Пётр и Павел. 1957 год

– Вольдемарчик! Мы твоё внезапное возвращение к родному очагу непременно отметить должны! Не возражай!.. И слушать не хочу… У меня в мастерской кое-что на этот случай припасено!.. Ты представляешь?.. Айн момент!.. – и он тут же скрылся за дверью.

– Забавный человечек, – улыбнулся Алексей Иванович. – Мне встречать таких до сей поры не доводилось.

– "Забавный"? – переспросил Иван. – Ты бы на него, когда он в запое, поглядел!.. Тогда он ещё "забавней": зверюга, не человек!.. Поверь, вся квартира… Да что квартира? – весь дом, вся округа от него в ужасе по щелям расползается!.. У Василь Васильича два вида запоя – он либо работает без устали, либо пьёт без меры. Судя по тому, что пустых бутылок у него сейчас рублей на сто, в данный момент мастер пребывает в рабочем запое.

– А какая связь? Не понимаю.

– Если бы он сейчас пил, ни одной пустой бутылки во всём доме не было бы. Он ведь как делает?.. Нахватает заказов, а его среди антикваров и коллекционеров невероятно ценят, и работает до изнеможения. Платят ему по высшему разряду: иной раз до тридцати-сорока тысяч в руки к нему попадает. Был бы с головой, давным-давно мог бы на "ЗИМе" по Москве разъезжать! Ну, на худой конец – на "Победе". Но тогда бы он не был Василь Васильичем!.. Потому что, как только получит за работу такие деньжищи, как тут же, как он сам говорит, "впадает" в запой. Все алкаши в округе ходят за ним толпами, и он всех приваживает, всем без разбору наливает. И продолжается это безумие до тех пор, пока не пропьёт он весь гонорар. До последней копейки! После чего наступает следующий этап: Вась Вась продаёт всё, что только можно продать. Я помню времена, когда в этой комнате стояла приличная мебель, а в стеклянной горке красовался хрусталь и цветные богемские бокалы. А его роскошная библиотека!.. Полный Брокгауз-Эфрон, прижизненные издания Пушкина и Некрасова, французские романы восемнадцатого века с золотым обрезом и прочее, прочее, прочее… Он образованным человеком был: Политехнический институт почти закончил. И пока был жив Леопольд Карлович, Вась Вась ещё держался: окончательно рухнуть Вайс ему не давал. Они вместе "керосинили", и немец умел во время остановиться и собутыльника в границах пристойности удержать. А как умер мой дорогой учитель, мой благодетель, жизнь Васеньки прахом пошла!.. Где богемские бокалы?.. Где Брокгауз?.. Где Эфрон?.. Всё за безценок спустил. Сам видишь, ничего не осталось. Одни пустые бутылки… Во время запоя он их копит, а, как деньги закончатся, начинает регулярно посещать "Пункт приёма стеклотары". Надо ведь как-то из запоя выходить?.. Или, как он любит говорить, "выпасть"… Вот тут-то с ним лучше не связываться, убить может. Ей-ей!.. Невзлюбил за что-то тётю Шуру, соседку нашу, и бывает, схватит топор и гоняется за ней по всей квартире. Он рычит, она визжит, все в ужасе по норам своим разбегаются!.. Хотя, по правде сказать, во всём этом больше цирка, нежели настоящей угрозы. Ну, а на самой последней стадии великий реставратор превращается в обыкновенного попрошайку. Ходит по миру с протянутой рукой и собирает копейки "на пивцо". Но заметь, Алексей Иванович, всегда отдаёт!.. И, что самое удивительное, все долги свои до копейки помнит. "Вольдемарчик, я тебе рупь двадцать четыре задолжал, дай семьдесят шесть копеек, буду два должен".

Приятели рассмеялись, но в ту же секунду дверь в комнату распахнулась, и на пороге возник Василь Васильич. В руках у него ничего не было, и, вероятно поэтому, он был донельзя расстроен, на кого-то обижен и страшно зол.

– Ты представляешь, Вольдемарчик?!.. Оказывается, у меня ничего нет!.. То есть совершенно!.. Ни капли!.. Деньги вот…есть! – он залез в карман пиджака, что висел на одном из ампирных стульев, и выгреб оттуда внушительный комок серых сторублёвок. – Мне Михал Фёдорыч ещё две недели назад аванс дал. А я – ни, ни!.. Сохранил!..

– Какой Михал Фёдорыч? – спросил Иван. – У нас в монастыре так отца-эконома зовут.

– Какой такой "эконом"?! – возмутился старик. – Народный артист всего Советского союза Михаил Фёдорович Астангов!.. Слыхал про такого?!.. Вот это знаток, доложу я вам!.. У него на Ленинском в дому ни одной паршивой табуретки не найдёте! Только раритеты, самый младший из которых родился до войны двенадцатого года!.. И для такого человека я на всё готов: ни есть, ни спать, но точно в срок сделать!.. О чём это я?.. A-а, да!.. Так я что говорю? Деньги есть, компания – лучше не бывает, желания – хоть отбавляй, а выпить нечего. Ну, то есть совершенно!.. И что за жизнь моя такая! Невезучая!.. Вольдемарчик, помнишь, как незабвенный Леопольд Карлович говорил? "Выпить хочешь, мой малыш? Не мечтай, получишь шиш!" Малышом всегда у него был я. Эх, мама мия моя!..

– Оно и к лучшему, Василь Васильич. Мы с Алексеем Ивановичем сегодня ночью уже были в гостях. Тут, совсем рядом с нами. Я и предположить не мог, какое у нас соседство. Ты случайно с человеком по фамилии Семивёрстов не знаком?

– Тимошка рыжий?.. Как не знать кагэбэшную сучару?.. Это он бумажку на твою дверь прилепил!.. Если бы ты видел, Вольдемарчик, во что они комнату твою превратили!.. Ужас!.. Раскидали всё, истоптали! Всё вверх дном перевернули, а на место не вернули!.. Но чего искали, так и не сказали. В сердцах плюнули, бумажку навесили и ушли. Тимофей, правда, на другой день явился, в кухне всех нас по очереди допрашивал. Ко мне, как репей, прицепился: "Где Найдёнов прячется?!.. Где, паразит, скрывается?!.. Скажи, не то хуже будет!.. Убийц покрываешь?!.." А я откуда знаю? Ты ведь мне не докладывался?.. Не докладывался. Я и промолчал. Мы тебя не выдали, Вольдемарчик!

– А вы и не могли выдать меня, – улыбнулся Иван. – Моё местопребывание было вам неизвестно. Ведь так?

– Что из того?!.. Где бы ты ни был, мы за тебя горой!.. Честное благородное!.. А ты чего это такой подлой фигурой интересуешься?

– Мы с Алексеем Ивановичем только что от него. Почитай, всю ночь в гостях провели.

– Иди ты!.. Побожись!

– Честное благородное.

– Ну, надо же!.. – Василь Васильич был искренне потрясён. – И что же, он тебя так вот просто взял и… отпустил?.. Без последствий?..

– Как видишь.

– Завтра Шурке расскажу, не поверит.

– Никак помирились? – в свою очередь удивился Найдёнов.

– А мы никогда и не ссорились.

– Как тебе не стыдно? Взрослый человек, а так беззастенчиво врёшь!

– Я?!.. Да никогда!..

– Ты с топором за ней по всей квартире гонялся?.. Гонялся. К тому же я собственными ушами слышал, как ты грозился её убить.

– Клевета!.. Мужик её, Олежка-поганка, тоже грозился.

– Убить?!..

– Если бы!.. В суд на меня подать!.. И сунулся было, да в милиции над ним посмеялись. Знаешь, как хохотали?.. До желудочных колик. Капитан Воронин, участковый наш, душа человек, так ему и сказал: "Ежели Василь Васильич и прибьёт твою Шурку, ты его целый год поить должен. Задаром. Она не только ему, не только всем нам, но и тебе в первую очередь жизнь портит. Зловреднее бабы не сыщешь!" Эх, Вольдемарчик, Вольдемарчик! – он укоризненно покачал головой. – Даже в милиции понимают, что я для народа полезное дело готов совершить: очистить атмосферу от гнусных выбросов нездорового элемента!.. А ты меня стыдишь?.. Нехорошо.

– Прости, дорогой! – Иван низко опустил свою красную голову, изображая искреннее раскаянье.

– То-то! – Василь Васильич великодушно простил его.

– А у нас с Алёшей просьба к тебе, – начал издалека Найдёнов.

– Говори, я слушаю, – в это мгновение мастер сознавал своё значение.

– Нам бы с товарищем Богомоловым прикорнуть где-нибудь в уголке… Часика на три… Устрой.

– Пошли, – коротко бросил ему Василь Васильич.

– Куда?!..

– К тебе домой. Не станете же вы на моём одре последние пружины давить.

– Как домой?! – изумился Иван. – А бумажка с печатью?

– Вольдемарчик, я не узнаю тебя… Взрослый человек и не стыдно?.. С каких это пор ты стал бумажек бояться? Я, например, заходил к тебе в комнату уже после того…И не один раз… Признаюсь, надеялся парой пустых бутылок разжиться. У меня к тому времени как раз кризис наступил… Ну, ты меня понимаешь… Стеклотары – увы! – не нашёл, но безобразие, что учинили эти архаровцы, видел.

– Как ты не побоялся, – законопослушный Иван не мог оправиться от изумления. – Ведь с печатью же!..

– А я что?.. Порвал её или иначе как надругался?.. Ни-ни. Я, Вольдемарчик, осторожненько ноготком отлепил, а потом с помощью слюней на место вернул. И не смотри ты на меня так, будто я какое геройство совершил… Заурядная обыкновенность… Пошли.

У дверей комнаты Ивана Найдёнова прежде, чем приступить к делу, Василь Васильич предусмотрительно огляделся по сторонам: как-никак, а он собирался совершить, если не преступление, то, по крайней мере, противоправное деяние. Затем, убедившись, что все соседи сладко спят и никто за ними не наблюдает, приступил к вскрытию. Сначала он жарко подышал на краешек полоски, потом ногтем подцепил уголок и осторожненько, двумя пальчиками подхватив его, наполовину отклеил страшную бумажку с гербом Советского Союза и семивёрстовской закорючкой от двери.

– Путь свободен! – просвистел он громким шёпотом, весьма довольный собой.

В комнате Ивана царил невообразимый хаос: дверцы платяного шкафа распахнуты настежь, и всё его содержимое вывалено на пол; ящики комода и письменного стола брошены тут же; постельное бельё, полотенца, сорочки, майки, трусы и даже носки разделили участь костюмов, брюк и пиджаков, не по своей воле оказавшись на полу. Растрёпанные книги, фотографии, письма, в безпорядке разбросанные повсюду, дополняли картину варварского нашествия.