Пётр и Павел. 1957 год

– Какая прелесть! – невольно вырвалось у Петра. – Это ты сам сделал?!..

– Что ты?!.. Что ты?! – Павел замахал руками, – Я такими талантами не обладаю.

– А кто же?..

– Один наш общий знакомый… Правда сейчас он висит в своём дворе на груше.

– Что?!.. Венька Генкин?!.. – казалось, имя это, произнесённое вслух, разнесёт всё вокруг вдребезги, наподобие бомбы. – Этот убийца?!.. – Пётр даже задохнулся от негодования.

– Да, Петя, убийца нашего батюшки.

– И ты принял от него этот подарок?!..

– Принял… Как видишь…

– Как ты мог?!.. Ведь он убил нашего отца!.. Ты, конечно, извини меня, Павел, но с твоей стороны это как бы… предательство. Да, именно так. Ты предал память нашего отца. Нет, это невозможно понять!..

И Алексей Иванович, и Капитолина замерли в испуге: уж очень суровым было это обвинение в адрес Павла. А тот только усмехнулся слегка и ответил брату спокойно, даже чуть иронично.

– Петя, давай мы с тобой уговоримся: не будем бросаться громкими словами. Особенно такими, как "измена", "предательство". Ни к чему хорошему это нас с тобой не приведёт. Тем более, что дарителя уже нет на этом свете.

– Я просто называю вещи своими именами! – в запальчивости выкрикнул Пётр.

– Может быть, и так, но всё-таки… удержись от таких безапелляционных обвинений. А вдруг они окажутся несправедливыми.

– Ну, знаешь ли!.. – младший брат кипел от возмущения и, похоже, успокаиваться не собирался.

– Что ж… Попробую объяснить тебе, почему я так поступил, – Павел чуть помедлил и заговорил с Петром мирно, даже ласково. – Ты говоришь: "Предал!"?.. Верно, Пётр, я, и в самом деле, отца своего предал, но не теперь, когда эти безвредные фигурки в подарок от Вениамина Генкина принял. Много раньше, когда по наущению того же Веньки из дому сбежал и с теми, кто потом его мученической смерти предал, дружбу водить начал. Каюсь. Великий грех на мне. И я за это своё предательство с лихвой получил. Только пойми меня правильно: я не хвастаюсь и не кичусь своими страданиями, а говорю, как оно есть: получил то, что должен был получить. А ты сам?.. Тоже ведь не с монахами из Давидовой пустыни все эти годы дружбу водил, а с теми, кто в той же партии, что и убийца нашего отца состоял. Так что не торопись меня к позорному столбу пригвождать. Мы с тобой по одной дорожке шагаем, и нам с тобой обоим за каждый наш проступок перед Богом отвечать придётся. Вот отчего тревожусь за нас всех и, прежде всего, за тебя. Но об этом мы с тобой после поговорим, не при всех. Это, что касается моего "предательства". Теперь далее. Если бы ты видел самого злодея Генкина!.. От человека одни руины остались. Он всего на год меня старше, а выглядел глубоким стариком. К тому же инвалид: без палки шага сделать не может. И наказание, которое он получил, пострашнее моего будет. Свои – своего!.. Понимаешь?.. Служить не за страх, за совесть, а в ответ получить десять лет лагерей и перебитый позвоночник. Вот почему и нарядил он всех своих прежних кумиров в арестантские робы и поместил их на зону. А закончил свою безславную жизнь вообще на грушевом суку. Я на пересылке своего первого следователя встретил. Помните, я рассказывал?.. "Перепуганного"?.. Он, как увидал меня, бросился ко мне, как к родному: "Вы живы?!.. Слава Богу!.. А то я боялся, что не смогу у вас прощения попросить!.." И повалился мне в ноги: "Простите!.. Не держите зла!.. Это не я – меня заставили!.." Видно было, повредился в уме человек…

Павел помолчал, а потом очень серьёзно добавил:

– Величие двадцатого съезда партии, на мой взгляд, не в том, что он признал незаконность сталинских репрессий и освободил из лагерей миллионы безвинных людей. Величие его в том, что признала наконец наша партия: "Да! Проиграли мы войну с собственным народом. В пух и прах проиграли!.."

– Постой!.. – возмутился Пётр. – О какой войне ты говоришь?!.. Тем более "с народом"?!.. Партия никогда с народом не воевала…

– Эх!.. Петя, Петенька, Петруша, Петушок!.. – остановил его Павел. – Мне-то зачем пыль в глаза пускать?.. Ты это на партийных конференциях делай, а я на своей шкуре испытал, что такое "забота нашей партии о благе народа". Себя-то зачем обманывать?.. В октябре семнадцатого большевики к власти пришли, потому что очень привлекательные лозунги на знамёнах свои начертали: "Мир – народам! Землю – крестьянам! Фабрики – рабочим!" Красиво звучит, ничего не скажешь!.. И повалил наш доверчивый народ за теми, кто им золотые горы сулил. А на деле, что вышло?.. Продразвёрстка, поголовная коллективизация, голод, мор вместо обещанной земли. Гражданская война вместо мира. И, наконец, тотальные репрессии вместо обещаной свободы!.. Ни мира, ни земли, ни фабрик простой люд в руки свои так и не получил. Замирились большевики, но только в Бресте с немцами, чтобы власть не потерять, а своим согражданам тотальную войну объявили. И не было в советской истории ни одного года нормального, спокойного… Ты-то лучше меня должен это знать: в самом центре партийной гущи варишься.

То ли потому, что Петру нечего было ответить, то ли потому, что не хотелось поздней ночью серьёзный спор начинать, но промолчал. Ничего брату не сказал.

На кухню заглянула Зиночка.

– Я вас по всему дому ищу, а вы вот где!.. Дядя Лёша, тебя мама просит буквально на пять минут.

Алексей Иванович поспешно вышел.

– Павел!.. – она ощущала себя, как на эшафоте. – Я тебе в гостиной постелила… на диване.

– Спасибо, Зина… Я вообще-то могу к себе в гостиницу пойти. У меня там шикарный номер. Полулюкс, – Павлу тоже было явно не по себе.

– Этого ещё не хватало! – возмутилась она. – Ты же не в гости… Ты к себе домой приехал!..

– Ну, да… Домой…

Не бывает более идиотского положения, чем то, когда не знаешь, как себя вести, о чём говорить. Пётр разрядил эту кошмарную ситуацию.

– Капа, Зиночка… Нам с Павлом поговорить надо… Как говорится: без свидетелей. Тэт-а-тэт…

– Конечно… конечно… я понимаю, – встрепенулась Зиночка.

– Мы вам не будем мешать, – поддакнула Капитолина.

Женщины вышли.

Минуту мужчины стояли не шевелясь… По разные стороны кухонного стола… И вдруг, не сговариваясь, бросились друг к другу!.. Крепко обнялись!..

– Павел!.. Брат!.. Родной мой!..

– Пл юшка-чудик!..

– Верно!.. Верно!.. Ты всегда меня "плюшкой" звал!..

– Вспомнил?..

– А я и не забывал… Павлик!.. Павлушка!..

– Ну, ну… Не реви!..

– Сам не реви!..

– А то опять "бабой" дразнить буду…

– И пусть!.. Дразни… Пусть!.. Ты ведь не знаешь, как я рад!.. Как рад!..

– Я тоже, братишка…

– Я не верил, что тебя нет!..

– Молодец!..

– Ни за что не верил!..

– И правильно делал!..

– Я ждал тебя каждый день!..

– Ну вот… И дождался…

– Павлик!.. Поверь!..

– Я верю!..

Пётр не выдержал и разрыдался.

– Товарищ партийный секретарь, как не стыдно?!..

– Наплевать!..

– Будет!.. Будет сырость разводить!.. Как маленькие! – Павел даже разозлился на себя и на брата. – Всё?.. Или врежу тебе как следует!..

– Врежь!..

Понемногу они успокоились, вытерли слёзы…

Как же Петру было тошно и неуютно!.. Он понимал, что должен объясниться с братом, причём сейчас же, не откладывая на "потом". Но как это сделать, чтобы брат его понял? Понял по-настоящему… И простил!.. Нет, даже не простил бы, а проявил хотя бы крохотную долю сочувствия. Ведь он не хотел ничего дурного, все его помыслы были направлены только к одному – помочь, сделать лучше!.. Но как назло все нужные слова разбежались, и он никак не мог отыскать того единственного, которое могло бы примирить непримиримое и соединить несоединимое!.. Что сказать?.. С чего начать?..

Павел видел, как Петру плохо!.. Очень плохо… Он жалел его и тоже мучительно искал слова поддержки и утешения… Искал и не находил… То, что случилось между ними, было настолько… "из ряда вон", что привычными мерками тут нельзя было обойтись. Молчание затягивалось и, чем дальше, тем больше приближало их к катастрофе. Оба понимали: ещё секунда, и они разойдутся в разные стороны, но теперь уже навсегда.

– Я, пожалуй, выпью, – сказал Пётр и открыл холодильник, – будешь со мной?

– Прости, я теперь совсем не пью… Только в исключительных случаях… На Новый год выпил, например, бокал шампанского, и голова сразу какая-то дурная стала… Отвык за девятнадцать лет…

– Напрасно отказываешься, – Пётр достал бутылку, – замечательный коньяк: "Варцихе"!.. Настоящий грузинский!.. Я в Москве на совещании в ЦК был, зашёл в гумовский гастроном и сразу три бутылки взял. У нас в Краснознаменске такого днём с огнём не найдёшь. В наших магазинах такой ассортимент – закачаешься. Во-первых, водка, ну, это само собой. Во-вторых, тоже водка. И в-третьих, она же, родимая! – он развёл руками. – А что поделать? Спрос рождает предложение!.. Сильная половина нашего населения всем другим напиткам именно этот предпочитает. Как говорил великий пролетарский писатель Максим Горький: «Вкус грубый, но здоровый».