Плачь обо мне, небо

На миг потеряв дар речи от такого заявления, Катерина, пойманная в ловушку устремленного на нее пристального взгляда, могла лишь, не разрывая зрительной связи, поворачиваться вслед за вкрадчиво кружащим, что большой кот, вокруг нее Николаем. Однако замешательство её длилось недолго. Насмешливо вскинув брови, она сощурилась:

– Мне недостает разорванного в порыве страсти лифа и смятых юбок?

Замедлившись и сменив направление, цесаревич с прежней лукавой улыбкой не сводил глаз с втянувшейся в случайно начатую устную игру Катерину.

– Пожалуй. Но это уже крайние меры, – он нарочито изучающим взглядом прошелся по её платью, возвращаясь к лицу, на котором играла загадочная полуулыбка. Протянув руку, осторожно снял маленькую жемчужную брошь, что скрепляла половинки стоячего воротника, позволяя тому слегка открыть вид на фарфоровую кожу длинной шеи и линии выступающих ключиц.

Зеленые глаза в полумраке сверкнули; тонкие женские пальцы потянулись к мочке уха, вынимая тяжелую серьгу в виде бриллиантовой капли, обрамленной мелкими гранатами.

– Полагаю, это должно остаться у Вас, – драгоценность легла в его раскрытую ладонь, и в миг, когда их руки соприкоснулись, разум цесаревича пронзило желание удержать её кисть в своей. Вместо того он сжал до побелевших костяшек врученное ему украшение, чувствуя, как острые грани оставляют следы на коже.

– И это, – он потянул за лиловую ленту, о которой она уже и забыла, – тоже.

– Предлагаете мне не собирать волос? – почти одними губами уточнила, расслабляя руку, держащую шпильки.

– Вы же помните – барышни из высшего общества своим туалетом сами не занимаются. А служанки в такое время еще спят. Однако, – Николай с какой-то трепетной осторожностью дотронулся до темного завитка, отводя его назад, – отпустить Вас в таком виде я все же не могу.

Позволить кому-то видеть её такой – откровенно-прекрасной – было просто недопустимо. Этот образ, что он так нагло украл, предназначался единственному человеку: её жениху.

– Присядьте, – раздалась уверенная просьба, сопровождаемая легким кивком в сторону постели.

Зеленые глаза ни на миг не отрывались от голубых – она почти интуитивно дошла и опустилась на самый край, ожидая дальнейших указаний. Цесаревич присел рядом.

– Отвернитесь.

На лице её обозначилось недоумение, впрочем, стершееся почти моментально и не повлекшее за собой вопросов – она безмолвно исполнила просьбу. А после от взгляда Николая не укрылось, как напряглись её плечи, когда он пропустил сквозь пальцы мягкие локоны; с тихим звоном по покрывалу рассыпались шпильки – она все поняла.

По спине пробежал озноб; цесаревич даже не предполагал, сколь интимным может быть этот момент, пропитанный доверием и нежностью. Сколько тепла может крыться за не произнесенным вслух, но абсолютно очевидным разрешением. Он не раз по просьбе сестры заплетал её, но не было смысла сравнивать маленькую Марию и Катрин. Руки бездумно перебирали густые волосы, совсем не помня о своей задаче. На секунду захотелось узнать, какие бы эмоции охватили его, если бы перед ним сейчас сидела Дагмар, но мысль о невесте, зыбкая и не оформившаяся до конца, растаяла, стоило Катерине чуть повернуть голову, чтобы теперь линии наметившегося профиля, шеи и плеча сложились воедино, будто высеченные талантливым скульптором на одном дыхании.

Но этот же жест отрезвил его. Руки, получив команду, принялись плести косу, изредка забирая из общего вороха длинные шпильки, чтобы подколоть оную в низком пучке. Ленту все же пришлось использовать, затянув ей самый кончик для надежности.

Когда с волосами было покончено, Катерина тут же поднялась на ноги, словно стремилась сбежать. Николай сделал вид, что не заметил, вместо того окинув взглядом спальню. Цокнув языком, он возвестил:

– Дополним легенду.

И сдернул с постели покрывало. По старательно отполированному дереву наборного пола весело запрыгали шпильки, о которых уже вовсе забыли, и звук этот смешался со звуком тихого смеха. Отвернувшись и прикрыв губы ладонью, Катерина попыталась вернуть себе серьезность, но отчего-то это действие цесаревича вдруг её расслабило – вся та неловкость, сплетенная с напряжением и тоской, вдруг испарилась. Поддаваясь безумству момента, она наклонилась, чтобы схватить большую, набитую перьями, подушку и бросить её в Николая, следом за ней отправляя и оставшиеся две. Тот, к своей чести, поймал все, кроме последней, позволив ей пролететь мимо, и так же непринужденно отправил одну в полет до противоположного угла, а вторую – обратно Катерине в руки.

С театральным возмущением она вернула мягкий снаряд цесаревичу, и с минуту они увлеченно перекидывались им, словно испытывая терпение противника, сопровождая эту пикировку ироничными комментариями. Сдало оное, как и ожидалось, у Катерины: крепко прижав к себе многострадальную подушку, она обогнула разделявшую до того их постель и с победным возгласом, замахнувшись, нанесла решительный удар.

– Швею лишить жалования, – резюмировал Николай, любуясь падающими сверху перьями – ударившись о его поднятые в защитном жесте руки, подушка не пережила такого надругательства, лопнув по шву.

Катерина, которую импровизированный снег затронул в меньшей степени, на миг позабыв об этикете, рассмеялась в голос, наблюдая за этой картиной, и, уклоняясь от карающей монаршей длани, ушла влево, падая на постель спиной. Раскинув руки, она внезапно для самой себя захлебнулась смехом: сначала беззаботно-счастливым, после – натянуто-нервным, постепенно стихающим – когда наконец понимание места, времени и ситуации снова просочилось в сознание.

Всю эту недолгую минуту, на протяжении которой менялись её эмоции, Николай наблюдал за ней с привычной улыбкой: в тот момент в ней было что-то свободное. Невозможное. И это невероятно притягивало.

– Смею усомниться, что это может расцениваться как последствия сцены страсти, – приняв сидячее положение и обведя рукой маленький хаос, что творился теперь возле постели, оценила Катерина. Губы её еще подрагивали, а в глазах не окончательно угасли лукавые искры, но лицо уже обрело прежнюю серьезность.

Потерев кончик носа, цесаревич хмыкнул.

– Поверьте, Катрин, детские игры нередко незаметно обретают взрослые последствия.

По лицу её скользнула тень: она заметила двойное дно, но виду не подала. Вместо того, спрыгнув на пол, направилась в дальний угол спальни, чтобы забрать оттуда одну из уцелевших подушек и кинуть её на постель со смятой простыней. Следом полетела и вторая, находившаяся поблизости от цесаревича. После они вернули и покрывало, упавшее на самый край и потому теперь наполовину лежащее на полу и отчасти закрывающее изножье.

Случайно зацепив взглядом круглый циферблат, Катерина замерла – семь. Пора было уходить. Золушка боялась наступления полуночи, она – момента пробуждения замка.

Отряхнув юбки от остатков перьев, что с такой охотой липли к лиловому шелку, она уже намеревалась было покинуть спальню, но была остановлена, как и прошлым вечером, едва ощутимо, однако уверенно, придержавшим её за локоть цесаревичем. Вопросительно полуобернувшись, хотела было попросить отпустить, но застыла, поймав болезненно-пронзительный взгляд синих глаз.