Плачь обо мне, небо
Шрифт:
Расчет был верен: Ирина проклинала его и день их встречи, но дала согласие на помолвку, лишь прося не торопить ее хотя бы с датой венчания. В сравнении с мыслью прийти на покаяние к батюшке брак с графом Перовским казался не самой страшной мукой. Она хорошо знала, что удара по и без того находящейся в шатком положении фамилии Алексей Михайлович не переживет.
Сергей принял ее просьбу — чувствующий за собой вину, он желал как можно сильнее смягчить это неприятное ощущение. Даже родителям было решено не сообщать о договоренности: пока все должны были думать, что между ними развивается роман — иначе скоропалительное венчание бы долго осуждали все кому не лень. А ближе к зиме молодой граф бы официально испросил руки у Алексея Михайловича,
Казалось, все складывается удачно, если бы не внезапный арест князя Голицына и ссылка для его семьи.
Страх, едва отступивший после согласия княжны, вернулся. Предвидела ли это гадалка? Знала ли, что их разлучат? Намекала ли на то, что он должен что-то сделать, если хочет жить? Только он не был приближен ко двору, не мог никак повлиять на решение Императора, не мог просить милости. Он вообще ничего не мог.
Когда в октябре к нему обратился князь Остроженский, как выяснилось, родной дядюшка Ирины, предложив свою помощь с устроением свадьбы, Сергей ухватился за него как за спасительную соломинку, протянутую высшими силами. Вместе они должны были добиться возвращения княжны в Россию, пусть и пришлось бы запастись терпением: Борис Петрович сразу предупредил — такие дела в одночасье не решаются. И Сергей ждал. Выполнял просьбы старого князя и ждал, тем более что по началу ничего богопротивного в этих поручениях не было: до той поры, пока перед ним не встала задача убить сестру своей невесты. Чем помешала князю Остроженскому собственная племянница, молодой граф не стал узнавать — это уже не имело никакого значения.
Единственное, о чем он мог думать — брак, о котором они столько раз в письмах говорили с Ириной. Его собственная жизнь. Спокойствие матери. Ради этого он поставил все на кон.
И проиграл.
Комментарий к Глава седьмая. День за днем — кораблекрушение
*Мадам Ленорман (Мария Анна Аделаида) — известная французская прорицательница, умершая в 1843 году. Предсказывала будущее многим великим лицам (включая Российских Императоров), считалась модной гадалкой, попасть к которой пытались все, хоть немного верящие в дар прорицателей.
Что касается болезни цесаревича — она действительно имела место быть, и доктор Шестов действительно предполагал простуду, однако его квалификация вообще подвергалась серьезному сомнению, поэтому катализатором явно выступила не невинная прогулка во внутреннем дворике. И не простуда там была.
Здоровье Николай действительно перенял от матери, если верить серьезным источникам: вряд ли это будет спойлером, ибо история РИ спойлерит куда сильнее, но туберкулез, с которым жила столько лет Мария Александровна, присутствовал и у цесаревича. Первая дочь императорской четы предположительно тоже получила наследственное заболевание, поскольку умерла от менингита.
========== Глава восьмая. И хлынет мгла, и ночь разверзнется еще бездонней ==========
Российская Империя, Санкт-Петербург, год 1864, апрель, 19.
Кем бы ни был тот, кто так яростно желал очернить Катерину перед правящей фамилией и в первую очередь перед ее благодетельницей, он идеально рассчитал время: цесаревич, активнее всего выступающий в ее защиту, сейчас не мог даже с постели встать, и об его участии в ее судьбе сейчас говорить не приходилось. Государыня, какой бы всепрощающей ни была, крайне болезненно относилась ко всему, что связано с детьми, особенно со старшим сыном и дочерью, и даже если бы она сумела закрыть глаза на пропажу драгоценностей, то простить покушение на дочь — вряд ли. Имей Катерина сейчас возможность оценить ход мыслей неизвестного, она бы, вероятно, даже восхитилась, однако ей было отнюдь не до раздумий над собственной судьбой и чужими интригами: единственное, о чем она тревожилась — состояние Императрицы, на которую не смела сейчас поднять глаз. Продолжая стоять на коленях в нескольких шагах от нее, закусив губу с такой силой, что рот наполнился
солоноватым привкусом крови, она боялась даже сделать лишний вдох. И не знала, что сказать.Она не намеревалась что-либо утаивать — в том не было нужды. И смысла. Но как начать свое покаяние? Какими словами объяснить причины, которые в тот момент толкнули ее на преступление?
— Какую цель Вы преследовали?
Голос Императрицы был совершенно бесстрастным, как и взгляд, боль в котором сменилась пустотой. Те, кто лицезрел лишь такое выражение ее лица, вряд ли могли предположить, что Мария Александровна способна на искреннюю улыбку и ласковое слово — тонкие поджатые губы и едва сдвинутые к переносице брови вкупе с некоторой неправильностью черт создавали впечатление крайне требовательной, подчас даже строгой и живущей по уму, а не по сердцу, натуры.
— Ваше Императорское Величество, я бы никогда не осмелилась даже помыслить о том, чтобы причинить вред Великой княжне, — с трудом совладав со своим дрожащим голосом, Катерина медленно, почти выдавливая каждое слово, заговорила. — Я не имею смелости просить Вас о снисхождении, но могу поклясться своей жизнью: даже если бы Анна Федоровна не вошла в тот момент, я бы не причинила вреда Великой княжне. Мадам Тютчева должна была увидеть это.
— Я Вас не понимаю, — нахмурилась Императрица.
— Мне стоило во всем сознаться еще раньше, но я… я не желала доставлять Вам поводов для волнений, — тяжело сглотнув, она постаралась вычленить из хаоса мыслей хотя бы одну связную и позволяющую распутать весь клубок. — Мой д… — она запнулась, — …князь Остроженский желал, чтобы я совершила покушение на Его Императорское Величество.
Мария Александровна даже если и желала сохранить это непроницаемое и тяжелое выражение лица, не сумела скрыть проскользнувшего в глазах изумления. Впрочем, все так же стоящая на коленях с опущенной головой Катерина этого не увидела, пытаясь продолжить рассказ.
— Он желал мести. Желал совершить переворот. С моей помощью, — еще никогда слова не давались ей настолько тяжело; ног и рук она уже не чувствовала, и, казалось, что язык вскоре тоже парализует. — Он надеялся, что я… что я… стану Императрицей, — окончание фразы она буквально прошелестела, ощущая, как перед глазами уже рябит и расплывается золотой узор малинового ковра. — Ему было известно о моих чувствах. К Его Высочеству. Я уверена — это он виновен в смерти Дмитрия. Он хотел, чтобы я разорвала помолвку. Чтобы добилась обручения с Его Высочеством.
Ее трясло. Даже сильнее, чем в тот проклятый январский день, когда ей пришлось дать согласие на богопротивные действия. К горлу подкатывал ком, горячий пот липкими пальцами прошелся по спине, обнял за плечи. Тошнило так, что каждое новое слово усиливало это состояние. Она уже не могла даже сделать полноценный вдох, и отнюдь не корсет был тому виной.
— Я хотела рассказать обо всем Императору, но он бы не поверил мне на слово, а доказательств у меня не было. Пришлось лгать — сделать вид, что я готова принять участие в его планах. Я боялась, что иначе он сотворит все, что задумал, чужими руками, и я не смогу никак его остановить. Он… он хотел полностью избавиться от Императорской семьи. Когда он отдал этот приказ, на убийство Его Величества, я… я понадеялась, что смогу наконец вывести его на чистую воду.
— Почему тогда Вы совершили покушение на Великую княжну?
— Он переменил свое решение: желая доставить как можно больше государю, он пожелал начать с Великой княжны. Благодаря Его Высочеству момент моей встречи с его посыльным, передавшим мне орудие убийства, имел свидетелей.
— Постойте, — Императрица тут же прервала ее речь, — мой сын знал…
Она даже не успела закончить свой вопрос, тут же получив отрывистый кивок в подтверждение.
— Без помощи Его Высочества я бы ничего не смогла сделать, но он не знал, что именно я планировала, иначе бы наверняка предпринял попытку отговорить или помешать.