Петр Алексеевич и Алексей Петрович. Исторический роман. Книга первая

–Так что ж мне писать, Ваше величество? Белый свет большой, потом хулить будете.

–В том-то и дело, что свет большой, дурак. По тому, что ты запишешь, я буду судить о твоих способностях. О том, что собака подняла хвост под кустиком, можно не писать. Пиши о том, что видишь полезного; что нам, русским, может быть интересным. Может, что путное и высмотришь. Напряги мозги свои куриные, думай, что может быть любопытного государю, отечеству нашему. А я посмотрю, что тебе интересно, и куда потом тебя приткнуть. Мало напишешь – батоги тебя будут ждать, улыбаться.

Возвратились затемно. Были на спуске нового огромного торгового корабля, который предназначался бороздить просторы мирового океана, доставлять пряности из Филиппин, шелк из Китая, кофий из Бразилии и многое другое.

Побывали в Голландском научном обществе – голландской академии наук, там показали расчеты и приборы, по которым корабли, пользуясь указанными расчетами и приборами, будут безошибочно определять свое местонахождение в безбрежном океане и прокладывать нужный курс к любому, самому маленькому островку.

Петр немедленно захотел купить сии приборы и расчеты, но голландцы вежливо отказали, ссылаясь на то, что приборы еще не испытаны достаточно. Потом были на званом обеде у штатгальтера Амстердама, где царь, бахвалясь и вызывая всеобщее, немного насмешливое восхищение, пил водку, перемешанную с ямайским ромом, из пивной кружки без закуски и с виду не пьянел. Затем побывали на товарной бирже, затем совершили морскую прогулку вдоль побережья, после которой царь заметно оклемал, и потом уж в карете доехали домой.

–Ванька! Снимай ботфорты! – тут же приказал царь, облегченно садясь на кожаный диван, что одновременно служил и постелею.

Орлов, кряхтя и сопя, долго маялся с ботфортами государя, от которых исходил совсем не царский дух. Наконец сообща сняли. Петр с удовольствием разминал набрякшие за день, слипшиеся от тесноты пальцы, красные подагрические шишки, испытывая сладостное ощущение телесной свободы.

–Чертов сапожник, – бормотал про себя царь.– Говорил же ему-тупице, давай попросторнее, мозоли уж набил.

–А ты заметил, Ванька, – сказал Петр громче, – что салазки едва не загорелись? Видно, плохо зачистили полозки или поскряжничали насчет сала или само сало дурное, как у Меншикова бывает.

–Да-да, Ваше величество, – радостно подхватил Ванька.– Корабль едва не остановился. Вот бы хохма была!

–И ты заметил, Ванька? – слегка удивился царь. А я-то думал, что мне показалось. Значит, и голландцы могут партачить? Конечно, здесь тебе не наши ялики строить, здесь всякое может быть. Бывает, вроде бы все предусмотрели – ан не идет и все тут. Хоть плачь. Столько сил, столько деньги вбухать, а корабль не плывет. Кроме умения еще что-то надобно – я даже не знаю, как сие назвать. Божие согласие, что ли. Слава богу, оно всегда с нами. Повозишься, повозишься да и поплыл кораблик. Да, Ванька?!

–Так точно, Ваше величество, – немедленно поддержал денщик. – Уж ежели вы взялись за дело – обязательно все поплывет, вот такой вы человек, Ваше величество.

–Не тебе, болван, рассуждать, какой я человек, – лениво возразил Петр и потом больше для себя: – да, бог меня благословляет, хотя иные придурки и вопят, что я супротив бога иду, что я чуть ли ни Антихрист какой. А сделал бы я что-нибудь ежели б ни божье напутствие? А, Ванька?

–Истинно так, Ваше величество! Как можна без божьего благословения?

–То-то и оно, дурак. Стели постелю да сюртук смотри хорошенько, клок шерсти уж выщипал. Завтра вечером вас всех выгоню вниз. Будет у меня аудиенция с некой дамой. Посмотрим, что получится, – пробормотал царь себе под нос плавающим голосом, из чего можно было судить, что государь не совсем еще отошел от званого обеда да и водки уже не требовал, что случалось не часто, так как только с помощью водки царю удавалось заснуть.

Постеля была тут же в комнате – просторный диван, обитый коричневой кожей, специально приготовленный на случай приезда царя. Подушка на лебяжьем пуху – подарок Екатерины – привезенная из России, (в Голландии таких не делали) да стеганное одеяло из овечьей шерсти, тоже кем-то подаренное. Иногда и одеяло не помогало, и Петр укрывался огромной медвежьей шубой – Меншиков уверял, что сам ходил с рогатиной на медведя, с которого и сделали шубу. Петр на медведя никогда не ходил, хотя ему многажды и предлагали сие удовольствие. Такая вот постеля царская была у Петра.

Еще долго тайные честолюбцы и русские наивные мечтатели будут представлять в своих грезах себя царями так: на роскошном ложе под китайским шелковым балдахином, на перинах и пуховиках в раззолоченных палатах со строгой стражей с острыми серебряными топориками по обе стороны опочивальни. И чтоб чирикали райские жар-птицы в золотых клетках, и чтоб рядом возлежала царица неописуемой красоты и благолепия, и чтоб во лбу у нее была звезда, сияющая, аки солнце.

А настоящие цари в большинстве своем спали, как царь Петр Алексеевич. Ему были не нужны ни золото, ни роскошные хоромы. Самый изящный экипаж, ежели в том была нужда, Петр одалживал у генерал-прокурора Сената Павла Ивановича Ягужинского, известного франта и бабника. Одалживал – сие мягко сказано. Просто посылал за каретой и ехал по своим надобностям. Царь мог месяцами жить во дворце князя Меншикова, не испытывая никаких чувств квартиранта. Он мог одолжить жену на ночь у любого сановника и сие почиталось за честь для подданного, ибо иначе считать не приходилось.

Царь мог взять из казны любую сумму и отнести ее на счет государственных нужд. Правда, Петр почти никогда не пользовался сей привилегией, а ежели и пользовался, то давал подробные объяснения, якобы удовлетворяющие тех, кто обязан был наблюдать за расходами казны.

Женщин царь брал всех, кто попадал под руку, когда того требовал его ненасытный организм. Здесь были и графини, и княгини, и боярыни, и фрейлины, и поварихи с ткачихами, и солдатки, и уличные девки Москвы, Питербурху и Амстердаму. «Да, царь почтил меня»– сих слов было достаточно для оправдания перед любым мужчиной в русском государстве.

Как-то в доверительной беседе датский король спросил Петра: « А у вас тоже есть любовницы?», на что русский царь ответил: « Да, брат, есть, однако, вы тратите на свою любовницу тысячу талеров, а мои любовницы обходятся мне недорого». За первое свидание со своей будущей императрицей Петр заплатил дукат. И сие было еще проявлением щедрости с его стороны. Обыкновенно он давал солдатскую цену: одну копейку за три объятия.

Здесь царь немного лукавил и недоговаривал. По-солдатски он платил в первые юношеские годы. Потом только при его жене состояло 400 дам, готовых к услугам и которых надобно было кормить, поить и одевать. «Любовь для меня – токмо побуждение натуры» – хвастливо говаривал царь.

А лейб-медик Блюментрост вторил ему: «Мне кажется, что в теле его величества целый легион демонов похоти». А в остальное время царь работал так, что на сон оставалось не более четырех часов. Его едва успевали раздеть, чтобы он не рухнул в постелю и не заснул богатырским сном. Только в последние годы пришла бессонница, и царь стал терять вкус к женскому полу. Но тут выручала Катерина и по женской части, и в части успокоения. Но все же бес бил в ребро, и царь проверял, способен ли он еще на любовные подвиги; к его сожалению, все чаще дело оканчивалось конфузом.