыню. — Все вмст! Читаете французскія книжки? Своего господина Дерадота что-ль, наизустъ учите?

— Такого нтъ, отчасти презрительно отозвалась княгиня. — Дидеротъ есть на свт, хорошія книжки пишетъ, а Дерадота ужь ты сама выдумала.

— Я, сестрица, не могу себ голову и языкъ ломать всякою пустяковиной да французскія прозвища наизусть учить! добродушно отозвалась Воронцова.- A вотъ государь говорилъ, что этотъ вашъ…. Дедаротъ сынъ слесаря….

— Правда…. Его отецъ, кажется, длалъ ножи и продавалъ… Но что-жъ изъ этого?…

— И въ острог онъ сидлъ за эти книжки, которыя вы все читаете….

— Да…. Но ты скажи государю отъ меня, что его Лютеръ тоже въ острог сидлъ, то-есть, былъ въ заключеніи!… усмхнулась Дашкова и прибавила: впрочемъ, что объ этомъ толковать. Это не по твоей части….

Княгиня просидла у сестры около двухъ часовъ, стараясь быть какъ можно ласкове и, Кром того, общала ей вечеромъ прислать полпуда венеціанскаго тста, въ род пастилы.

И ея дло увнчалось полнымъ успхомъ. Дашкова, уззая отъ глупой сестры, которая была, по выраженію государыни, «discr`ete comme un coup de canon», увозила самыя подробныя свднія обо всемъ мирномъ договор съ Фридрихомъ II.

Она узнала, что договоръ подписывается на другой день окончательно, узнала даже цифру того войска, которое оба государя обязуются доставить другъ другу, въ случа войны съ кмъ либо изъ враговъ; кром того, узнала она и цифру суммы денегъ, которую государь общался препроводить другу Фридриху, въ случа нужды его въ деньгахъ. Сумма эта была огромная и заключала въ себ все то, что могло найтись въ эту минуту во всемъ россійскомъ казначейств.