Плачь обо мне, небо

Барон явно так не думал.

Когда отец Иоанн, отняв взгляд от Священного Писания, обратился к жениху, тот словно чудом дождался возможности дать ответ. В его «Имам, Честный Отче» не было ни капли лжи, и отчего-то внутри Катерины все скручивалось узлами. Если бы не та трагедия, она и Дмитрий бы тоже уже ответствовали перед иконами, и над ними бы пели великую Ектинию. И точно с такой же любовью смотрел бы на нее Дмитрий, говоря, что не обещался иной невесте.

Но все уничтожили чужие планы. Быть может, даже раньше, чем она прочла злополучное письмо.

Диакон затянул «Миром Господу помолимся», и Катерина потерявшими чувствительность пальцами осенила себя крестным знамением, прикрывая глаза. Будто камень с души упал – за судьбу сестры она теперь может быть покойна. Да и мысли о собственной эти несколько недель здесь, в Германии, вдали от Бориса Петровича, её не терзали. Обманчивое затишье: наверняка у старого князя и тут есть свои люди, которые следят за ней, доносят ему каждый её шаг, но хотя бы пока он не трогает её (если не вспоминать недавнее письмо на подушке), и то уже благо. Хотя терпение его должно быть на исходе, и излишне задерживаться не стоит. Тем более что он должен будет вскоре прознать про случившуюся свадьбу, и потому пора прощаться с родными. Если ей удастся достойно сыграть свою роль, она свидится с маменькой и Ольгой уже к Рождеству, а потому расставание оплакивать нет нужды.

Если же нет… либо она раньше с ними воссоединится и уже навсегда, либо встретится с папенькой. На небесах.

***

После ужина, что проходил достаточно тихо – все же, не так много гостей, да и виновники торжества за столом не присутствуют, Катерина изъявила желание найти себе книгу для вечернего чтения, а Дмитрий, заметив её безмолвный жест, вызвался составить компанию. Они еще по окончании церемонии условились побеседовать, когда представится возможность, но сначала думали выйти в сад, однако позже решение переменилось – кто знает, где может скрываться поверенный старого князя.

В тишине так редко принимающей визитеров большой двухэтажной библиотеки, что была драгоценностью почившего хозяина имения, тоже нельзя было иметь уверенности в абсолютной приватности разговора, однако здесь скрыться от чужих ушей и глаз все же куда проще. Отрезанные от внешнего мира медленно закрывшейся дверью, оказавшиеся в коконе пустоты и ожидания, они с минуту будто в темных силуэтах стеллажей и дрожащих огоньках свечей искали нечто.

Спасение.

Дмитрий знал, о чем пойдет разговор.

Катерина сотни раз прокрутила возможный диалог в сознании.

И оба как-то глупо еще надеялись – все обойдется.

– Я сделаю то, чего требует Борис Петрович, – на выдохе, словно с головой уходя в воду, сообщила она, закрывая веер. Пальцы нащупали изящный вензель уже по какой-то привычке, ставшей до дрожи естественной: найти силы, найти смелость, найти ответы.

В библиотеке, и без того едва ли потревоженной посторонними звуками, повисла оглушающая тишина; можно было даже разобрать, как за стенами усадьбы старший садовник отчитывает своего помощника. Наверное, снова по незнанию залил какие-то цветы. И неровно вырывающееся из груди дыхание тоже внезапно стало слишком громким. Хотя вряд ли громче взорвавшихся между ними слов, кажется, оставивших шрамы на теле и ослепивших этой горячей волной.

Едва успевший подойти к не зажженному камину, чтобы запалить огонь в оном, Дмитрий застыл; идеально ровная спина сейчас была тверже мрамора, в голове – пустота что в том же камне. Хотелось бы смотреть на изящные барельефы, так малодушно, но от него все требовало обернуться.

И увидеть, как натянулась холодная белая лайка на сжимающих дорогой веер пальцах; как почти не вздымается грудь без дыхания; как стянуты в ниточку маленькие губы.

– Ты готова поступиться своей честью ради Империи? – во взгляде жениха было то ли явное неверие, то ли неодобрение, то ли сожаление. Катерина на миг прикрыла глаза, прежде чем твердо и бесстрастно посмотреть на него в ответ:

– Когда-то ты инсценировал свою смерть, повинуясь чувству долга и своей присяге. Я тоже однажды поклялась в верности, и не смею нарушить слово.

Дмитрий едва заметно поморщился – к тому случаю ему бы не хотелось возвращаться, пусть он и понимал, что так просто это из памяти не изотрется.

– Бьешь моим же оружием? – усмешка вышла с привкусом горечи.

Катерина качнула головой, опровергая, но в глазах её, спешно отведенных, промелькнула старая боль:

– Я не имела такого намерения. Но вспомнив о том своем решении, ты поймешь, почему я приняла свое.

Не требовалось проводить долгих бесед и расспросов, чтобы понять: каждый из них был верен принципам и клятвам, принесенным однажды. В том было их родство и их проблема. Ни один не желал отступиться. И от другого не ждал подобной перемены, поскольку чувствовал бы за собой вину в том. Все было так гротескно драматично, что просто глупо.

– У меня нет сомнений – ты знаешь, что делаешь.

Тихие, уверенные слова заставили Катерину невольно с болезненной благодарностью прикрыть глаза, склоняя голову. Она догадывалась, чего они стоили жениху. И она не была достойна всего этого.

– Но мне нужен твой совет, – увидев, как по лицу Дмитрия пробежала тень, она, не мешкая, заговорила вновь: – Мне нужно добиться встречи с Борисом Петровичем после отыгранной роли. И сделать так, чтобы для него и всего представления эта встреча стала последней.

Лицо Дмитрия омрачилось пуще: он не мог взять в толк, что задумала невеста, и то ли он предполагает. Он знал её вплоть до самых сокровенных тайн, которыми она делилась с ним, будучи ребенком, а потому не имел сомнений – Катерина никогда бы не осмелилась пойти против заповедей Творца. Особенно – отнять чужую жизнь. Но этот тяжелый взгляд и судорожно сжатый веер говорили о том, что она дошла до самого края, за которым разверзлась бездна Ада. Легкий порыв ветра – и падет в самые глубины.

А он клялся, что ей никогда не придется ступить в пропасть.

– Он давал тебе четкие указания?

От этого вопроса Катерина невольно отвела взгляд: смешно – идеи принадлежат Борису Петровичу, а дурно при одной мысли о них ей. Даже при том, что она не намеревалась им потворствовать и искренне надеялась, что все не зайдет настолько далеко. Даже озвучить все это казалось кощунством.

– Он настаивает, чтобы я родила цесаревичу наследника, – севшим голосом произнесла она. – Он делает ставку на его благородство: даже в случае свершившейся свадьбы с Дагмар первенец будет моим, что дает мне – впрочем, скорее Борису Петровичу – преимущества. И если что-то случится с принцессой до того, как она станет матерью – а у меня нет сомнений, что так оно и будет, её место должна буду занять я.

– Как-то все слишком гладко в фантазиях князя Остроженского, – заметил Дмитрий абсолютно бесстрастным тоном, словно бы не его невесте прочили роль матери и супруги рядом с другим человеком; впрочем, это было обусловлено лишь желанием с холодной головой разрешить очередную абсурдную ситуацию. – Во-первых, кто может поручиться, что у тебя будет сын?

– Борис Петрович, – в усмешке прозвучала злая ирония. – Он, конечно, хотел бы истинных прав на престол, но если я рожу дочь, он подменит ребенка. А если вовсе окажусь неспособна к деторождению, принудит ходить, подвязав к животу подушку, а потом украдет у кого-нибудь младенца. В создании фальшивых историй он уже поднаторел.