Певцы Родины

самых радужных надежд:

"Мои картины производят фурор. Новым знакомствам и самым радостным,

теплым беседам нет конца. В участи моего отца и сестры-вдовушки первые лица

города приняли участие; с божьей помощью я надеюсь, что их обеспечат

навсегда". ;

Надежды... Как порой они далеки от того, что предлагает суровая жизнь!

Не прошло и года, как Федотов познает всю суетность славы:

"Мой оплеванный судьбой фурор, который я произвел на выставке своих

произведений, оказался не громом, а жужжаньем комара, потому что в это

время... был гром на Западе, когда в Европе трещали троны. К тому же все,

рождением приобретшие богатство, прижали, как зайцы уши, мешки свои со

страха... Я... увидел себя в страшной безнадежности, потерялсч, чувствовал

какой-то бред ежеминутный..,"

Потерялся... Это слово наиболее подходит к состоянию Федотова в ту

пору. Что же случилось?

В Европе, во Франции, отгремела революция 1848 года, и резонанс от

этого события не замедлил сказаться. В журнале "Северная пчела" было

опубликовано правительственное сообщение, странно названное "Дополнительная

декларация":

"Пусть народы Запада ищут в революции того мнимого благополучия, за

которым они гоняются... Что же касается до России, то она спокойно ожидает

дальнейшего развития общественного своего быта как от времени, так и от

мудрой заботливости своих царей".

Как раз в этот период и были созданы картины Федотова "Свежий кавалер"

и "Сватовство майора". Журнал "Московитянин" не замедлил отреагировать на

"крамольное" творчество художника. В апрельском номере за 1850 год

публикуется большая статья профессора Леонтьева "Эстетическое кое-что о

картинах Федотова", где в упрек мастеру ставятся злоба и "изображение

действительности, какой она бывает". В конце статьи автор договорился до

того, что в "христианском обществе для него (Федотова.
– И. Д.) нет места".

"Я боюсь всего на свете, - писал Федотов, - даже воробья, и он,

пролетая мимо носа, может оцарапать его, а я не хочу ходить с расцарапанным

носом. Я боюсь всего, остерегаюсь всего, никому не доверяю, как врагу..."

Положение Федотова становилось все более неблагополучным. После статьи

в "Московитянине" те, кто еще недавно предлагал наперебой крупные суммы за

картины или даже их копии, будто забыли о художнике.

Он писал в одном из писем:

"Я привык к моему несчастью, что выступил на сцену артистом в пору

шумно политическую. Отряхнулся, так сказать, от всего светского, объявил

гласно мое сердце навсегда запертым для всех... и равнодушно для окружающего

принялся за свои художественные углубления..."

Но равнодушие и Федотов не могли ужиться вместе, несмотря на его

желание казаться безучастным ко всему живому. И Федотов создает

произведения, которые являются лучшим подтверждением других слов художника:

"Часто добрые ходят по миру в жгучем холоде, в тошном голоде... Совесть

чистая, струнка звонкая и досадная - от всего гудит!"

Федотов видел бесчеловечность, грубость и пошлость окружающей

действительности, он задыхался в душной атмосфере николаевского режима. Все

это со временем привело к рождению художественных образов необычайной силы.

"Анкор, еще анкор!"

Так назвал Федотов свою известную картину. Пожалуй, никто до него в

искусстве так глубоко не проник в мир загнанной в тупик человеческой души.

Зловещая, прокуренная каморка, в которой пьяный офицер гоняет

несчастного пса. Безысходность, царящая здесь, гениально подтверждена

колоритом картины. Горящие краски превращают интерьер в преисподнюю, где в

смертной тоске мечется человеческая душа, не менее несчастная, чем загнанная

собака.

"Игроки"

Произведение, потрясающее по силе разоблачения пустоты и

бессмысленности существования человека-улитки, человека-червя. Как будто в

тине болота извиваются фигуры людей, освещенных фантастическим светом. Пусты

рамы, висящие на стене. Не менее пуст и внутренний мир игроков. Невольно

вспоминаются слова Гоголя: "Ныла душа моя, когда я видел, как много тут же,

среди самой жизни, безответных, мертвых обитателей, страшных недвижным

холодом души своей и бесплодной пустыней сердца..."

Трудно себе представить, как сводил концы с концами Федотов, когда

писал эти полотна. Бедность буквально задавила его. Он пытался заработать

деньги копированием своих картин, но болезнь глаз превратила эту работу в

пытку.

...Лампа угасала. Полосы света то вдруг исчезали совсем, то будто живые

бродили по сырым стенам мастерской. Федотову стало страшно, чувство тоски и

одиночества сдавило его сердце.

"Зачем мои мучения, - вдруг подумал он, - как я похож на моего бедного

пуделя. "Анкор, еще анкор!" - говорит мне судьба, и я, покорный, еще

усердней принимаюсь перепрыгивать очередное препятствие. Как я устал!"

Лампа вспыхнула и погасла. В наступившей темноте, раздался храп верного

слуги Коршунова.

Летний, жаркий день начался обычно. Федотов встал рано, быстро оделся

и, велев Коршунову подождать его, ушел на прогулку.

"Представь себе, моя голубушка Лизочка.
– пишет жене друг художника

Бейдеман, - что Федотов сватается за сестру Лизу. Пришел он к нам рано,

обедал у нас, пел, читал свои стихи. "Майор" был весел, интересен. Подсел к

Лизе и сделал предложение. Она была поражена. Он, видя ее замешательство,

говорит: "Вы, барышня, подумайте, поговорите с маменькой, а я подожду".