Питер - Москва. Схватка за Россию

Однако в коридорах чиновничьего Петербурга все оказалось гораздо сложнее, чем на кавказских фронтах. Власти не желали назначать купца, пребывавшего в расколе, ни на какую чиновную должность, не говоря уже о столь высоком посте. Интересно, что московская группа, понимая сложившуюся ситуацию, предлагала не отдавать министерство под руководство какого-либо авторитетного купца, а создать коллегиальное управление. В фонде Минфина содержится записка с проектом создания Министерства коммерции и промышленности, во главе которого находится совет, состоящий из людей, хорошо знакомых с данными отраслями. В него должны были входить одиннадцать членов: трое от правительства и по четыре от торгующих купцов и от фабрикантов-производственников. Причем правительственных чиновников предполагалось назначать указами императора, а остальных избирать. Но и такой подход к управлению новым ведомством вызвал резкие возражения, которые объяснялись тем, что большинство голосов в совете фактически принадлежало бы купеческому сословию. Это признавалось в принципе недопустимым, особенно для России – «при недостаточной просвещенности наших купцов» [140] .

140

См.: Записка «О создании министерства коммерции и промышленности» (без подписи) // РГИА. Ф. 560. Оп. 14. д. 292. Л. 12-17.

Российский исследователь Л.Е. Шепелев считает, что вероятным автором данной записки является Ф.В. Чижов, см.: Шепелев Л.Е. Царизм и буржуазия во второй половине XIX века. Л., 1981. С. 53.

Власти с недоверием относились к инициативам московского клана, блокируя их хорошо выверенными аппаратными способами. Например, в 1870 году состоялся Петербургский торгово-промышленный съезд, который провела столичная буржуазия, легко получившая на то дозволение свыше. Заметим, это первый в истории страны крупный публичный форум, устроенный предпринимательскими кругами. Вскоре московская группа также решила обсудить нужды торговли и промышленности на своем съезде в Первопрестольной. В конце 1871 года начал работу распорядительный комитет по устройству мероприятия; купечество Центрального региона буквально завалило его предложениями и просьбами [141] . Пришлось даже умерять пыл потенциальных участников форума: Общество для содействия русской промышленности и торговли указало, что количество вопросов, намечаемых для обсуждения, не должно быть большим, иначе повестка дня окажется сильно перегруженной. Наконец в мае 1872 года ходатайство о проведении съезда на тех же основаниях, на каких был разрешен петербургский, поступило в Министерство финансов. Но там после рассмотрения представленной программы мероприятия и списка его участников пришли к заключению, что намечаемый разговор, особенно о развитии совещательных учреждений по торговле и промышленности, является несвоевременным, так как не может иметь практической пользы. Все эти вопросы планировалось обсуждать в Государственном совете, а потому ходатайство не было удовлетворено [142] .

141

См.: Письмо Общества для содействия русской промышленности и торговли в распорядительный комитет по устройству промышленного съезда в Москве. 17 января 1872 года // ЦИАМ. Ф. 143. Оп. 1. Д. 32. Л. 39.

142

См.: Письмо Министра финансов М. X. Рейтерна в Министерство внутренних дел. 23 мая 1872 года // РГИА. Ф. 1286. Оп. 32. Д. 286. Л. 2-5.

В шестидесятые – семидесятые годы XIX века правительственной поддержкой пользовались деловые начинания в первую очередь представителей дворянской верхушки – в этом заключалась особенность капиталистического развития России. Привилегии предоставлялись тем акционерным обществам, в которых российская знать и иностранный бизнес имели интересы и долю. Например, английский предприниматель Юз начинал деятельность в России в союзе с князем С.В. Кочубеем. Именно связи этого аристократа в правительственных кругах помогли Юзу получить в конце 1860-х годов разрешение на беспошлинный ввоз оборудования для предприятия по производству рельсов и добиться премии с каждого произведенного пуда продукции [143] . Проталкивать в придворных и правительственных сферах подобные коммерческие проекты купеческая буржуазия в тот период была еще не в состоянии. Очевидная слабость ее позиций перед чиновничеством послужила даже темой для известного романа Д.Н. Мамина-Сибиряка «Приваловские миллионы». По сюжету завод, принадлежащий раскольничьей семье Приваловых-Гуляевых, становится, говоря современным языком, объектом рейдерской атаки правительственных чиновников. Чтобы покрыть накопившуюся задолженность предприятия, его пустили с молотка. В результате многомиллионный актив достался какой-то неизвестной компании, которая приобрела его с рассрочкой платежа на тридцать семь лет, то есть практически задаром. Позже выяснилось, что за этим удачливым покупателем стоят те же самые чины, которые довели приваловское предприятие до банкротства. Попытки хозяев воспрепятствовать такому ходу событий ни к чему не привели. Как заметил Д.Н. Мамин-Сибиряк, после растворения миллионов оставалось вплотную заняться другим делом – не дать погибнуть приваловскому роду [144] .

143

Такое положение дел хорошо известно; наглядные примеры приведены советским исследователем, изучавшим российский капитализм: Лаверычев В.Я. Крупная буржуазия в пореформенной России. М., 1974. С. 47-48.

144

См.: Мамин-Сибиряк Д.Н. Приваловские миллионы // Собр. соч.: В 8 т. М. Т. 2. С. 449-460.

Обратимся теперь к ситуации в банковской сфере, развитие которой с 1860-х годов стало одним из основных направлений российской экономики. Соперничество буржуазных группировок проявилось здесь не менее наглядно, чем в железнодорожном строительстве и таможенных делах. Московское купечество много лет безуспешно пыталось учредить собственный крупный банк; проект «О городовом общественном банке» был представлен властям еще в 1834 году. Тогда просьба мотивировалась необходимостью создания особого «хлебного» капитала на случай неурожая. Но даже столь благородная цель успеха не обеспечила: власти не отреагировали на просьбу купечества [145] . И в новых, пореформенных реалиях банковские проекты Москвы начала 1860-х по-прежнему оставались без внимания, как, например, проект Ф.В. Чижова о создании Народного железнодорожного банка, попросту проигнорированный министерством финансов [146] . Первый российский коммерческий банк был утвержден, разумеется, в Петербурге в 1864 году [147] . Его организатором стал председатель Петербургского биржевого комитета Е.Е. Бранд.

145

Докладная записка по этому делу явственно показывает, что вопрос о хлебном продовольствии для предотвращения голода отошел на второй план, сделавшись частью обширного проекта, в котором продовольственная нужда сочеталась с кредитными задачами для торговли и промышленности. Данный проект представлял купец О.Л. Свешников. Ответа от правительства не было в течение девяти лет. Лишь в 1843 году купечество решилось напомнить о проекте по созданию хлебного магазина и Городового банка. Однако новый военный генерал-губернатор Москвы князь А.А. Щербатов дал понять, что настаивать на этой просьбе не стоит. См.: История Московского купеческого общества. Т. 2. Вып. 1. М., 1916. С. 370-374, 393.

146

См.: Симонова И. Федор Чижов. С. 211.

147

См.: Высочайше утвержденный устав Петербургского частного коммерческого банка. 28 июля 1864 года // ПСЗ-2. № 41122. Т. 39. Отд. 1. СПб., 1867. С. 664-668.

Будучи доверенным лицом министра финансов М.X. Рейтерна и управляющего Государственным банком барона А.Л. Штиглица, он заручился их поддержкой. В пятимиллионном уставном капитале один миллион рублей составлял вклад правительства, еще один – по рекомендации Штиглица – иностранных банкиров [148] . Подобная картина наблюдалась и при учреждении других петербургских банков: неизменными участниками их создания выступали правительственные чиновники и предприниматели иностранного происхождения. Управляющий Государственным банком Е.И. Ламанский (в 1867 году он сменил на этом посту Штиглица) вспоминал, как он уговаривал Г. Рафаловича, готовившего устав Петербургского учетного и ссудного банка, пригласить в состав учредителей кого-нибудь из русского купечества; возглавил же правление этого банка бывший министр внутренних дел П.А. Валуев. А сам Ламанский стал председателем правления Русского банка для внешней торговли, учрежденного в 1871 году по инициативе банкирских домов Гвинера, Гинзбурга, Мейера и других [149] . От столичного русского купечества в банковском строительстве участвовал довольно ограниченный круг деятелей. Так, в составе акционеров разных петербургских банков неизменно фигурировали братья Елисеевы. Но подобные примеры являлись исключениями: погоду здесь делали не купеческие представители. Неудивительно, что столичные банки, тесно связанные с высшей имперской бюрократией, пользовались безраздельной поддержкой российского правительства, поручавшего им проведение различных коммерческих операций. Например, М.X. Рейтерн наделял упоминавшийся Петербургский учетный и ссудный банк правом реализации и пополнения золотого запаса страны на финансовых рынках европейских стран [150] .

148

См.: Из воспоминаний Евгения Ивановича Ламанского // Русская старина. 1915. №11. С. 209.

149

См.: Там же. С. 211.

150

См.: Там же // Русская старина. №12. С. 412-413.

Совсем иначе складывалась ситуация с банковским учредительством в Москве. В 1866 году было наконец выдано разрешение на создание Московского купеческого банка, проект устава которого уже давно находился в Министерстве финансов [151] . Возглавили его Ф.В. Чижов и И.К. Бабст. Иностранный капитал в создании банка не участвовал, однако это детище купечества Первопрестольной демонстрировало завидную финансовую динамику. Очевидно, что работа на растущем внутреннем рынке имела свои сильные стороны, позволявшие конкурировать с Петербургом. Например, если вскоре после открытия Московского купеческого банка туда поступило свыше 10 млн рублей, то уже через пять лет по его текущим счетам проходило свыше 134 млн рублей [152] . Эти большие средства шли на оборотное обслуживание торгово-промышленных активов, принадлежащих купечеству. Те же цели преследовало и учреждение в 1869 году Московского купеческого общества взаимного кредита; в его правление вошел И.С. Аксаков, ставший вскоре председателем этого общества.

151

См.: Устав Московского Купеческого банка. 1 июня 1866 года // ПСЗ-2. №43360. Т. 41. Отд. 1. СПб., 1868. С. 613-622.

152

См.: Петров Ю.А. Коммерческие банки Москвы (конец XIX века – 1914 год). М., 1998. С. 28.

Тем не менее, даже располагая такими крупными структурами, в банковской сфере Москва уступала Петербургу. Столичные банки благодаря поддержке властей являлись более мобильными: они делали ставку на создание филиальных сетей, а также на привлечение иностранных финансовых ресурсов. Именно это обеспечивало им большие конкурентные преимущества, что серьезно беспокоило купечество. Поэтому московская предпринимательская группа решила диверсифицировать свои финансовые источники. Для этого в 1870 году было инициировано создание нового Московского учетного банка. Его акционерами стали проверенные партнеры купечества: Кноп, Вогау и другие, а также крупные русские торговцы и промышленники, тесно связанные между собой деловыми отношениями: И.В. Щукин, К.Т. Солдатенков, С.И. Сазиков, Боткины, кондитерский фабрикант А.И. Абрикосов [153] . Проект предназначался специально для внешнеторговых операций и привлечения прямого финансирования из-за рубежа, минуя петербургские деловые круги. Фабрикант С.И. Сазиков подчеркивал:

153

См.: Найденов Н.А. Указ. соч. С. 224.

«Известно, что по части банковской Москва находилась всегда в зависимости от Петербурга. Наш банк поставил себе задачей установить по этой части непосредственные отношения Москвы с Европой» [154] .

Считалось, что немецкие связи Кнопа и Вогау будут способствовать этому процессу. Заметим, что решить поставленную задачу не удалось: европейские партнеры прекрасно сознавали, в чьих руках находится административный ресурс, и серьезно вкладываться в инициативы купечества не собирались. Другой крупной и более удачной инициативой купечества стало учреждение Волжско-Камского банка. Среди его организаторов мы видим весь цвет деловой старообрядческой элиты того периода: В.А. Кокорева, Г.И. Хлудова, Т.С. Морозова, К.Т. Солдатенкова, братьев Милютиных, Сыромятниковых и др.; из двадцати учредителей только двое не принадлежали к купечеству [155] . В дальнейшем крупнейшими акционерами банка стали семьи поморских беспоповцев Кокоревых и Мухиных. Банк сразу сделал ставку на создание мощной региональной сети: уже к 1873 году он обосновался в обеих столицах и восемнадцати крупных городах России, главным образом в Поволжье, причем правление этого коммерческого учреждения располагалось непосредственно в Петербурге [156] . Кстати, в данном случае акционеры сумели привлечь в руководство банка крупного столичного чиновника, о котором говорилось выше, – Е.И. Ламанского; он занял пост председателя совета в 1875 году. Пресса считала, что Волжско-Камский банк сохранял русское купеческое лицо; в пореформенный период он наряду с Московским купеческим банком считался наиболее успешным проектом буржуазии Первопрестольной [157] . Заметим, что на этом фоне начинания в банковской сфере московского дворянства, не обладавшего прочными связями в торгово-промышленном мире, оказались явно несостоятельными. Такие банки, как Московский ссудный и Промышленный, просуществовав несколько лет, в 1875-1876 годах завершили свою деятельность по причине банкротства [158] .

154

См.: Речь, сказанная Сергеем Игнатьевичем Сазиковым на обеде, данном учредителями Московского учетного банка Алексею Ивановичу Абрикосову. М., 1871. С. 3.

155

См.: Волжско-Камский коммерческий банк. Краткий обзор за 25 лет (1870-1894 годы). СПб., 1895. С. 10.

156

См.: Там же. С. 4.

157

См.: Московские ведомости. 1899. 22 января.

158

См.: Найденов Н.А. Указ. соч. С. 220, 234.

Но настоящие успехи купеческой буржуазии на экономическом поприще начались с воцарения на троне Александра III. Они связаны с изменениями всего государственного курса, предпринятого императором-русофилом под влиянием русской партии. Ее лидеры начали «опекать» Александра еще с конца 1860-х годов, когда после смерти старшего брата Николая он превратился в наследника российского престола. Собственно, вокруг его фигуры и произошло сплочение политических групп, получивших наименование русской партии. Организатором их выступил князь В.П. Мещерский, состоявший в дружеских отношениях с Александром Александровичем. Именно Мещерский ввел его в круг своих идейных единомышленников, став инициатором их регулярных встреч. На этих вечерах присутствовали М.Н. Катков, И.С. Аксаков, Ю.Ф. Самарин, князь В.А. Черкасский, литератор Ф.М. Достоевский, учителя цесаревича К.П. Победоносцев, И.К. Бабст и др. Весьма интересно, что наследник престола зачитывался староверческой эпопеей П.И. Мельникова-Печерского «В лесах», публиковавшейся в катковском журнале «Русский вестник»; встречался и с автором романа, который поведал ему много интересных сведений о расколе [159] . Конечно, подобные встречи оказали большое влияние на формирование молодого человека. В этой интеллектуальной атмосфере складывался круг тех людей, которые при Александре III во многом определяли российскую политику. Русская партия дождалась того часа, когда она, встав у руля, смогла повернуть государство в русло своих национально-патриотических представлений. Это образно описал князь В.П. Мещерский:

159

См.: Письмо Цесаревича Александра к К.П. Победоносцеву. 6 апреля 1875 года // К.П. Победоносцев и его корреспонденты. М., 2001. С. 39.

«Русская партия, словно наш национальный сказочный богатырь, который, отсидев сиднем десятки лет, начал расти и крепнуть не по годам, а по дням... с усилением народного развития и сознания начала быстро возрастать и усиливаться» [160] .

Одновременно с русской партией просыпается – правда, как думается, никогда особо и не дремавшее – староверческое купечество. Вне всяких сомнений, оно было хорошо осведомлено о сдвигах в верхах и осознавало, какие перспективы сулит ему этот политический поворот. Если советской историографией 1880-1890-е годы трактуются как мрачный период контр-реформ, то для староверческой буржуазии это было время долгожданного и плодотворного диалога с властью, породившее немало надежд на будущее.

160

См.: Нечто о «смутной» партии (передовая) // Гражданин. 1886.27 апреля. №34.

Восхождение на престол Александра III ознаменовалось в Москве торгово-промышленным съездом, послужившим трибуной для декларации программных намерений московского клана. На сей раз никаких затруднений с разрешением мероприятия не возникло; более того, с приветствием к съезду выступил родной брат императора великий князь Владимир Александрович. Заклеймив европейские теории как непригодные для России, купечество повело речь на излюбленную тему: об охранительных пошлинах (а лучше вообще о запретительных). Известный ученый Д.И. Менделеев, хорошо знакомый московской буржуазии и ценимый ею, вернулся к идее создания отдельного учреждения (министерства) для защиты интересов русской промышленности [161] . О пользе повышения таможенных тарифов говорили видные представители делового мира Москвы: Г.А. Крестовников, Т.С. Морозов, Н.И. Прохоров, С.И. Кузнецов и др. Они уверяли, что охранительная таможенная политика – единственный путь для выхода богатырских капиталов из русской земли [162] . Съезд настолько проникся этим духом, что даже проигнорировал призывы министра финансов Н.X. Бунге не рассматривать увеличение ставок в качестве панацеи от всех бед; его предостережения тонули в хоре голосов большинства [163] .

161

См.: Доклад Д.И. Менделеева «Об условиях развития заводского дела в России» // Труды Высочайше разрешенного торгово-промышленного съезда, созванного обществом для содействия русской промышленности и торговли в Москве в июле 1882 года. СПб., 1883. С. 8-9.

162

См. напр., наиболее яркое выступление Г.А. Крестовникова // Там же. С. 264-265.

163

См.: Речь Министра финансов Н.X. Бунге // Там же. С. 119.