Пиво, стихи и зеленые глаза (сборник)

Габи не ответил. Он смотрел в окно и молчал. Потом сказал:

– Возможно, я спятил, но от любви и не такое случается!

– Послушай, Габи, не говори со мной о любви… Только не о любви! И уходи, пожалуйста! Я почти отвыкла от твоего голоса и больше не хочу…

– Это правда? Больше не хочешь?..

– Правда или нет, разве это имеет для тебя значение?

– Ещё как имеет! – взорвался Габи. – Значение имеет и это, и кое-что ещё…

– Кое-что ещё?

– Ты должна запомнить, что я был здесь во вторник, около семи вечера. Если запомнишь, то я смогу остаться с тобой навсегда!

– Габи, ты определённо рехнулся! Ты бросил меня на целых несколько месяцев, а теперь пристаёшь ко мне с каким-то диким бредом… Уходи, пожалуйста! Я не видела тебя во вторник! Слава Богу, не видела! И больше видеть не хочу! Слышишь?

– Ладно, – сказал Габи, – тогда я ухожу, если ты не видела меня во вторник, около семи вечера.

– Прощай, Габи! Ты просто свихнулся!..

* * *

Ночью, во сне, женщина отгоняла от своей кровати собак, которые норовили сорвать с неё одеяло, и она, вскидываясь на подушке, просила: «Убирайтесь! Оставьте меня, пожалуйста!» И на какое-то время собаки оставляли её в покое, а потом с новым, ещё более яростным упорством, рвались к одеялу.

Проснувшись, женщина села в кровати и недвижно сидела до тех пор, пока не нашла в себе силы принять душ и включить электрический чайник.

Было сухое, жаркое утро, и по телевизору сообщили, что перемена в погоде не ожидается, а в конце сказали, что во вторник, около семи вечера, в мебельном магазине на улице Дрор вспыхнул пожар, и что полиция ведёт расследование.

Море, пиво и прочее

Когда солнце вошло в море, и на пляже, кроме них, никого не осталось, тот, который носил солнечные очки, достал закопанные в мокрый песок бутылки пива.

– Паршиво в городе, – сказал второй, – паршиво там…

Они пили пиво и слушали море.

– Куда она? – тот, который носил солнечные очки, махнул рукой туда, где, удаляясь от берега, шла по воде женщина в белом купальнике.

Повернув голову, второй сильно изменился в лице. Он достал новую бутылку и выпил её на одном дыхании.

– Куда это она?.. – повторил тот, который носил солнечные очки.

Женщина шла по воде, не останавливаясь.

– Сбилась с пути, – проговорил второй. – Она и со мной ошиблась…

– Что?

– Тогда она нарубила дров…

– Дров?

– Некоторым женщинам кажется, что стоит им выйти замуж, а уж счастье…

– Эта женщина твоей была?

– Была!..

– Кажется, она решила пройти всё море пешком…

– На неё похоже… Она всегда была несобранная, и за меня тоже вышла по рассеянности. Однажды мы поговорили. «Милая, – спросил я, – о чём ты думаешь, когда я тебя ласкаю?» – «О любимом!» – ответила она. Я ударил её, и тогда она добавила: «Я всегда думаю только о нём!» – «Поэтому ты пошла за меня?» – «Пошла не туда!»

– Кажется, она и сейчас идёт не туда.

– Непоседливая…

– Эй, куда она там?

– Наверно, к любимому… Ты вот пиво пей!

– Глянь-ка!… Я её больше не вижу!

– И я не вижу!

– В том-то и дело!..

Подул ветерок, и теперь облака казались усталыми и потерянными.

Жених и невеста

Евсею Цейтлину

Она носила вышедшие из моды блузки, неумело румянила щёки и поедала в огромном количестве чеснок; он ходил в старом пиджаке и брился лишь в дни их свиданий, то есть, по понедельникам, четвергам, пятницам и субботам. Она убирала в чужих квартирах, нянчила чужих детей, гладила чужое бельё, поздно вечером возвращаясь в дом дальней родственницы, у которой снимала угловую комнату; он с рассвета простаивал в овощной лавке, а по вечерам – в воскресенье, вторник и среду – оставался дома при больном отце.

– Ты – прелесть! – говорил он, когда она на велосипеде приезжала в старый парк на холме.

– Ты – чудо! – отзывалась она, опускаясь рядом на «их» скамейку.

– Господи! – шептал он, вдыхая запахи румян, чеснока и окружавших скамейку кустов жасмина.

Взявшись за руки, они слушали, как кричат уходящие ко сну птицы, а иногда он говорил:

– Я помолюсь, попрошу у Него, и, рано или поздно, мы заживём вместе…

Она закрывала глаза и прятала лицо у него в ладонях, всегда помня о том, что его отец, после измены жены, поклялся, что ни одну женщину в мире к себе в дом больше не впустит.

Прощаясь, он прижимал её к себе, а потом издали смотрел, как она сворачивает к шоссе, и, как гонимая встречным ветром, вздувается на ней юбка. Оставаясь стоять в тишине, он думал о всякой всячине, а когда глаза уставали от мигающих вдали огоньков, медленно спускался вниз.

Иногда они заходили в ресторанчик, где за невысокую плату подавали домашнюю лапшу, кусок курицы и большой бокал холодного пива, а потом они поднимались в парк и, сидя на «их» скамейке, целовались так робко, словно были знакомы не четыре года, а лишь день-другой.

– Твои щёки из серебра, – говорил он, – и ещё волосы, и глаза…

– Это из-за луны, – смеялась она. – Ведь мы лишь при луне видимся…

– Под луной! – поправлял он, целуя её серебряные пальцы.

А день своего пятидесятилетия он решил отпраздновать втроём, но отец, узнав, что третий – женщина, лишь громко сплюнул себе под ноги и заперся в комнате. Плевок, словно выпавший на пол глаз, смотрел подавленно и тускло, и вдруг лицо сына исказилось гримасой – он впервые в жизни заплакал.

Когда же ему исполнилось пятьдесят пять, он повёл её в ресторан, где были большие зеркала и множество сверкающих под потолком ламп, однако, смущённые потоком непривычно яркого света, они решили подняться в «их» парк. Взявшись за руки, они шли неторопливо, даже торжественно, словно к алтарю поднимались, и он на ходу ласкал её небрежно причёсанные волосы, а она целовала его в ухо, и о том, что рано или поздно они будут вместе, больше не говорили.

Как-то, когда он не появлялся в парке целую неделю, она подумала, что, возможно, с его отцом совсем плохо или что, упаси Господи…

…Ветер царапал лицо и плечи, но она упорно крутила педали велосипеда, пока, наконец, сквозь синюю мглу не прорвался блеск синих окон. Прислонив велосипед к крыльцу постучала в синюю дверь.

К порогу, держа на руках синего кота, вышел синий старик с пустыми глазами. Синий рот проговорил:

– Мой сын семь дней бегал по улицам и бросал камни в Бога…

– В Бога?

– Он бросал камни, жалуясь на то, что к его молитвам Бог не прислушивается… Три доктора сказали, что у моего сына случилось что-то с душой, и тогда он ушёл…