Письма бойцов

Командир отправил рапорт флагману, присовокупив просьбу принять самолеты на другие корабли. Что-ж, это сражение для «Дюжины апостолов» закончилось. Осталось добраться до Норвегии, желательно не на буксире.

Именно в тот момент, когда фон Кербер принимал последние распоряжения от командующего бригадой, корабль тряхнуло от внутреннего взрыва. Огромный авианосец подбросило над волнами, как дощечку. Из носового лифта вырвался столб пламени. Затем рвануло еще раз. Еще и еще. Пожары охватили корабль. Встали насосы. Из отсеков докладывали, что с огнем невозможно бороться. Корабль рыскнул носом и резко повалился на борт. Крен выровнялся, но из низов докладывали об обширных затоплениях.

— Первыми снимать с корабля раненных, — прохрипел командир. Последним взрывом его бросило на палубу. Не удержался. Сейчас силился подняться на ноги, ухватившись за скобу.

Взрывами и пожарами перебило кабеля. По телефонам вызванивали людей из тех отсеков где еще работала связь. Старший офицер убежал в низы к команде борьбы за живучесть. Командир остался в рубке.

— Просигнальте на «Абрек» и «Киргиза» чтоб подошли снимать людей. Похоже, наш красавец не жилец.

— Передача с «Наварина»! — унтер с окровавленным лицом оторвался от пульта внутриэскадренной связи. — Приказывают снять людей с корабля.

— Хорошо. Передайте, что полчаса и нам каюк. — фон Кербер тряхнул головой. Повернувшись к вахтенному офицеру добавил, — кодовые таблицы, бортжурнал, кассу переносите на «Киргиза».

Два эсминца медленно подрабатывая турбинами прижимались к раненному гиганту. Людей с обреченного авианосца сняли быстро. Сам Леонид Львович спустился по шторм-трапу на палубу «Киргиза» последним. На эсминце обрубили концы и подали пар в турбины. Над головами моряков бушевало пламя, языки вырывались из проемов в бортах ангара «Апостолов».

Патрульные истребители с «Апостолов» принял «Наварин». И свои и чужие машины сразу же заправляли, заряжали пулеметы, механики проверяли моторы и приводы управления. Снаряженные самолеты выстраивались на стартовом участке палубы в полной боеготовности.

— Комэска жаль, — Кирилл повернулся к Борису Сафронову.

— Хороший был человек, земля ему пухом, — поняв, что сморозил глупость поручик скривился. Не земля, увы. Морское дно и пучина.

Арсений Нирод тут же размашисто перекрестился. Эскадрилья понесла урон. Опять потери, опять неполный штат, опять пустые места за столами в столовой. Впрочем, нет той столовой. Летчики с палубы «Наварина» смотрели как опрокидывается их родной «Двенадцать апостолов». Никто слова не произнес, хотя в головах у многих крутилась мысль «Не везло этому кораблю». Есть такое у моряков, морские летчики тоже волей-неволей переняли — бывают корабли везучие, удачливые, а бывает нет. Второе сражение в этом районе. В прошлый раз кораблю тоже досталось, пропустили удар зенитчики.

Он умирал. Могучий рыцарь изнемогал от ран. Через пробоины в трюмы лилась вода, из пробитых танков вытекал мазут. Третья башня застыла под углом к горизонту с нелепо задранными стволами став крематорием для своего расчета. Над дырами в палубе еще клубился дым, вырывались белые струи пара. Катапульта превратилась в искореженный комок металлолома. Директор на носовой надстройке накренился. Шлюпочная палуба еще горела. Израненный, но непобежденный рыцарь медленно оседал, волны уже захлестывали верх бронепояса, палуба кренилась.

Рядом с гигантом как верные оруженосцы шли два крейсера. Там за кормой на горизонте еще шел бой. Через хорошую оптику с верхних мостиков можно было увидеть маленькие, скрывающиеся за волнами силуэты «Шарнхорста» и «Гнейзенау». Перед линейными крейсерами ритмично вспухали громадные клубы пороховых газов. Левее на самой границе воды и неба вел бой русский линкор.

«Бисмарк» не хотел умирать. Молодой сильный морской зверь. Это его первый поход, первый бой, первая кровь на клыках главного калибра. Он выжил в яростном бою против двух линкоров, обоих попятнал снарядами, как следует покалечил бронированного надменного урода, носящего имя далеко не самого порядочного члена семейки Виндзоров. Но и сам рыцарь не уберёгся от мечей, прочная крупповская броня не удержала ярость шестнадцатидюймовых снарядов. Сейчас он умирал.

— Что скажете, Эрнст? — адмирал опустил бинокль и смахнул бисеринки пота со лба.

— Шестнадцать узлов при большом везении.

— Винты?

— На левом вибрация. Вал погнут. Коридор среднего винта затоплен, дейдвуды повреждены, подшипники тоже не все хорошо.

Адмирал пристально вгляделся в осунувшееся, посеревшее лицо Линдеманна. Командир линкора еще держался, взгляд холодных серых глаз уверенный, голос твердый. Хотя в бою ему пришлось хуже всех. Он один отвечал за все. Каждое попадание Эрнст воспринимал, как удар по самому себе, каждой клеточкой чувствовал боль в разорванных листах стали, погнутых стрингерах, душу ранили последние слова его людей из затапливаемых, задымленных, объятых огнем отсеков. Он стоял и держал удар, он не показывал слабости, но в глазах все читалось. Боль. Нестерпимая боль.

Британская эскадра быстроходных линкоров умудрилась проскочить незамеченной через сеть патрулей. Ее радиообмен не засекли европейцы или неверно взяли пеленги. Действовали англичане грамотно, они шли перехватить немецкий рейдер. Это они и сделали. Видимо «Саутгемптон» и «Блюхер» обнаружили друг друга радарами одновременно. Часа через два немецкие наблюдатели засекли на горизонте крейсер. По пятам гналась эскадра. Уйти не получалось, проклятые котлы! «Шарнхорст» и «Гнейзенау» далеко, хоть и напрягают турбины, мчатся на помощь большому брату.

Командир «Саутгемптона» не лез на рожон, держался на почтительном расстоянии, но из пут радиолучей противника не выпускал. К этому моменту ситуация прояснилась. Лютьенс не зря командовал флотом, он сумел скоординировать действия своих кораблей, его люди рассчитали оптимальные курсы. Пока немецкие авианосцы поднимали ударную волну, линейные крейсера напрягали турбины, спеша на помощь флагману. А с севера накатывалась холодная стальная волна русских бригад. Все закрутилось и пришло в движение одновременно. Эскадры ломились через холодные волны Атлантики спеша вцепиться в горло противнику, впиться в его плоть башенными орудиями. С палуб авианосцев поднимались тучи боевой железной саранчи. Крейсера наощупь искали контакт с противником, эсминцы выстраивались на пути врага, готовясь первыми принять удар рассерженных ос или нащупать локаторами в глубинах безмолвную смерть подводных ассасинов.

«Худ» проектировался и строился для боя с линейными крейсерами, он изначально закладывался как корабль всесокрушающего быстроходного крыла флота. Он должен был стать драгуном на поле боя. Судьба посмеялась. Как и в первом сражении за Фарерский барьер враг пришел не с воды, а с неба. На «Саутгемптоне» точно определили состав немецкого соединения. Адмирал Форбс вовремя получил сообщение с разведывательного «Суордфиша», заметившего линейные крейсера. Решение одно — догнать и навязать бой. Остальные подтянутся и вколотят тевтона в волны бронебоями.

Строившийся еще в те годы, когда красота и мореходность имели значение для проектировщиков адмиралтейства, «Худ» оторвался от своих сильных, но не отличавшихся плавными обводами соратников. Случайная игра ветра и облаков, шутка ветреной дамы Фортуны — ударная волна вышла точно на горделиво пенящий волны красавец линкор.

Падающие на корабль самолеты. Частый лай зениток, облачка разрывов в небе, стрекот пулеметов. Четыре эсминца вносили свой вклад, ведя частый огонь из всех орудий. Увы, восьмиствольные «Пом-помы» не самое лучше оружие для отражения атак современных самолетов, слишком медленные приводы, слишком громоздкие и тяжёлые установки, слишком низкая скорострельность на ствол. И их слишком мало. Четырехдюймовые зенитки хороши, но против пикировщиков уже не то. Для удара с модернизированного «Графа Цеппелина», меньше чем за час поднявшего свою авиагруппу, это уже слабо.