Пётр и Павел. 1957 год

Троицкий почтительно постучал.

– Войдите! – раздался из-за двери приятный баритон.

Все стены кабинета, куда вошёл Павел Петрович, были увешаны фотографиями известных на всю страну людей. Кого тут только не было!.. Хрущёв, Целиковская, Будённый на белой кобыле, какой-то губастый негр с микрофоном у рта, Борис Андреев и Марк Бернес, Стаханов, Ворошилов, Галина Уланова с бокалом шампанского в руках, и ещё Хрущёв, и ещё… Но чаще него попадались среди этого многолюдья портреты Анастаса Микояна, Тиграна Петросяна и Арама Хачатуряна. Видимо, национальная принадлежность знаменитостей была для фотографа не безразлична.

Прямо напротив двери за просторным дубовым столом сидел, очевидно, сам Самвел Токсян. Вид у хозяина кабинета был весьма импозантный. Чёрные блестящие волосы аккуратно зачёсаны на косой пробор, верхнюю губу украшают маленькие щегольские усы, на среднем пальце правой руки поблёскивает золотом массивный перстень с печаткой.

– Чем могу помочь? – обратился он к посетителю.

Тот опять достал из кармана газету и протянул её через стол кремлёвскому фотографу.

– Как мне сказал ваш коллега, этот снимок сделали вы. Не так ли?

Токсян взял газету, взглянул на фотографию и недоумённо посмотрел на Троицкого.

– А что вас тут не устраивает?

– Нет, нет, – заторопился Павел Петрович. – Абсолютно всё устраивает. Я только хочу узнать фамилию человека на снимке… Второй слева.

– Зачем? – ещё более удивился фотограф.

– Я ищу своего брата. Мы не виделись девятнадцать лет. Совершенно случайно мне на глаза попался этот номер "Звёздочки", и мне показалось, что это он. Я просто хочу убедиться.

Красивые карие глаза подозрительно уставились на Троицкого.

– Простите, товарищ, можно взглянуть на ваши документы?

– О, да. Конечно, конечно… – Павел Петрович протянул Токсяну своё удостоверение.

Тот сурово принял документ, открыл и тут же растерянно поднял перепуганные глаза на своего нечаянного гостя.

– Извините, товарищ генерал… Мне показалось… У вас такой вид… Сразу и не скажешь… – Самвел совершенно растерялся и, возвращая удостоверение, даже встал.

– Я прекрасно вас понимаю, – успокоил хозяина кабинета Троицкий. – Ничего страшного. Так как же, Самвел… Простите, не знаю вашего отчества.

– Ашотович, – поспешно сказал он. Генеральское звание собеседника привело его в невероятное замешательство.

– Так как же, Самвел Ашотович?.. Поможете мне узнать фамилию этого человека?

– Я постараюсь, товарищ генерал… Обычно, когда я снимаю незнакомых людей, я на конверте с негативами пишу фамилии… Так, на всякий случай… Поэтому, если этот кадр снят мной, фамилию нетрудно узнать… Да вы садитесь. Садитесь… Мы всё сейчас выясним – он снял трубку и, набрав трёхзначный номер, тоном, не терпящим никаких возражений, приказал: – Роза! Быстро ко мне!

Потом обратился к Павлу Петровичу.

– Коньяк?.. Сухое вино?.. Чачу?.. Что предпочитаете?..

– Ничего.

Тот театрально воздел руки вверх.

– Зачем обижаете?

– Я не пью, товарищ Токсян.

– Ни за что не поверю. Коньяк хороший, армянский. Вино тоже. Всё своё, домашнее…

– Честное слово, не пью. Там отвыкаешь от этой прекрасной привычки. Тем более, когда тебя лишают самых обыкновенных радостей на целых девятнадцать лет.

И тут страшная догадка сверкнула в голове Самвела.

– И вы тоже?.. Сидели?..

– Сидел, Самвел Ашотович. Потому и брата потерял.

– Иу меня в семье тоже… Дядю Гегама в тридцать седьмом арестовали… С тех пор о нём ни слуху ни духу. Мы все думаем, погиб.

– Обо мне мои родные тоже ничего ещё не знают, так же, как и вы своего дядю, так и меня они, скорее всего, похоронили. Не торопитесь последнюю точку ставить. Чудеса на этой земле, поверьте, ещё случаются.

Неожиданно дверь с грохотом распахнулась, и в кабинет, как разъярённая фурия, ворвалась жгучая брюнетка ослепительной красоты.

– Самвел! И ты посмел таким тоном… – загремела она низким грудным голосом, сверкая из-под чёрных, как смоль, бровей, огромными тёмно карими очами. Но… Увидев в кресле возле стола постороннего мужчину, моментально переменилась: грозные очи накрыла томная поволока, и в один миг бешеная фурия стала робкой голубкой.

– Я вас слушаю, товарищ Токсян? – её нежный ласковый голос заструился в кабинете, словно хрустальный горный родник.

Самвел протянул ей газету, которую принёс с собой Троицкий, и распорядился сугубо официально:

– Посмотрите в картотеке и, если там есть негатив, немедленно доложите нам фамилии всех, кто изображён на этом снимке. Мне и вот… товарищу генералу.

– Слушаюсь, товарищ Токсян, – Роза опустила веки и томно улыбнулась "товарищу генералу". Призывно покачивая крутыми бёдрами, она вышла из кабинета. Но прежде, чем прикрыть дверь, обернулась, и очаровательная улыбка озарила её прекрасное лицо.

– Бешеный темперамент. Совершенно неуправляемый, – как бы извиняясь, проговорил кремлёвский фотограф и густо покраснел.

Он открыл сейф, стоявший в углу, извлёк из его стальных недр бутылку коньяка, тарелочку с нарезанным лимоном, вазочку с очищенным миндалём и, подмигнув Троицкому, разлил коньяк по рюмкам из богемского стекла.

– Чисто символически, товарищ генерал. К тому же хороший коньяк – это самое лучшее лекарство от всех известных и неизлечимых болезней.

– Кто-то мне уже говорил нечто подобное. Причём совсем недавно, – улыбнулся Павел Петрович.

– Народная мудрость. Знаете ли вы, что в средние века коньяк и вообще все крепкие напитки на самом деле считались лекарством. А древние греки обязательно разбавляли сухое вино ключевой водой. Тот, кто пил вино неразбавленным, считался у них пьяницей. Но со временем количество болезней на земном шаре увеличилось. Бороться с ними становилось всё труднее, и, как следствие этого, возникла настоятельная потребность в более частом и более регулярном применении крепких лекарств. Разбавленное вино перестало приносить ощутимую пользу, и культура винопития поднялась на неведомую нашим далёким предкам небывалую высоту. Я предлагаю, товарищ генерал, поднять бокал и низко склонить голову перед тем великим мудрецом, который увидел в виноградной лозе источник радости, веселия и, конечно же, здоровья. Выпьем прежде всего за наше здоровье и пожалеем тех, кто этому божественному напитку предпочитает валерьянку и пирамидон!

Они чокнулись, и богемское стекло радостно зазвенело в ответ, рассыпавшись в воздухе тысячью крохотных колокольчиков.

– Удивительно!.. – Павел Петрович отпил маленький глоток: коньяк, действительно, оказался превосходный. – Я всегда думал, только грузины могут произносить такие красивые, такие вычурные тосты. Оказывается, армяне умеет делать это ничуть не хуже.

В дверь постучали.

– Войдите! – Самвел, конечно же, знал, что за дверью стоит его помощница, жгучая красавица Роза, но решительно предпочёл внеслужебному способу общения со своей подчинённой формальный. Хотя… Одному Богу известно, кто у кого в этом дуэте действительно находился в подчинении.