Плачь обо мне, небо
Шрифт:
— Желаете удерживать наш счет равным до седьмого очка? — точной оттяжкой отправляя в среднюю лунку ближайший шар, шестой на ее счету, поинтересовалась Катерина.
Игра шла довольно размеренно, что ничуть не давало расслабиться — напротив, они словно прощупывали друг друга, нарочито используя самые простые приемы, забирая лишь по одному очку. Каждый оставлял за собой право на внезапность, на стремительно и резко вырванный шанс, оставляющий противника без намека на надежду. На зеленом сукне далеко друг от друга разбежались четыре оставшихся возможности, и не достанутся ли они кому-то одному — никто не мог ручаться. Таинственно мерцающие в свете оплывающих свечей зеленые глаза вторили хитрому изгибу тонких губ и предгрозовой синеве, останавливающей кровь в жилах.
—
Минус один. И почти призрачный шанс на то, что новый прицел не станет последним в их игре.
— Чтобы в последний момент поразить даму коронным ударом? — понижая голос настолько, что еще немного, и он стал бы шепотом, Катерина оценила расстановку последних шаров. Все разом выбить можно лишь чудом, но даже если поочередно, победа ускользнет из ее рук.
Цесаревич обернулся, опираясь на левый локоть, и усмехнулся; расстегнутый ворот мундира — единственный признак того, что азарт все же бурлил в его крови, и равнодушие было лишь напускным.
— Мужчинам свойственно пытаться показаться перед дамой вне конкуренции во всем.
— Пожалуй в этом Вы лучший, Ваше Высочество, — то ли польстила, то ли подколола. Тихий смешок, сорвавшийся с губ, убедил в последнем варианте, но какая-то нечитаемая эмоция в яркой зелени — не давала откинуть первый.
— Только в этом? — выпрямившись, он сделал еще один шаг, уничтожая последние крохи дистанции между ними; невольно Катерина отклонилась назад, стараясь сохранить хоть какое-то расстояние и ясность мыслей. Этот ее глупый флирт, неизвестно к чему затеянный от мысли, что поражение близко, на мгновение замутил рассудок, и теперь, похоже, она была вынуждена разбираться с последствиями.
— И в попытках скомпрометировать даму, — каждое слово, кажется, клещами выдирали из ее глотки — иначе почему бы голосу стать таким хриплым? Будто загипнотизированная приковывающим к месту и останавливающим сердцебиение взглядом, она даже не ощутила, как твердое резное дерево впивается в напряженную спину; локоть, искавший опору, неловко встал на гладкий шар и тут же соскользнул. Чужая ладонь удержала за предплечье от не элегантного падения, заставляя шумно выдохнуть от пронзивших все тело игл. Простой короткий контакт страшнее любого ожога, и никакой фай, из которого были выполнены рукава платья, не спасал.
— Сколь низкого Вы обо мне мнения… Катрин.
Шепот. Тягучий, завораживающий, горячим воском пробирающийся под кожу. Тени. Расстилающие свое покрывало над комнатой, разрастающиеся с каждой новой оплывающей свечой. Огонь. Пляшущий в самом центре бури напротив, жаром иссушивший горло, готовящийся обратить в пепел последние бумажные стены стойкости.
Мысли вспорхнули и беспорядочной стаей разлетелись, оставляя пустоту в сознании; разум боролся за возможность повелевать хотя бы одной клеточкой парализованного тела. Ей казалось, она чувствовала страх. И в то же время это совершенно не походило на тот страх, что она испытывала в отношении действий князя Остроженского, или же в момент, когда ей принесли весть об аресте папеньки. Это не имело ничего общего с беспокойством за жизнь членов царской семьи: это было иначе. И она не могла дать никакого определения этому ощущению.
Продолжающий удерживать ее за предплечье цесаревич с той же полуулыбкой то скользил взглядом по едва приоткрытым губам, с которых срывались тихие неровные выдохи, то возвращался к пристально смотрящим на него глазам: пушистые ресницы отбрасывали тень, приглушая яркость зелени и делая ее мягче. С трудом отбрасывая порыв дотронуться кончиками пальцев до порозовевшей щеки, Николай опустил свободную руку, все еще сжимающую кий, на деревянную рамку стола, тем самым отрезая княжне всяческий путь к отступлению. До того взиравшие на него в недоумении
глаза расширились, на смену изумлению пришел испуг, однако почти моментально был заглушен столь знакомой непреклонностью, впрочем, оставляющей место настороженности. Катерина училась владеть собой, и раз за разом это ей удавалось все лучше. Склоняясь так, что даже несмотря на густой полумрак, удавалось рассмотреть до последней почти незаметной точки рисунок радужки, цесаревич несколько долгих — излишне, Господи, излишне! — вглядывался в этот загадочный узор, будто бы желая запомнить его навечно, и все, что оставалось обездвиженной и полностью ошеломленной княжне — заставить себя не отводить глаз: последнее, что она могла противопоставить этой нечеловеческой власти, что имел над ней один лишь взгляд. Подчиняющий и обезоруживающий.Внезапно скользнувший в сторону.
С груди словно бы сдвинули тяжелую могильную плиту — дышать стало легче, но лишь на доли секунды. В следующий момент Катерина тяжело сглотнула: едва ощутимое прикосновение теплых губ к старательно завитой пряди волос подбросило и без того забывшее ровный ритм сердце куда-то к горлу, вызывая дурноту.
Звук от соприкосновения шафта с шаром остался незамеченным.
— Надеюсь, Вы сдержите свое обещание, — короткий выдох легким дуновением обдал висок, и прежде чем Катерина успела осознать произнесенные тихим шепотом слова, Николай выпрямился, вновь отдаляясь. Озадаченно оглянувшись через плечо, она замерла: на зеленом сукне осталось лишь два белых шара.
Так вот чем был этот внезапный жест соблазнения.
Выдохнув — с облегчением ли, с сожалением ли — обернулась, складывая руки на груди. Усмехнулась, делая шаг; после небольшой задержки — еще несколько, обходя заинтересованно наблюдающего за ней в ожидании ответа цесаревича.
— `A la guerre comme `a la guerre*?
— Помилуйте, Катрин, — притворно поразившись ее выводам, возразил Николай, — как можно воевать с барышней?
— Я исполню Вашу просьбу, Ваше Высочество. На предстоящем балу по случаю годовщины браковенчания Их Императорских Величеств я откажу всем кавалерам, — нарочито выделив голосом окончание фразы и сделав свое утверждение более точным, нежели изначальное условие цесаревича, она вернула кий на подставку. — Надеюсь, Вы не станете предпринимать попыток ангажировать меня на танец.
Оценив изящность хода, Николай повторил действие своей собеседницы: деревянный инструмент занял положенное место среди ему подобных.
— И в мыслях не было, Катрин.
— Полагаю, Ее Величество помнит, что я все еще ношу траур по погибшему жениху, и не станет принуждать меня принимать активное участие в торжестве.
Сокрытый во фразе намек вызвал лишь ироничную улыбку; Николай догадывался, что Катерина не поверит так просто в его готовность оставить ее в одиночестве, и явно предположит возможность косвенного «приглашения», выраженного в форме приказа со стороны государыни (вряд ли бы цесаревич вовлек в свою затею Императора).
— Ее Величество обладает невероятной чуткостью.
— Чего я не могу сказать о Вас, — брошенная вполголоса шпилька была абсолютно безобидной и почему-то вызывала желание рассмеяться. Быть может, из-за нарочито серьезного выражения лица княжны, или же из-за какой-то странной легкости, что вновь смешивалась с кровью от этого почти ничего не значащего диалога, скорее показывающего мастерство собеседников в сокрытии истинных мотивов за неопределенными фразами, нежели действительно желающего прийти к какому-то консенсусу.
— Увы, — он картинно развел руками, — Сергей Григорьевич часто ставил мне в вину излишнее упрямство и самолюбие.
— Вы невыносимы, Ваше Высочество, — не сдержала смешка Катерина, отходя к окну, но тут же вернула себе былую серьезность. — Как Ваша рана?
— Поверьте, она не помешает мне весь вечер провести подле Вас, — своим вопросом она напомнила ему о недавней и, возможно, не самой пустой мысли. — Знаете, история с Вашим дядюшкой все же не беспочвенна: народные волнения никогда не утихали, но сейчас они стали особенно сильны. Возможно, что-то Император делает не так?