Петр Алексеевич и Алексей Петрович. Исторический роман. Книга первая
Шрифт:
–– Я изволил требовать, чтобы выглядели порядочно, но не выше государя, не выше возможностей России, – багровея, стукнул по столу Петр. Глухое раздражение стремительно вырвалось наружу. – Поставь нас рядом, так иноземец не поймет, где царь, а где его слуга. Я, что ли не мог жить при хоромах каменных?– царь даже привстал от негодования. Ты посмотри на мой сюртук. —Он жестом показал на стул, где висел его мундир. И вдруг его взгляд слегка округлился то ли от удивления, то ли от гнева. Глаз его заметил то, что ранее не замечал. Но Петр переломил себя и не стал отвлекаться.
Долгорукий отвечал смиренно, но с достоинством представителя одного из самых знатных дворянских родов российского государства.:
–– Я князь, ваше величество. Не новоиспеченный.
–– Знаю, знаю, как вы стараетесь быть полезными, – со злой иронией ответил царь.– Заслуги Долгоруких я помню с тех пор, как твой дед Юрий в 76 годе самолично снял меня, дитя четырех лет, с трону и посадил туда Феодора. Зело хорошо помню. А сей Феодор токмо и знал, что писать псалмы. Оно дело хорошее, благочестивое, токмо не для царей. Долгоруковы мечтают по-прежнему по своей воле сажать на престол царей, а? Насколько бы теперь Россия была бы впереди, ежели матушка моя управляла бы державой до моего мужества? А вместо того – псалмы. Вот такие у вас, Долгоруких, заслуги перед отечеством.
–– Пути господни неисповедимы, ваше величество. Он распорядился, – оправдывался Долгорукий, нервно теребя в руках дорогую шляпу со страусиным пером.
–– Приемлю. Однако, советую тебе, Гриша, держать себя пониже, не кичиться княжеским званием и перья не распускать без причины. А то можна и не выйти из сего дома. Я нарочно снимаю подвал для таких гонористых, как ты, и взвод гвардейцев держу. Смотри у меня, Гришка, – царь истово погрозил пальцем. – Спрошу в коллегии, сколько в казну платишь. Кнут по тебе скучает. Морду не дери
–– Бог с вами, ваше величество. Долгорукие всегда служили верой и правдой царю и отечеству. Тот же дед и два сына его погибли за Романовых. И я, по-моему, не давал ни малейшего поводу сомневаться в своей верности вам и отечеству.
–– Ты, Гриша, взял неверный тон. Ты не смотри, что я подпоясан платком. Царь – он и в рубище царь. И ежели я сделал тебе замечание, то по делу. Представляю, что думают о тебе амстердамские жиды, когда ты приходишь к ним просить кредит в миллион гульденов: « Сразу видно, что мот и щеголь. Профукает кредит, и что потом с него возьмешь». Вот как размышляют кредиторы. Кстати, ты видел, как одеваются здешние миллионщики? Весьма и весьма скромно. Таким можно доверять. И тебе кто приказывал выглядеть нищим? Я требую выглядеть прилично. Понимаешь? При-лич-но. Не бедняком и не Крезом, а достойно.
–– Будет исполнено, ваше величество, – Долгорукий уже отвечал заискивающе, хотя и подумал, что царю тож не мешало бы более уделять внимания внешнему виду, ибо стыдно иной раз подчиненным за его одежду и манеры. За долгие годы работы пол началом государя он знал, что в случае гнева царского, надобно, как можно ниже клонить голову, изображать крайнюю степень перепугу и буря, скорее всего, пройдет.
Пока Петр продолжал гневаться:
–– Будет исполнено, будет исполнено. Надобно, чтобы уже было исполнено.
А вы все собираетесь, за моей спиной шушукаетесь да втихомолку противетесь царской воле. Противлением попахивает такое поведение и бунтом. Все о боярской вольнице мечтаете. Я недавно одного такого мечтателя уже отправил отдыхать на виселице. Эдакого Креза новоявленного. Не знаешь такого?
–– В голову не приходит, о ком речь, ваше величество, – здесь Григорий Федорович явно юлил, прекрасно поняв намек.
–– Неужто родственники не сказывали? – Петр выдержал длительную паузу. Как же не знать-то князя Гагарина Матвея Александровича? Кума вашего. Кто у него детей крестил?
–– Позвали – я и крестил, – невозмутимо ответил князь. – Известное дело. Вы тож у него крестили.
–– Вижу, сколь много ты знаешь, что цари делают. А вот знаешь ли ты, что твой кум повел себя, как царь Сибири? Отгрохал дворцы в Тобольске, Москве и Питербурхе поважнее царских. Завел свою армию, монеты золотые намеревался чеканить, гарем устроил, как хан татарский, с Китаем особые отношения завел на уровне державных.
В Персию никого без мзды не пускал. А в государственную казну золота, серебра и мехов поставлял все меньше. Все ссылался на исчерпание рудников и зверья. Теперь уж как полгода отдыхает меж трех столбов. Я попросил всю его семью сорок дней пить, петь и плясать под теми столбами. Так-то, друг сердешный.–– Я ничего об том не ведал – уже с нотками испугу ответил Долгорукий.– Из Польши в Голландию то и дело переезжаю.
–– Вот видишь, о царе знаешь, а о своем куме – ничего. Так и ты можешь исчезнуть – никто и не вспомнит.
–– Ну у меня родня большая, думаю, сможет справиться в чем дело, куда я подевался, – князь понял, что здесь показывать испуг не следует, иначе можно в самом деле погибнуть. Петр тоже, кажется, убавил гнев.
–– Да уж. Потомство плодить вы умеете. И кампании всякие составлять тоже. Наблюдаю, как ваша братия вокруг сына моего увивается, думаете опять в фавор попасть? Не надейтесь. Слава богу, здоровье меня крепкое, я буду жить долго – так и знайте. Я вас всех в дугу согну. Долго Алексею Петровичу придется ждать своего часу. Долгорукие напрасно якшаются с моим сыном. Ему не нравится мое правление, а того не понимает еще, что ежели не держать в узде наш народ, так он камня на камне ничего в государстве не оставит. То, что не разворует, то разрушит до основания. Ты токмо посмотри, как он на свободе на тебя смотрит – сие же волки лютые, медведи голодные.
–– Совершенно верно, ваше величество. Разбойники да и токмо. Им бы все ломать и рушить – князь обрадовался возможности быть в согласии с царем.
–– Ты мне не поддакивай, Гриша. Последнее с холопов тянете. Я тяну – так сие для государства, на общую пользу. Будет государство справное – будет порядок, спокойно заводи любое дело, никто тебя не ограбит, никто не убьет без суда и следствия, будешь ездить по хорошим дорогам, будешь защищен от внешних врагов.
А ты тянешь жилы на сии башмаки с алмазными пряжками, на золоченую карету, на соус бешамель из Парижу. Или забыли про Степана, про Федьку Булавина? Тогда царь-надежа выручай, посылай войско усмирять бунтовщиков любыми средствами. А коли самому царю нужна помощь, тогда носом воротим, важничаем, осуждаем крутые меры, хотим сами быть с усами. Тогда давай наследника моего обхаживать – авось сей будет помягче, посговорчивей. Тот же Гагарин шубу на соболях такую Алексею Петровичу состряпал, какая царю и не снилась. Он думал, что капнул в казну – и все, он с царем рассчитался.
У царя собственной кареты нет, при случае пользуюсь меншиковской, тот не отказывает.
Долгорукий не смог сдержать злобы против давнего врага:
–– Ваше величество, Меншиков – первейший вор, оттого и так приветлив.
Петр: Да, сей кот любит сметанку, за что и получал неоднократно. Я не одну дубину об него обломал и терпение мое заканчивается. Но кто первый поднялся на стены Азова? Меншиков. Кто штурмовал первым Нарву и Ригу? Меншиков. Кто храбрее всех рубился под Полтавой? Опять же Меншиков. Кто снес гетманскую столицу Батурин и заставил замолчать хохлов? Все тот же Меншиков. Александр Данилович весь на виду. Деньги вкладывает в новые заведения, мануфактуры, которые дают державе от сапог и гребней до металла и драгоценных камней. Да, перебивает дорогу другим, но все его деньги идут в дело, а другие пусть ищут себе иное применение, слава богу, у нас есть, где искать. А вот когда он гонит продукт с изъяном, явную порчу, тогда я его и колочу. Последнее время сие случается все чаще, и у нас с ним отношения портятся.
Долгорукий: Так что, ваше величество, купить вам карету приличную? Скинемся – купим. Самую лучшую, какая есть в Европе.
Петр: Видишь, как ты мелко понимаешь царскую мысль. Царю ничего не надо. Его владения – все государство. Царь может принимать подарки токмо от иностранных государств. Мне другое не нравится: что вы все настойчивее обхаживаете наследника. А он по молодости лет не может отличить зерно от плевел, что-то из себя значительное строит. Не балуйте наследника, не гневите меня.